https://wodolei.ru/catalog/dushevie_paneli/s_tropicheskim_dushem/
На людях?» Как бабочки в недавнем танце при свете прожекторов. С нескрываемым изумлением бросила вопрошающий взгляд на режиссера. У него нервно дергается щека.
– Стоп! Стоп! Стоп. – Воскликнул он и метнулся к краю бассейна. – Вы что, сосиски в бульоне? Алёна Николаевна! Кто так играет? Зачем в камеру смотришь? Для вас, камеры, нет. Понятно?
– Понятно, Виктор Семенович.
– Виктор Семенович, они что, по настоящему это делают?
– Что, это?
– Ну, это!
– Все должно быть по настоящему. Иначе это не искусство – Отрезал Виктор Семенович. Уселся вновь на свою банкетку и сделал жест рукой. – Дубль два. Поехали!
И вновь, «Стоп!», вновь дубль, вновь повторить. Режиссер недоволен, раздражен. «Дубль, дубль, дубль!» Ника тяжело с хрипом дышала, вытягивая посиневшие губы, изображая любовь в ледяной воде. Анка пожалела её, а совсем недавно ненавидела… Виктор Семенович настолько же жесток, насколько и добр. Да, он настоящий художник не терпящий фальши.
– Ладно, – сказал наконец режиссер – сегодня на троечку. Буду думать, что из этого барахла можно собрать. Все свободны.
Дорога домой показалась каторгой. Очень многое хотелось немедленно спросить, решить сейчас же, но этот неприятный тип за рулем. Только не для его ушей. Упаси бог. Шофер донимал на этот раз режиссера.
– Ну Виктор Семенович, ну одну хотя бы ролинку, в массовочке.
– Нет. Вы не подходите ни на одну роль в моем фильме.
– Может, все же можно, что ни будь придумать?
– Сожалею, но ничего, нельзя придумать.
«Спрошу его… Зачем я нужна Вам? Нет не так. Скажу… Что я буду делать в вашем фильме? Нет, нет, нет. Я провинциальная дурочка? Идиотизм какой-то. Я скажу… О чем Ваш фильм? Или, лучше. Как название фильма?»
Вечером она так и не задала свои вопросы, потому, что он был вновь волшебником достающим звезды из кармана. «Ника, врунья, и поделом ей за враньё.» Спалось очень плохо, угнетали тяжелые давящие видения.
Она танцевала «токкату» с цыганом, в ночи. Прожектор мощностью в сто тысяч ватт ослеплял белым светом, прожигал насквозь и рисовал жесткий, остро очерченный, круг на мраморной стене. Это был не танец бабочек, а коррида. Цыган наступал с экспрессией, подхватывал на руки, бросал. Некуда деться от его атак. Анка извивалась измученной, потрепанной бабочкой в его руках. На мраморной стене сотрясалась в зловещей пантомиме уродливая, недоделанная тень Валькирии с одним крылом и нужно было дополнить тень недостающим элементом обнять за шею цыгана, тогда Валькирия оживет и превратится в Нику. Виктор Семенович с камерой стоял рядом и снимал, снимал, снимал все это на пленку. «Стоп! Стоп! Это же руки, а не веники! В камеру не смотреть. Дубль два.»
– Аня, – сказал утром Виктор Семенович – Сегодня твоя первая проба.
Сказал, а сам смотрит выжидающе. Какой эффект? Как отреагирует? Если он надеялся увидеть бурную радость, или истерику, или заметавшуюся по комнате Анку в поисках неизвестно чего, то он угадал, именно это он и увидел.
– Тише, тише девчонка. Ничего особенного, всего лишь маленький эпизод, минимум слов. Мне нужно посмотреть как ты выглядишь и ведешь себя в кадре. Не нервничать, не тушеваться, не дергаться. В общем ты меня поняла – не пытаться играть, а вести себя обычно. Камера – мебель.
Успокоил. Это же проба! Что, Нобелевская премия по сравнению с пробой? Может для нее первая проба важнее всех наград мира.
