Анри Труаия
Снег в трауре

Анри Труаия
Снег в трауре

Глава 1


Со дна балки, из-за зарослей покрытого инеем кустарника донеслось протяжное блеяние. Овцы издалека почуяли человека. Исай Водань ни с того ни с сего рассмеялся и прибавил шагу, подставляя лицо холодному ветру. Ему не терпелось увидеть овец – хоть стадо его и небольшое, да вся скотина, как на подбор, гладкая, с густой шерстью. Весной он выводил ее на склоны гор и оставлял до холодов на вольных кормах. С апреля, раз в месяц, навещал стадо, добираясь до него за четыре часа быстрой ходьбы, осматривал овец, пересчитывал – напоминал о себе. Без него скотина не стояла на место, овцы бродили по горам в поисках сочных трав и удобных пастбищ. Он всегда без труда отыскивал их: они сбивались в кучу вокруг старшей овцы, вместе с ними – новорожденные ягнята, которые вздрагивали при приближении человека.
Теперь, с наступлением ноября, их надо было отвести в деревню, где они простоят в хлеву до весны. Исай сунул в рот два пальца и заливисто свистнул, предупреждая о своем приходе. Сердце билось, как перед любовным свиданием. Раздвинув заиндевелые кусты, он встал на краю обрыва. Высокий, длинноногий, сухопарый, узкий в бедрах, широкий в плечах, он, казалось, вышел из земли вместе с грудой камней и туго сплетенными корнями.
Купленные в Бонневале штаны пузырились на коленях. Коричневая грубошерстная куртка болталась на плечах. У него было худощавое лицо с крупными чертами и обветренной, потрескавшейся кожей, голова его была высоко поднята. Круглые голубые глаза под выгоревшими на солнце бровями светились детской радостью. Когда он улыбался, то казался совсем молодым.
– Так вот вы где, проказницы, – проворчал Исай.
Ничего не скажешь, пастбище было прекрасно выбрано. Снег еще не лег в этой укрытой от ветров впадине. Овцы мирно паслись, рассыпавшись по ковру из гальки и мхов. Одна, изнемогая от обильной пищи, опустилась в молитвенной позе на передние лапы. Две другие, упершись друг в друга лбами, блаженно жевали жвачку. Ягненок с короткой курчавой шерсткой сорвался с места, подпрыгнул и уткнулся в материнский бок. Исай вслух, не спеша пересчитал свое богатство.
– Четырнадцать овец, принадлежащий общине баран и трое ягнят – один, наверное, родился на прошлой неделе.
Он наклонился и ловко, в три прыжка, добрался до дна оврага. Неповоротливые, покрытые густой пеной грязной шерсти, овцы глядели на пришедшего из долины хозяина.
Сердце Исая наполнилось гордостью. Он запустил руку в набитую солью полотняную сумку. Старшая, Мунетта, нежно заблеяла, приветствуя его.
– Ах, ты рада меня видеть, – пробормотал Исай. – Ты уже думала: куда это он запропастился…
Мунетта лизала ему пальцы теплым шершавым языком. За ней потянулись другие в надежде получить свою порцию соли. И вот уже он стоял в облаке шерсти, которое поднималось выше колен. Легкий снежок припорошил шкуры. Мошки, травинки, мерзлые колючки запутались в овчине. Исай весело вдыхал кислый, едкий запах стада. Сосал свою мать ягненок, а та даже не обращала на него внимания. Потом он выпустил сосок, и струйка молока потекла у него по губе. Самый младший, с перепуганной мордочкой и поникшими ушами, стоял в стороне на разъезжающихся тонких ножках.
– А тебя я возьму на руки, – сказал Исай. – Самому тебе не дойти.
Он протиснулся к ягненку.
– Иди, иди сюда!
Ягненок сделал три скачка в сторону, отбежал подальше, затряс головой. Исай встал на колено, протянул к нему широкую ладонь.
