Деду Ивана, Ярославу, удалось уговорить Черное Пламя отдать раненых экен ему. Ярослав не мог даже предположить, насколько удачным оказалось его приобретение. Избавив от смерти на эшафоте двух экен, князь Рабина обеспечил себя и своих потомков верными телохранителями. Обычно Танцоры Смерти жили ничуть не больше людей, но тут был особый случай. Абдула и Рахман во время битвы в замке стали Углами одной Двери.
Елена вошла в покои брата. Даже в неровных отблесках лампы князь смог разобрать испуг на лице сестры. Иван указал княжне на стул, но Елена осталась стоять. Пока княжна бежала к замку, начался дождь, и ее платье вымокло насквозь. Девушка не хотела мочить еще и стул.
– Садись, садись, – сказал Иван нетерпеливо. Елена сочла за лучшее повиноваться. – Послушай, Светланы сегодня нет. Я понимаю, что в городской госпиталь ты не можешь обратиться. Приходи завтра к вечеру, хорошо? Света к тому времени уже вернется, и я попрошу ее помочь тебе.
– Спасибо за заботу, Ваня, – улыбнувшись краем рта, ответила Елена. – Но я здесь не за этим.
Она немного помолчала, собираясь с духом.
– Я была сейчас в старой шахте, – сказала княжна.
«Вот удивила», – отчетливо читалось на лице Ивана.
– Я видела эльфа, мага и несколько экен. Они идут в замок дракона.
Брат тяжело вздохнул.
Скорее всего, авантюристов манили сокровища Черного Пламени. Но не стоило забывать, что где-то в замке лежит Жезл Власти, который мог оказаться в руках охотников за сокровищами случайно.
А мог и являться целью всей экспедиции.
Судьба Эрустима явилась главным яблоком раздора при заключении мирного договора между Мандрой и Фейре. Мандречены утверждали, что поскольку жезл создан мандреченкой и сейчас находится на территории Мандры, то и после его извлечения из замка должен быть передан им. На что эльфы возразили, что Эрустим принадлежит наследникам Разрушительницы Пчелы, Лайтонду и Хифкристу, как и любая иная собственность их родителей. Хорошо, отвечали мандреченские дипломаты. Жезл принадлежит Лайтонду и Хифкристу. Но ввиду высокой культурной и государственной ценности жезла – Черное Пламя включил его изображение в герб Мандры, а Искандер не собирался менять государственную символику – после извлечения Эрустим должен быть сдан государству. За жезл будет выплачено материальное возмещение, размеры которого мандречены готовы обсудить. На что Лайтонд ответил: «Тогда доставай Эрустим сам». После захвата Мир Минаса Верховного мага Фейре сочли погибшим, и дипломаты вернулись к переговорам. В итоге, этот пункт был исключен из мирного договора. Единственная клаузула, касающаяся Эрустима, говорила о невозмещении убытков при его извлечении из замка и не вызвала возражений ни у одной из сторон. Император хотел подтолкнуть смельчаков на поиски жезла, и эльфы молчаливо согласились с этим.
Князю Рабина же Искандер дал совершенно секретные и совершенно недвусмысленные полномочия. Кто бы ни вынес Жезл Власти из замка, Иван должен был любым путем приобрести артефакт. Возмещение этих убытков гарантировалось государственной казной, а жрецам Прона было запрещено принимать в производство иски в случае гибели или увечья смелого авантюриста, временного владельца Эрустима. В случае вывоза жезла с территории Мандры князя Рабина ожидала смертная казнь.
Иван сказал:
– Рахман, разбуди Онуфрия. Пусть свяжется с главой Нолдокора и сообщит это ему. Или?...
Князь вопросительно посмотрел на сестру.
– Я думаю, он уже знает, – кивнула Елена.
В дверь осторожно постучали.
– Похоже, твоего мага и так разбудили, – сказал Рахман и открыл.
Онуфрий вошел, на ходу поклонился княжне и положил на стол перед князем расписную плоскую тарелку.
– Мне показалось, что ты сам должен это услышать, – сказал маг и привычным движением катнул по тарелке выточенный из розового опала шар в форме яблока. Опаловое яблоко не успело описать и двух полных кругов, как на тарелке появилось лицо сидха. Иван про себя подивился его огненно-рыжей шевелюре – обычно Дети Старшей Расы были светловолосы.
– Кулумит, дежурный смотритель погоды, – представился сидх. – Простите, что так поздно. Крыло ведьм вышло на позицию для атаки над замком дракона, а ведь эта территория объявлена нейтральной. Данные маневры проводятся с вашего ведома, князь?
Несколько секунд стояла такая тишина, что было слышно, как потрескивает фитиль в лампе.
– Нет, я слышу об этом впервые, – сказал Иван. – Я хотел бы встретиться с главой Нолдокора на КПП, чем скорее, тем лучше. Ты можешь передать ему мою просьбу, Кулумит?
– Вас понял, – сказал Кулумит, и вместо лица сидха на тарелке вновь проступили разноцветные узоры.