– Что я должна буду делать?
– На площадке узнаешь. По сюжету у тебя есть старшая сестра.
У подъезда их ждал все тот же водитель.
– Виктор Семенович – шепнула Анка – Можно я с вами поеду на заднем сиденье?
– Не нравится он тебе? А почему прямо в глаза ему не скажешь об этом?
– О! – хмыкнул шофер, рассматривая Анку сальными глазами – И где ж такие попки выращивают? Не иначе как в Париже?
– В Париже сплошной брак, только в нашей Российской глубинке и можно, что либо найти – сказал Виктор Семенович пропуская Анку на заднее сиденье – Садитесь, Анна Денисовна.
Водитель поправил зеркало заднего обзора и весь путь нахально рассматривал Анку. «Нужно научиться не обращать внимания.» Это все равно что оператор с камерой – будет держать в кадре, что бы Анка ни делала. «Черта с два, ты выведешь меня из равновесия» Артистка она или кто? Вот сейчас и будет тренироваться. Сюжеты можно придумывать на ходу. Поймать его скользкие глаза в зеркале и томно вздохнуть. «Ой, ой, ой. С первого взгляда» Прострелено сердце навылет. Следующий взгляд строгий, даже немного сердитый, как у директрисы школы. «Боится меня… Или Виктора Семеновича?» А еще можно посмотреть вопросительно. Мол, чего хочешь? И тогда он изольется похотливыми слюнями. «Ничего себе, тренировочка.» Если бы не Виктор Семенович рядом, Анке несдобровать. Никуда она с ним не поедет одна.
Съемка в городе. Специально арендованное маленькое кафе превратилось в место отдыха двух сестер. Завсегдатаи кафе – актеры массовки. Павел Тимофеевич тоже пришел взглянуть на первую пробу новенькой и громоздко сидит на банкетке-гвоздике рядом с режиссером. Анка с Никой за столиком в окружении камер и аппаратуры. Болтают о тряпках, о предстоящей помолвке старшей сестры.
– Он такой сумасшедший! – Ника сложила губы в чувственной улыбке. – Так ласкать никто не может.
Анка смотрит на ее губы, крашенные яркой, розовой помадой. Чуть пухлые, очень красивые. «Интересно, у нее есть любимый мужчина? А если есть, он знает про вчерашнее?» Но скорее всего Родион – ее жених и они согласились сняться в эротическом эпизоде. А завтра у них настоящая помолвка, режиссер просто решил зафиксировать это событие на плёнку. Но Ника говорила, что замуж за цыгана не пойдет. Очень хотелось спросить. Но не в кадре же!
Ника громко рассказывала, в какой позе они еще могут любить друг друга. Наверное, слишком громко – посетители кафе стали обращать внимание на них. Неловко как-то. Один парень за соседним столиком откровенно смотрел на сестёр, и чтобы как ни будь разрядить свое напряжение, Анка показала ему язык.
– Стоп! – воскликнул режиссер. – Нужно заснять реакцию парня. Очень хороший кадр с языком.
Долго мучил парня, добиваясь от него, достоверно сыгранного удивления. Затем разочарованно махнув рукой сказал: «Поехали дальше. Запускайте Родиона»
Цыган появился между столиками. Тугая, свернутая пружина – сгусток солнечного вещества. Тореадор. Нет. Скорее всего бык, черный, дикий, грубоватый в рубленной красоте, наделенный звериной мощью с единственной звериной целью – размножаться. И огромные прожигающие насквозь очи. Анка встрепенулась.
Он подошел, чмокнул в губы Нику, сделал движение-порыв к Анке. Анка вскочила со своего места шагнула в сторону, увернулась от поцелуя черной молнии. Коррида! Глаза в глаза. Пропустить в миллиметре от себя бычьи рога. Шпаги нет. Как во сне. Повернуть голову в триумфальной гордости в сторону врага. Цыган упал, споткнувшись об оброненный стул. Виктор Семенович замахал руками делая знаки операторам. Камеры бешено задвигались выбирая выгодную позицию. Павел Тимофеевич сорвался со своего стула-гвоздика в восторге захлопал себе по ляжкам, разевая рот в беззвучном: «Нимфетка! Прелесть, прелесть!»