– Иди, дурашка! Я тебе ничего худого не сделаю.
Тот недоверчиво ждал. Тогда Исай отвернулся. Ягненок тут же подошел к нему и боязливо понюхал его ботинки. Исай проворным движением схватил маленькое тельце.
Упругий теплый комок бился в его руках, брыкаясь и извиваясь, блеял так, что сердце кровью обливалось. Исай смеялся и гладил его по шелковому животу, слабой, дрожащей грудке, из которой рвался испуганный голос.
Потом он снял с плеча сумку, открыл ее и положил туда ягненка. Запертый в сумке, он громко протестовал, бил копытцем. От стада отделилась одна овца.
– Так это твой? – спросил Исай. – Ну, не бойся. Вот он где…
И Исай для успокоения поднес к ней детеныша. Она жевала траву. Изо рта у нее чуть заметно шел пар. Далекое красное солнце светило в подернутом дымкой небе. После недавних снегопадов горы поменяли прежний облик. Белые покровы клочьями свисали с каменистых склонов. Обломки скал, оставшиеся после схода лавин, присыпало толстым слоем снежной муки. Легкий серебристый иней запушил кое-где лиственницы. Но это было ниже, в тех местах, где жили люди и где с приходом первого снега еще не видно было больших перемен. Исай повесил сумку на плечо и сказал:
– Ну, пошли!
Воздух был морозный и чистый. Горы, стоя полукругом, провожали уходящее стадо. Исай шел впереди. За ним, покачивая шерстяными спинами и горбоносыми мордами, не отставая ни на шаг, плотной стеной двигались овцы. Среди них был и баран. Он положил голову на спину одной из овец и плыл по течению, задумчивый и безучастный ко всему. По временам Исай оборачивался и оглядывал свою свиту. На фоне попадающихся снежных пятен овечьи шкуры вдруг принимали грязноватый оттенок. Овцы блеяли, срывая на бегу хрустящие стебли. После них на белом снегу оставалась грязная полоса с редкими кустиками дрожащей на ветру травы.
Исай перепрыгнул через бурливый горный ручей. Овцы прыгнули вслед за ним. Спиной он чувствовал теплое тело ягненка. Ягненок не двигался. Он успокоился. Исай снова пожалел о том, что с ним нет брата.
Сегодня – большой день, но Марселен этого не понимает. Ушел в город. Зачем? Кто его знает? Может быть, ищет подходящую работу? Не очень-то им легко найти место в этих краях. Не из-за Исая, конечно, он – парень крепкий, сговорчивый, работает за двоих. А все из-за Марселена, тот отлынивает от работы, скандалит, брюзжит, требует сверх положенного. Известное дело: у него плохой характер. На прошлой неделе хозяин лесопильни его рассчитал. Исай мог бы остаться.
Но без брата и работа, и деньги – все не в радость. Жизнь для него имела смысл, только если рядом был Марселен. Когда они приходили наниматься, то так и говорили:
«Мы вместе».
– Ничего, он малый не промах. Он найдет нам работу. На карьере или у торговца лесом. Верно, уже что-то придумал. Что ж я-то его не расспросил? Он бы все рассказал. Да нет, он мне никогда ничего не рассказывает.
Когда Исай оставался один со своим стадом, ему казалось, что он может здраво судить обо всем. Но стоило только Марселену заговорить с ним, громко и торопливо, как мысли разбегались, слова путались в голове.
Ничего не понимая, он твердил: «Да, да».