– Онуфрий, подготовь телепорт для меня и моих телохранителей, – сказал Иван. – Да, и разбудите этого жирного борова, воеводу. Пусть Андрей бежит на КПП со всех ног, наведет там порядок.
Княжеский маг молча вышел. Иван поднялся с постели и стал одеваться.
– Рахман, – добавил князь, прыгая на одной ноге и пытаясь попасть в штанину. – Владислава тоже подними.
Барон прибыл из Ревена только вчера. Иван, как всегда, поручил Владиславу хлопоты по устроительству своих именин. Многие потомственные дворяне Рабина считали барона нахальным выскочкой и избегали общаться с ним. Но самого Ивана мало печалил тот факт, что отец Владислава имел не длинную вереницу благородных предков, а всего лишь аптеку в Рабине. После войны Владислав женился на баронессе Розалии Ревенской, последней из выморочного рода. Невеста к тому времени была уже вдовой и совсем не рвалась снова вступать в брак. Однако другого способа подарить своему старому соратнику титул Искандер не нашел. Иван решил взять с собой Владислава не в качестве барона. Во время войны Владислав был главным хирургом полевого госпиталя при дивизии Серебряных Медведей и продолжал практиковать и сейчас. Иван подумал, что опытный врач с военным прошлым может оказаться весьма кстати сегодня ночью.
К тому же у Владислава была Карина.
Рахман ушел. Иван задумчиво посмотрел на сестру. Елена затаила дыхание.
– Домой тебе лучше не возвращаться, – сказал князь. – Переоденься в сухое, прикажи подать горячего вина себе. Заночуешь здесь, в своих детских покоях.
Елена облегченно вздохнула и покинула спальню брата.
– Что ты думаешь? – спросил Иван Абдулу, когда они направлялись к покоям княжеского мага. – Опасны ли эти искатели сокровищ?
Телохранитель не стал говорить князю, что сегодня ночью к нему в сон приходил Лайто. Не приснился, а именно навестил его душу, Абдула знал толк в таких вещах. Отношения Танцоров Смерти со своим Музыкантом всегда были глубоко личным делом.
– Я не думаю, – сказал Абдула. – Но почему-то кажется мне, что сегодня я буду танцевать.
Поскольку последний раз Абдуле «казалось» в тот день, когда Анастасия прислала к пасынку целую свору наемных убийц, настроение у князя испортилось окончательно.
* * *
Подземный ход привел всю компанию в одно из подсобных помещений в западном крыле замка. Покои выглядели так, словно их покинули очень давно. Свиная кожа с золотым тиснением, которая пошла на обивку кресел, не могла истлеть за двенадцать лет. Тенквисс сказал, что здесь жила Королева Без Имени, которая ушла от своего дракона сразу после бунта Танцоров Смерти. Маг настроил некродатчики, и они показали большую мертвую массу в сорока саженях к югу.
– Это тронный зал, – сказал Тенквисс и энергично устремился вперед. За ним следовали ученики и Валет с Крюком. Шенвэль и Гёса плелись последними. Эльф вовсе не рвался к трупу дракона. Насчет Гёсы Шенвэль подозревал, что маг поручил ему следить за эльфом.
Первые следы бушевавшей в замке битвы обнаружились на полпути к тронному залу. Покои, разгромленные так, что сложно было пробраться между обломками шикарной некогда мебели. Изуродованные трупы и части тел. Магические ловушки, поставленные наспех, сработавшие, но не снятые – в этих местах незваным гостям приходилось вести себя особенно осторожно. Сейчас авантюристы продвигались по полностью обугленной длинной анфиладе – очевидно, дракон пришел в отчаяние, раз воспользовался своим природным оружием в закрытом помещении. Но если некродатчики не врали, это не спасло Черного Кровопийцу.
Гёса остановился, пнул труп так, что тело перевернулось.
– Застрелиться веником, опять сидх, – сказал экен, заметив острые уши трупа. – Когда же мандречены начнутся?
Шенвэль пожал плечами.
– Странные вы, сидхи, все-таки, – сказал Гёса, когда они пошли дальше по коридору. – Бились, бились, а что получили? Закон этот о раздельном существовании, чтобы теперь по старым шахтам бегать?
Эльф смерил экена взглядом и сказал:
– Ты считаешь, что можешь рассуждать о поступках Лайто, потому что принес ему клятву в вечной верности?
– Нет, – сбавив тон, ответил Танцор Смерти. – Лайто сказал: «Можно учиться и у врага». Я хочу понять. Мне редко доводится разговаривать с сидхами, знаешь ли. А поболтать с вами бывает весьма интересно.
– Тебе легко быть толерантным, – сказал Шенвэль. – Экенки ведь предпочитают своих, даже вдали от родины.
– Если ты думаешь, что Зарина, когда меня увидела, кинулась ко мне распростертыми объятиями, крича: «Ах, как я соскучилась по х...ю обрезанному», то ты жестоко ошибаешься, – мрачно сказал Гёса.
Эльф с экеном дошли до развилки. Шенвэль остановился, посмотрел на дрожащие в воздухе следы Чи. Три красные и две сине-черные нити уходили в левый коридор. Шенвэль с Гёсой повернули туда же, покинув опаленную анфиладу.