– Стоп кадр! Родион, лежать! – распоряжается режиссер – Камера. Близко, его лицо. Родион, фраза: «Ладно, сестренка, твоя взяла»
– Ладно, сестренка, на этот раз, твоя взяла. – Цыган плотоядно оскалился, вставая и поднимая упавший стул, сел на него.
– Ну чего вы, ребята? Чего? – затараторила Ника – Сестренка, ну и дикая же ты! Это просто приветствие. Вот смотри…
Она вспорхнула с места, села на колени цыгану и обняв его за шею впилась в его губы затяжным поцелуем. Ее волосы закрыли лицо Родиона. Он рукой приподнял мешающие волосы и смотрел не мигая прямо в глаза Анке, страстно, жадно, жарко. Анка стушевалась и покраснела.
– Пригласим твою сестренку на вечеринку?
– Ты придешь на нашу помолвку? Народа не будет, только мы втроем.
– Да. – очень тихо сказала Анка, потупившись. Зачем согласилась? Не понимая где игра перед камерой, а где настоящее из сердца.
– Стоп! Прекрасно. Всем спасибо.
Виктор Семенович был доволен, Павел Тимофеевич восторженно тряс его руку приговаривая: «А? Семёныч, славная звездочка. И где ты ее все же, откопал?»
– Пошепчемся? – Сказала Анка Нике. «Ну и что-что врагиня, мне нужно знать!» Схватила ее под руку увлекая в гримерную. За восторженным обсуждением сегодняшней удачи таился единственный вопрос: Цыган, ее парень?
– А, цыган, твой парень?
– Да, ты что? Я с дуба не упала. Он все равно что утюг который хотят подключить к батарейке. Батарейка сдохнет, а он даже не нагреется. Неее. Я еще жить хочу.
– А как же, это? В бассейне?
– Дуреха, ты еще. Как затрахают до полусмерти, многое поймешь. Хочешь, предскажу твою судьбу? Тебя трахнут, все. Борьке-шоферу не давай, я ему тоже не дала.
Такой неприятный осадок от разговора. Зачем она его завела? Она хотела знать. Что? Родион, секс-машина и никто за него не собирается замуж? Ее будут тащить в постель все кому не лень? И Виктор Семенович ее не защитит? Анка замкнулась. Она даже не будет спрашивать название фильма. Очень хотела спросить. Лишь ненависть бурлила пытаясь пробить пробку обиды в горле. Анка, севшим голосом с трудом преодолевая спазм, произнесла:
– Я тебя ненавижу.
– За что? За то, что отрываю тебе глаза? Ты даже не представляешь в какое говно попала. Слушай же! Ты думаешь, раскрасавица с которой иконы художники бросятся писать? Да, эти педофилы перед тобой расстилаются, потому, что малолетка. Сначала мёдиком польют: «Наша прелесть, наша прелесть. Ах, нимфа, великая актриса» А потом затрахают в тряпочку, и куда юность со свежестью денутся. Что, съела? Глотай, я уже разжевала.
– Я тебя ненавижу.
– Ой, ёй, ёй. Какие мы нежные.
Но Анка уже не слушала, рванула силой дверь, давясь слезами.
– Что случилось?
– Ничего, Виктор Семенович, поедемте скорее домой.
– Поедем. Если это Ника наговорила тебе чего – не обращай внимания. Она – бездарная неудачница. Актриса из нее никудышная, держим лишь из сострадания и красивого тела.
– Ну, ну, девочка моя, – сказал Виктор Семенович уже в машине привлекая ее к себе – успокойся, у тебя такое будущее! Верю в тебя, и люблю.
Анка всхлипнула прижимаясь к его груди ухом в надежде услышать стук сердца. «Он любит меня, любит!» Она тоже верит в него. Но все равно спросит, обязательно уточнит для себя, насколько он ее любит.