А ведь до несчастного случая все было иначе. Он знал, что кое-кто в деревне принимает его теперь за дурачка. Он нахмурился. В его сознании медленно проплывало:
«Овцы… дом… Марселен… Марселена уволили с лесопильни… Марселен беспокоится, скандалит, кричит…» Из-за большой разницы в возрасте – ему было уже пятьдесят два, а Марселену – только тридцать – Исай испытывал по отношению к брату робкое восхищение и сдержанную нежность, которые ничто не могло поколебать. Их отец, старик с пышными бакенбардами, по прозвищу Водань Здоровяк, был проводником и погиб в горах, разбившись на скалах вместе с клиентом незадолго до рождения Марселена. Когда у матери начались первые схватки, дорогу в деревню уже отрезал снегопад. Деревенскую повитуху вызвали в другой дом. Только что вернувшийся из армии Исай сам принял роды. Он вытянул брата из материнского чрева, обмыл, обтер, завернул в одеяло. Потом вымыл испачканное кровью, распухшее от крика тело матери. К приходу повитухи комната была прибрана, мать с ребенком лежала рядом, керосиновая лампа ровно горела. После рождения сына вдова старика Воданя не вылезала из болезней, а через два года, высохшая, истаявшая, умерла в бреду.
Исай стал проводником, как отец. Сам, без посторонней помощи, он вырастил брата.
Марселен ходил в школу, но не имел ни тяги к учебе, ни прилежания. Нравоучения, и угрозы не помогали, он учился, чему хотел, прогуливал Закон Божий, сбегал с воскресной службы и гонял по лесам вместе с озорными, вороватыми мальчишками, охочими до всяких проделок. Вот и вышел из него деревенский баламут из тех, что встречаются в горах: не сеют, не молятся, живут – небо коптят – так, ни то, ни се, ни рабочий, ни крестьянин, то лесоруб, то контрабандист, а чаще – браконьер. Чтобы приучить брата к честности и дисциплине, Исай стал брать его носильщиком на восхождения. Эти походы немного смирили необузданный нрав Марселена. Но после несчастного случая их жизнь перевернулась.
Ягненок заблеял. Его мать обогнала стадо и подошла проведать детеныша. Она вытягивала шею, виляла хвостом, в ее глазах сквозили покорность и ум. Исай остановился, открыл сумку и взял ягненка на руки.
– Ну вот, теперь он под твоим присмотром…
Овца наклонила голову в знак благодарности и затерялась в движущемся потоке шерсти.
Они вошли в лесную чащу, ноги утопали в мокрой, усеянной рыжими иголками земле.
Кое-где из белых бугорков торчали черные пни. Тропинка круто спускалась вниз среди строгих стволов лиственниц. На самых верхушках деревьев лежал снег. Небо постепенно заволокло тучами.
Ягненок у Исая на руках походил на озябшего ребенка.
– Вечером вернется Марселен. Он увидит стадо в хлеву и похвалит меня: "Ай, да Исай!
Ай, да молодец!"
Наморщив лоб, Исай пытался вообразить, что скажет брат. Но мысли снова затуманились. Он повторял полушепотом: «Ай, да Исай!.. Ай, да Исай!» – И широкая улыбка расплывалась на его губах.


Глава 2


Солнце уже садилось за горы, когда Исай добрался до первых деревенских полей, обнесенных невысокой оградой из белого камня. За полями начиналась деревня, она стояла на склоне горы; дома ушли глубоко в землю, как будто боялись сползти со склона вниз. Выложенные черепицей крыши козырьками прикрывали маленькие темные окошки. Из высоких островерхих труб медленно шел дым. Вечерело. Это было последнее место на пути в горы, где люди отважились поставить свои жилища и стали сеять хлеб. Но на непокорной, каменистой земле плохо росла даже рожь. Старики умирали, так ничего и не скопив за всю жизнь; молодежь уезжала из этого оскудевшего угла, который на шесть месяцев в году отрезало от всего мира снегопадами. Деревня, некогда богатая и многолюдная, теперь насчитывала не более восемнадцати дворов. Выше нее стояли только затерянные в горах приюты для приезжающих летом альпинистов.