– Ты добился своей ведьмы, – продолжал эльф. – А мандречены не хотят добиваться, вот уж я не знаю почему. Вот мандреченки и кидаются на нас прямо у себя дома. И никого мы чарами не охмуряем, как кричат Чистильщики. Очень надо... Просто мандречены как нация исчезли бы поколения через три-четыре, если бы не этот закон, вынудивший нас болтаться в поисках любовных утех по старым шахтам.
– Лентяи мандречены потому что, – буркнул Гёса. – И пьют по-черному. А приворот – это еще хуже, чем когда баба с тобой только из-за денег живет. Хотя так тоже часто бывает. Но тогда баба имеет хоть что-то, а под чарами она полностью как рабыня.
Под ногами захрустело битое стекло, Шенвэль ощутил на губах влагу. Окна здесь были разбиты, и причиной сырости мог быть идущий снаружи дождь. Но эльф почуял в воздухе дрожание мертвой силы и резко остановился, вскинув руку в предупреждающем жесте. Экен тоже ощутил что-то, почти одновременно с Шенвэлем. Гёса сжал рукоять меча.
Огромное серое студенистое тело медленно проползло перед ними и втянулось в соседний коридор. Экен сглотнул. Ничего подобного он раньше не видел.
– Но от любви женщины теряют голову и делают много опасных глупостей, – возразил Шенвэль и переступил через скользкий след. – Как и мужчины, впрочем. Какая разница, потерять контроль над собой из-за чар или от настоящей, скажем так, любви?
– Такая же, как между изнасилованием и когда женщина сама тебя об этом просит, – сказал Гёса очень серьезно и, собравшись с духом, шагнул вперед. Все внимание экена было поглощено тем, чтобы не вступить в слизь, и наемник не заметил, что Шенвэль остро взглянул на него.
– А мандреченки своих мужиков ни о чем уже не просят, – продолжал Гёса. – Ну не с вами они сойдутся, так с сюрками. Или с нами, или с неречью, в конце концов. Исход-то будет один.
– Я смотрю, ты близко принимаешь к сердцу судьбу этой нации, – заметил эльф. – С чего бы это?
– Да потому что, – сердито ответил наемник, – среди экен маги почти не рождаются, ты должен знать. А сюрки – они ведь пострашнее тех чудовищ, что из Мертвой Пустыни выползают. Мы там воевали этой зимой. В центре Сюркистана – вроде люди как люди, а чем ближе к Мертвой Пустыне – урод на уроде, да такие жуткие все... Все время кажется, что слишком сильно обкурился. И магия сюрков больная, безумная какая-то.
– Это как раз из-за врожденных генетических дефектов, – сказал Шенвэль. – Каналы Чи искривляются...
– А у нас говорят, что наоборот, это магия сюрков так их тела перекручивает, – сказал Гёса. – Но по большому счету без разницы. Когда мандречен не станет, вы оборзеете совсем. Вот и окажемся мы между двух огней. И мне почему-то кажется, что это еще я сам увижу.
– Может быть, – усмехнувшись, согласился Шенвэль.
Им навстречу выскочил мрачный Крюк.
– У тебя что, перемежающаяся хромота? – напустился он на эльфа. – Что ты ползешь, как беременная мандавошка по мокрому х...ю? Маг уже весь на изжогу изошел.
– Не ори, – сказал Гёса. – Уже идем, говорят тебе.
Крюк покосился на предводителя и снова умчался вперед.
* * *
Ведьмы терпеливо скучали в мокрой черноте, слизывали с лица капли и надеялись, что этот нудный дождь не сменится грозой.
– Ты знаешь, – сказала Светлана. Целительница и старшая крыла висели в воздухе бок о бок, но Карина не видела ее лица и слышала только голос, – этот сидх был в Мир Минасе. Это он меня ранил.
– Вот как, – сказала Карина. – Странно, что он тебя вспомнил.
– А еще страннее то, – сказала целительница, – что он оказался здесь. Жизнь сидхов в Мандре сейчас не сахар, и многие, наоборот, уезжают. А этот вернулся. Ты подумай только – ведь ему пришлось проделать путь почти через весь материк. Зачем?
Карина пожала плечами.
– Чужая душа – потемки, – сказала старшая крыла «Змей». – А душа сидха – и тем более.
Ведьма задумалась о том, что видела в душе Шенвэля, и замолчала.
* * *
Когда Лакгаэр постучал в дверь КПП, в небе протяжно громыхнуло. Гроза все-таки началась. Глава Нолдокора поднял руку, чтобы постучать еще раз. Но тут старый эльф услышал голоса.
– Никого нет? – орал кто-то хрипло. Лакгаэр узнал воеводу Рабина, Андрея. – А над замком у тебя кто? А здесь у тебя что? А?
Старый эльф повернул голову в сторону невидимой в ночи громады замка. В этот момент судорожная вспышка озарила небо. Лакгаэр почувствовал, что у него шевелятся волосы на затылке.
Но совсем не из-за того особенного свойства, которое придает воздуху гроза.
Молния уже погасла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10