– Виктор Семенович, а как называется фильм?
– Понимаешь, девочка моя, я художник, делаю шедевр, которого еще никогда не было в истории. Этот фильм – как бомба, которая взорвет все старые представления о кинематографе, и разлетятся на куски ханжество со стереотипами. Ты поможешь мне?
– Да. Я сделаю все так, как Вы хотите.
– Ты взметнешься новой звездой на экранах телевизоров. После этого фильма жизнь твоя превратится в ужасную жизнь звезды. Все захотят видеть тебя и искать встречи с тобой. Наверное, ты бросишь меня, – уже с грустью добавил Виктор Семенович.
– Что Вы! – горячо воскликнула Анка уже окрепшим голосом – Никогда! Как Вы можете думать так обо мне?
Дома, Виктор Семенович, попросил Анку надеть то самое вечернее платье, усадил в кресло, сел напротив, протянул бокал с вином.
– Знаешь, завтра, твой решающий день. От тебя зависит, быть, новой звезде, или нет. Почему-то твердо верю – у нас получится.
– Да. – Анка поставив вино на журнальный столик переметнулась в кресло к Виктору Семеновичу, прижалась к нему, уткнулась холодным носом в шею, затихла, затаилась у него на руках. «Папка!» – Вы, меня любите?
– Разумеется! – Сказал он расстегивая пуговицу на платье прижав свой бокал с вином к спине Анки.
Солнечное утро только добавило красок в настроение. Сегодня главный день ее жизни. Она сыграет. Сыграет даже лучше чем предполагает Виктор Семенович, и тогда свершится. «Как хорошо быть знаменитой.» Борька-шофер обласкан, Анка с ним весело болтает и даже неприязнь куда-то делась. Виктор Семенович на заднем сидении с кипой бумаг, перебирает, что-то сравнивает, думает. Он верен себе и своей идее настоящего кино.
Вот и домик Павла Тимофеевича, там уже все готово к съемкам. Камин, богатый диван, столик и аппаратура.
– Кадр, просто, великолепно обставлен. – Режиссер махнул рукой и все завращалось.
Анка в своем лучшем платье из желтой занавески. Ника с Родионом все время в обнимку. Помолвка. Волновали и вызывали внутреннюю дрожь камеры нависшие над ними черными стволами орудий. «В камеру не смотреть!»
– Камин зажжем, девочки? – предложил Родион – по-нашему, по-цыгански, что бы в доме пахло дымком.
– Да! – засмеялись девушки.
– Тогда помогите мне, сестренки.
Почему огонь всегда объединяет людей? Создает что-то тонкое, неуловимое и доверительное в отношениях? Анка возилась в углях перепачканными черной золой пальцами и пальцы касались руки Родиона. Они с цыганом коротко переглянулись. «Что я делаю?» Этот легкий флирт ей нравился, она наверняка чувствовала происходящее частью игры своей неизвестной роли. А когда огонь затрепал поленья в камине с некоторым сожаленьем отошла от очага.
– Давайте выпьем, девчата, чтобы не показалось мало! – глупый тост, но Анка подхватила кличь с необыкновенной легкостью и весельем.
– Выпьем!
– У тебя лицо перепачкалось золой. – цыган намочив слюной салфетку ловко вытер ей щеку.
Анка уже пьяная и с трудом соображает. Она действительно была пьяная потому, что вино было настоящим. «Все должно быть по-настоящему!»
– А, давай поцелуемся с тобой на брудершафт, сестренка, – предлагает Родион.
– Как это?
– Ты наберешь в рот вина, и в поцелуе я выпью!
Анка вопросительно смотрит на Виктора Семеновича, а тот машет кипой бумаг, мол, правильно по сюжету.
Набрала в рот вина, не удержалась от смеха и прыснула вином в лицо парня. Режиссер восхищенно поднял большой палец вверх. Молодец девчонка!
– Божья роса, – сказал цыган, утираясь. – Теперь моя очередь.