Чем ближе подходил Исай к жилью, тем громче блеяли овцы, с радостью узнавая места зимовки. Поднятый ими шум веселил душу: Исаю хотелось, чтобы все вышли посмотреть на его скотину. Дорога сужалась, зажатая между двумя рядами домов. Старик Руби, ночной сторож с электростанции, стоял с топориком у себя на пороге и колол щепу. Завидев Исая, он тряхнул головой с мясистым серым лицом и торчащими из ушей пучками волос.
– Ну что, все на месте? – спросил он.
– Да, – ответил Исай, – и еще три ягненка в придачу…
Он кивнул на барашка, которого нес в руках. Руби взмахнул топором и стукнул по полену. Барашек вздрогнул и зажмурился.
– Вот Марселен обрадуется, – сказал Исай.
– Ясное дело – обрадуется, – откликнулся Руби. – А когда он возвращается?
– Сегодня вечером.
– Мог бы дождаться тебя со скотиной а потом и ехать в город!
– Он по важному делу.
– Работу ищет?
– Конечно, работу.
Исай боялся признаться, что брат не посвящает его в свои дела. Стадо топталось на месте.
– Оставишь мне барана? – спросил Руби. – Он побудет немного у меня, а потом я отведу его к Белакки. Сейчас моя очередь…
– У тебя есть веревка, привязать его?
– Есть. Веди его сюда.
Руби вытащил из кармана моток веревки, завязал узлом и накинул петлю на шею барана. Исай пошел дальше. Баран заблеял и потянулся вслед убегающим овцам, а они, неблагодарные, даже не обернулись к нему и засеменили, переваливаясь с боку на бок.
– Быстрей, быстрей, милые вы мои! – подгонял Исай. – Да, забудьте вы о своем рогоносце. Ему теперь будет лучше у Руби.
Потом его окрикнула Мари Лавалу. Они с ней дружили с детства.
– А вот и Исай! Со всем своим семейством!..
Лицо ее было испещрено симпатичными морщинками, спина сгорблена, а руки с набухшими венами безжизненно висели вдоль тела.
Исай остановился рядом, чтобы дать ей полюбоваться стадом.
– Чем меньше за ними ходишь, тем они здоровее, – сказала она.
– Так оно и есть! – засмеялся Исай.
Ему казалось, что вся деревня завидует его овцам, таким тучным да смирным.
– Принесешь мне шерсть, я спряду ее, – предложила Мари Лавалу. – А пряжу поделим пополам. Как в прошлом году.
– Ладно. Как в прошлом году.
– И не забудь, ты обещал починить мне сеновал. Скоро выпадет снег, а в нем дыра на дыре. Придешь завтра?
– Честное слово, приду! Ну, бывай, Мари!
Детская улыбка, точно воспоминание о прошлом, скользнула по ее поблекшему. лицу.
Исай тронул край своей круглой, как гриб, шапки. Овцы подталкивали его, тыкая сзади мордами. В нескольких шагах от дома Мари, у кафе Жозефа, дорогу ему перегородила группа людей: сам папаша Жозеф, мэр Белакки, жандарм Колоз и местный браконьер Бардю. Все взгляды были обращены в сторону гор. Услышав топот копыт, они повернулись к Исаю.
– Посмотрите, кто идет! – закричал Колоз:
– Что, привел свое стадо? Ни одной овцы не украли?
– Кто же станет у меня красть? Я, же не ворую ни у кого.
– Ну, ты у нас особая статья!
Послышался смех. Исай смутился. Он не мог понять, хвалили они его или смеялись над ним. Так он и стоял, переминаясь с ноги на ногу, безвольно опустив руки, склонив голову. Потом пробормотал:
– Они у меня молодцы. Три часа шли без передышки и ни одна не хромает.
Но ему никто не ответил. На него больше не обращали внимания. Все снова повернулись в сторону гор, – А куда вы смотрите? Что случилось?
– По радио, в кафе Жозефа', сказали, что прошлой ночью в горах упал самолет, – ответил Колоз. – Вот, смотрим, где он. Но что-то не видно. Наверное, он с другой стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12