Родион опрокинул рюмку в рот и машет рукой: иди сюда. Она не пошла. Тогда подошел он сам, взял ее лицо руками и приложил свои губы к ее губам.
1 2 3 4 5 6
– Стоп! Стоп! Стоп. – Воскликнул он и метнулся к краю бассейна. – Вы что, сосиски в бульоне? Алёна Николаевна! Кто так играет? Зачем в камеру смотришь? Для вас, камеры, нет. Понятно?
– Понятно, Виктор Семенович.
– Виктор Семенович, они что, по настоящему это делают?
– Что, это?
– Ну, это!
– Все должно быть по настоящему. Иначе это не искусство – Отрезал Виктор Семенович. Уселся вновь на свою банкетку и сделал жест рукой. – Дубль два. Поехали!
И вновь, «Стоп!», вновь дубль, вновь повторить. Режиссер недоволен, раздражен. «Дубль, дубль, дубль!» Ника тяжело с хрипом дышала, вытягивая посиневшие губы, изображая любовь в ледяной воде. Анка пожалела её, а совсем недавно ненавидела… Виктор Семенович настолько же жесток, насколько и добр. Да, он настоящий художник не терпящий фальши.
– Ладно, – сказал наконец режиссер – сегодня на троечку. Буду думать, что из этого барахла можно собрать. Все свободны.
Дорога домой показалась каторгой. Очень многое хотелось немедленно спросить, решить сейчас же, но этот неприятный тип за рулем. Только не для его ушей. Упаси бог. Шофер донимал на этот раз режиссера.
– Ну Виктор Семенович, ну одну хотя бы ролинку, в массовочке.
– Нет. Вы не подходите ни на одну роль в моем фильме.
– Может, все же можно, что ни будь придумать?
– Сожалею, но ничего, нельзя придумать.
«Спрошу его… Зачем я нужна Вам? Нет не так. Скажу… Что я буду делать в вашем фильме? Нет, нет, нет. Я провинциальная дурочка? Идиотизм какой-то. Я скажу… О чем Ваш фильм? Или, лучше. Как название фильма?»
Вечером она так и не задала свои вопросы, потому, что он был вновь волшебником достающим звезды из кармана. «Ника, врунья, и поделом ей за враньё.» Спалось очень плохо, угнетали тяжелые давящие видения.
Она танцевала «токкату» с цыганом, в ночи. Прожектор мощностью в сто тысяч ватт ослеплял белым светом, прожигал насквозь и рисовал жесткий, остро очерченный, круг на мраморной стене. Это был не танец бабочек, а коррида. Цыган наступал с экспрессией, подхватывал на руки, бросал. Некуда деться от его атак. Анка извивалась измученной, потрепанной бабочкой в его руках. На мраморной стене сотрясалась в зловещей пантомиме уродливая, недоделанная тень Валькирии с одним крылом и нужно было дополнить тень недостающим элементом обнять за шею цыгана, тогда Валькирия оживет и превратится в Нику. Виктор Семенович с камерой стоял рядом и снимал, снимал, снимал все это на пленку. «Стоп! Стоп! Это же руки, а не веники! В камеру не смотреть. Дубль два.»
– Аня, – сказал утром Виктор Семенович – Сегодня твоя первая проба.
Сказал, а сам смотрит выжидающе. Какой эффект? Как отреагирует? Если он надеялся увидеть бурную радость, или истерику, или заметавшуюся по комнате Анку в поисках неизвестно чего, то он угадал, именно это он и увидел.
– Тише, тише девчонка. Ничего особенного, всего лишь маленький эпизод, минимум слов. Мне нужно посмотреть как ты выглядишь и ведешь себя в кадре. Не нервничать, не тушеваться, не дергаться. В общем ты меня поняла – не пытаться играть, а вести себя обычно. Камера – мебель.
Успокоил. Это же проба! Что, Нобелевская премия по сравнению с пробой? Может для нее первая проба важнее всех наград мира.
– Что я должна буду делать?
– На площадке узнаешь. По сюжету у тебя есть старшая сестра.
У подъезда их ждал все тот же водитель.
– Виктор Семенович – шепнула Анка – Можно я с вами поеду на заднем сиденье?
– Не нравится он тебе? А почему прямо в глаза ему не скажешь об этом?
– О! – хмыкнул шофер, рассматривая Анку сальными глазами – И где ж такие попки выращивают? Не иначе как в Париже?
– В Париже сплошной брак, только в нашей Российской глубинке и можно, что либо найти – сказал Виктор Семенович пропуская Анку на заднее сиденье – Садитесь, Анна Денисовна.
Водитель поправил зеркало заднего обзора и весь путь нахально рассматривал Анку. «Нужно научиться не обращать внимания.» Это все равно что оператор с камерой – будет держать в кадре, что бы Анка ни делала. «Черта с два, ты выведешь меня из равновесия» Артистка она или кто? Вот сейчас и будет тренироваться. Сюжеты можно придумывать на ходу. Поймать его скользкие глаза в зеркале и томно вздохнуть. «Ой, ой, ой. С первого взгляда» Прострелено сердце навылет. Следующий взгляд строгий, даже немного сердитый, как у директрисы школы. «Боится меня… Или Виктора Семеновича?» А еще можно посмотреть вопросительно. Мол, чего хочешь? И тогда он изольется похотливыми слюнями. «Ничего себе, тренировочка.» Если бы не Виктор Семенович рядом, Анке несдобровать. Никуда она с ним не поедет одна.
Съемка в городе. Специально арендованное маленькое кафе превратилось в место отдыха двух сестер. Завсегдатаи кафе – актеры массовки. Павел Тимофеевич тоже пришел взглянуть на первую пробу новенькой и громоздко сидит на банкетке-гвоздике рядом с режиссером. Анка с Никой за столиком в окружении камер и аппаратуры. Болтают о тряпках, о предстоящей помолвке старшей сестры.
– Он такой сумасшедший! – Ника сложила губы в чувственной улыбке. – Так ласкать никто не может.
Анка смотрит на ее губы, крашенные яркой, розовой помадой. Чуть пухлые, очень красивые. «Интересно, у нее есть любимый мужчина? А если есть, он знает про вчерашнее?» Но скорее всего Родион – ее жених и они согласились сняться в эротическом эпизоде. А завтра у них настоящая помолвка, режиссер просто решил зафиксировать это событие на плёнку. Но Ника говорила, что замуж за цыгана не пойдет. Очень хотелось спросить. Но не в кадре же!
Ника громко рассказывала, в какой позе они еще могут любить друг друга. Наверное, слишком громко – посетители кафе стали обращать внимание на них. Неловко как-то. Один парень за соседним столиком откровенно смотрел на сестёр, и чтобы как ни будь разрядить свое напряжение, Анка показала ему язык.
– Стоп! – воскликнул режиссер. – Нужно заснять реакцию парня. Очень хороший кадр с языком.
Долго мучил парня, добиваясь от него, достоверно сыгранного удивления. Затем разочарованно махнув рукой сказал: «Поехали дальше. Запускайте Родиона»
Цыган появился между столиками. Тугая, свернутая пружина – сгусток солнечного вещества. Тореадор. Нет. Скорее всего бык, черный, дикий, грубоватый в рубленной красоте, наделенный звериной мощью с единственной звериной целью – размножаться. И огромные прожигающие насквозь очи. Анка встрепенулась.
Он подошел, чмокнул в губы Нику, сделал движение-порыв к Анке. Анка вскочила со своего места шагнула в сторону, увернулась от поцелуя черной молнии. Коррида! Глаза в глаза. Пропустить в миллиметре от себя бычьи рога. Шпаги нет. Как во сне. Повернуть голову в триумфальной гордости в сторону врага. Цыган упал, споткнувшись об оброненный стул. Виктор Семенович замахал руками делая знаки операторам. Камеры бешено задвигались выбирая выгодную позицию. Павел Тимофеевич сорвался со своего стула-гвоздика в восторге захлопал себе по ляжкам, разевая рот в беззвучном: «Нимфетка! Прелесть, прелесть!»
– Стоп кадр! Родион, лежать! – распоряжается режиссер – Камера. Близко, его лицо. Родион, фраза: «Ладно, сестренка, твоя взяла»
– Ладно, сестренка, на этот раз, твоя взяла. – Цыган плотоядно оскалился, вставая и поднимая упавший стул, сел на него.
– Ну чего вы, ребята? Чего? – затараторила Ника – Сестренка, ну и дикая же ты! Это просто приветствие. Вот смотри…
Она вспорхнула с места, села на колени цыгану и обняв его за шею впилась в его губы затяжным поцелуем. Ее волосы закрыли лицо Родиона. Он рукой приподнял мешающие волосы и смотрел не мигая прямо в глаза Анке, страстно, жадно, жарко. Анка стушевалась и покраснела.
– Пригласим твою сестренку на вечеринку?
– Ты придешь на нашу помолвку? Народа не будет, только мы втроем.
– Да. – очень тихо сказала Анка, потупившись. Зачем согласилась? Не понимая где игра перед камерой, а где настоящее из сердца.
– Стоп! Прекрасно. Всем спасибо.
Виктор Семенович был доволен, Павел Тимофеевич восторженно тряс его руку приговаривая: «А? Семёныч, славная звездочка. И где ты ее все же, откопал?»
– Пошепчемся? – Сказала Анка Нике. «Ну и что-что врагиня, мне нужно знать!» Схватила ее под руку увлекая в гримерную. За восторженным обсуждением сегодняшней удачи таился единственный вопрос: Цыган, ее парень?
– А, цыган, твой парень?
– Да, ты что? Я с дуба не упала. Он все равно что утюг который хотят подключить к батарейке. Батарейка сдохнет, а он даже не нагреется. Неее. Я еще жить хочу.
– А как же, это? В бассейне?
– Дуреха, ты еще. Как затрахают до полусмерти, многое поймешь. Хочешь, предскажу твою судьбу? Тебя трахнут, все. Борьке-шоферу не давай, я ему тоже не дала.
Такой неприятный осадок от разговора. Зачем она его завела? Она хотела знать. Что? Родион, секс-машина и никто за него не собирается замуж? Ее будут тащить в постель все кому не лень? И Виктор Семенович ее не защитит? Анка замкнулась. Она даже не будет спрашивать название фильма. Очень хотела спросить. Лишь ненависть бурлила пытаясь пробить пробку обиды в горле. Анка, севшим голосом с трудом преодолевая спазм, произнесла:
– Я тебя ненавижу.
– За что? За то, что отрываю тебе глаза? Ты даже не представляешь в какое говно попала. Слушай же! Ты думаешь, раскрасавица с которой иконы художники бросятся писать? Да, эти педофилы перед тобой расстилаются, потому, что малолетка. Сначала мёдиком польют: «Наша прелесть, наша прелесть. Ах, нимфа, великая актриса» А потом затрахают в тряпочку, и куда юность со свежестью денутся. Что, съела? Глотай, я уже разжевала.
– Я тебя ненавижу.
– Ой, ёй, ёй. Какие мы нежные.
Но Анка уже не слушала, рванула силой дверь, давясь слезами.
– Что случилось?
– Ничего, Виктор Семенович, поедемте скорее домой.
– Поедем. Если это Ника наговорила тебе чего – не обращай внимания. Она – бездарная неудачница. Актриса из нее никудышная, держим лишь из сострадания и красивого тела.
– Ну, ну, девочка моя, – сказал Виктор Семенович уже в машине привлекая ее к себе – успокойся, у тебя такое будущее! Верю в тебя, и люблю.
Анка всхлипнула прижимаясь к его груди ухом в надежде услышать стук сердца. «Он любит меня, любит!» Она тоже верит в него. Но все равно спросит, обязательно уточнит для себя, насколько он ее любит.
– Виктор Семенович, а как называется фильм?
– Понимаешь, девочка моя, я художник, делаю шедевр, которого еще никогда не было в истории. Этот фильм – как бомба, которая взорвет все старые представления о кинематографе, и разлетятся на куски ханжество со стереотипами. Ты поможешь мне?
– Да. Я сделаю все так, как Вы хотите.
– Ты взметнешься новой звездой на экранах телевизоров. После этого фильма жизнь твоя превратится в ужасную жизнь звезды. Все захотят видеть тебя и искать встречи с тобой. Наверное, ты бросишь меня, – уже с грустью добавил Виктор Семенович.
– Что Вы! – горячо воскликнула Анка уже окрепшим голосом – Никогда! Как Вы можете думать так обо мне?
Дома, Виктор Семенович, попросил Анку надеть то самое вечернее платье, усадил в кресло, сел напротив, протянул бокал с вином.
– Знаешь, завтра, твой решающий день. От тебя зависит, быть, новой звезде, или нет. Почему-то твердо верю – у нас получится.
– Да. – Анка поставив вино на журнальный столик переметнулась в кресло к Виктору Семеновичу, прижалась к нему, уткнулась холодным носом в шею, затихла, затаилась у него на руках. «Папка!» – Вы, меня любите?
– Разумеется! – Сказал он расстегивая пуговицу на платье прижав свой бокал с вином к спине Анки.
Солнечное утро только добавило красок в настроение. Сегодня главный день ее жизни. Она сыграет. Сыграет даже лучше чем предполагает Виктор Семенович, и тогда свершится. «Как хорошо быть знаменитой.» Борька-шофер обласкан, Анка с ним весело болтает и даже неприязнь куда-то делась. Виктор Семенович на заднем сидении с кипой бумаг, перебирает, что-то сравнивает, думает. Он верен себе и своей идее настоящего кино.
Вот и домик Павла Тимофеевича, там уже все готово к съемкам. Камин, богатый диван, столик и аппаратура.
– Кадр, просто, великолепно обставлен. – Режиссер махнул рукой и все завращалось.
Анка в своем лучшем платье из желтой занавески. Ника с Родионом все время в обнимку. Помолвка. Волновали и вызывали внутреннюю дрожь камеры нависшие над ними черными стволами орудий. «В камеру не смотреть!»
– Камин зажжем, девочки? – предложил Родион – по-нашему, по-цыгански, что бы в доме пахло дымком.
– Да! – засмеялись девушки.
– Тогда помогите мне, сестренки.
Почему огонь всегда объединяет людей? Создает что-то тонкое, неуловимое и доверительное в отношениях? Анка возилась в углях перепачканными черной золой пальцами и пальцы касались руки Родиона. Они с цыганом коротко переглянулись. «Что я делаю?» Этот легкий флирт ей нравился, она наверняка чувствовала происходящее частью игры своей неизвестной роли. А когда огонь затрепал поленья в камине с некоторым сожаленьем отошла от очага.
– Давайте выпьем, девчата, чтобы не показалось мало! – глупый тост, но Анка подхватила кличь с необыкновенной легкостью и весельем.
– Выпьем!
– У тебя лицо перепачкалось золой. – цыган намочив слюной салфетку ловко вытер ей щеку.
Анка уже пьяная и с трудом соображает. Она действительно была пьяная потому, что вино было настоящим. «Все должно быть по-настоящему!»
– А, давай поцелуемся с тобой на брудершафт, сестренка, – предлагает Родион.
– Как это?
– Ты наберешь в рот вина, и в поцелуе я выпью!
Анка вопросительно смотрит на Виктора Семеновича, а тот машет кипой бумаг, мол, правильно по сюжету.
Набрала в рот вина, не удержалась от смеха и прыснула вином в лицо парня. Режиссер восхищенно поднял большой палец вверх. Молодец девчонка!
– Божья роса, – сказал цыган, утираясь. – Теперь моя очередь.
Родион опрокинул рюмку в рот и машет рукой: иди сюда. Она не пошла. Тогда подошел он сам, взял ее лицо руками и приложил свои губы к ее губам.
1 2 3 4 5 6