Дверь клуба была приоткрыта, и из фургона в проем тянулись какие-то шланги и провода.
Букер прикрылся от солнца и взглянул:
— Непрезентабельный домик, — сказал он лишь для того, чтобы что-то сказать.
— А во дворце, в городе, ничуть не лучше, — откликнулся Жижморф. — Пожалуй, что и хуже — холодный официоз, дети пугаются. А тут все привычное; рраз — и одним чохом все решается… Чем-то напоминает медосмотр перед школой, когда в поликлинике специальный день. Или профосмотр…Или пиццу на дом — правда?
— Перестаньте дрожать, — раздраженно попросил его Большой Букер.
— А?
Жижморф, застигнутый с поличным, клацнул зубами и быстро сунул руки в карманы, словно вдруг озяб.
— Что у вас там такого, на совести? — осведомился безжалостный Букер. Он был уверен, что долгой участливостью уже отработал недавнее пиво и волен считать себя свободным от трусливых приличий. — Кошку повесили, когда в пятом классе учились? Деньги украли из пальто?
— Вы не понимаете, — жалобно возразил Жижморф. — Причем тут…такие эксцессы… Ведь там же — все! Улавливаете? Все!
— Не первый год живу, — огрызнулся Большой Букер и мрачно воззрился на фургон и на вожатого с загипсованной рукой, который стоял в дверях клуба, отдавая какие-то распоряжения. — Никакая эволюция не происходит безболезненно. Разве вам хочется, чтобы и внуки ваши шагали по жизни с ненужным, обременительным грузом? Понятно, вам жалко прошлого — что ж, потерпите! Новый уровень диалектической спирали требует отрицания предшествующего витка…
Жижморф неприязненно фыркнул:
— Вы себя держите такими гоголями, будто стерильны. А я хорошо знаю, что бывает после… Мой-то — младший, — он кивнул в сторону площадки, на которой неумолимо заканчивался праздник. — А есть и старший. Я это уже проходил, понимаете?
Смешавшийся Букер плюнул и отступил. Сейчас ему меньше всего хотелось общения с кем-то, уже имеющим опыт передачи памяти. Он чувствовал себя немногим лучше собеседника и безуспешно силился это скрыть. Старший Жижморф, ничуть не обидевшийся, изобразил на своем опытном лице мудрую улыбку, чуть тронутую — печалью, решил было Букер, но вместо печали в его воображении вдруг выпрыгнул грибок, который заводится от сырости и затхлости.
На площадке объявили апофеоз: быстро и ловко построилась пирамида; все запели, поочередно поднимая руки и ноги, будто не зная, что придумать еще, а военрук угощал гостей попурри из маршей полуторавекового диапазона. Вторя ему, Леша орудовал не только колотушкой, но и большой медной тарелкой, похожей на крышку от ритуальной сковороды. Отцы, оставшиеся сидеть, вставали и рукоплескали; к ним присоединялись бродившие вокруг; разговоры угасли. Аплодисменты превратились в ритмичные хлопки, мешавшиеся с робкими «бис» и «браво»; могло показаться, что публика нарочно затягивает финал. Площадка опустела, и ширма качалась; Тритоны, Кентавры и Дьяволы, желая сбросить накопившееся избыточное электричество, устроили свалку, в которой Дима тщетно пытался наладить систему и развести стороны. Зрители аплодировали пустоте.
— Раз, два, три, — пронеслось над лагерем.
И все угомонились.
Куча рассыпалась сама собой. Большой Букер медленно повернул голову и увидел недавнего вожатого: тот озабоченно пощелкивал по микрофону. Щелчки отдавались басистыми, хриплыми выстрелами.
— Проверка, раз-два-три, — повторил Миша, вздохнул и выпрямился. Клуб располагался на пригорке, так что старший вожатый взирал на толпу издалёка и с некоторой высоты.
— Хорошо, — сказал Миша не то себе, не то микрофону, не то всему сущему. — Никто не расходится. Всем отрядам собраться у парадного входа в клуб. Всем гостям собраться у служебного входа. Это сзади, надо обойти по дорожке.
Миша говорил равнодушно и деловито, обыденным тоном. Его слова, даже усиленные микрофоном, казались негромкими.
Несколько скаутов рванулись к клубу, но Дима и Леша заступили им путь.
— Стоп! — Леша многозначительно потряс колотушкой. — Это не дискотека, разбежались! Всем строиться и ждать команды.
Дима, видя, что Леша овладел ситуацией, отправился на родительский фланг. К его удовольствию, отцов строить не пришлось — они и так потянулись, куда было сказано, дисциплинированной цепью. Дима пошел сбоку, следя, чтобы никто не отстал.
— Нас даже конвоируют, — пошутил кто-то из гостей.
Другой ненатурально рассмеялся. Но только не Дима, лицо и поза которого никак не располагали к шуткам.
Большой Букер шел третьим. Клуб представлял собой плоский деревянный домик в один этаж. Все здание было выкрашено в зеленый цвет и сливалось с лесом; оно имело вполне мирный вид, и только крыша была сверх меры утыкана разнокалиберными антеннами, среди которых белели две тарелки, развернутые друг от друга на восток и на запад. Они были похожи на уши. Букер миновал фургон, отразившись в тонированных стеклах. За наглухо задраенными окнами фургона хрипел эфир. Вожатый с загипсованной рукой стоял неподвижно и смотрел поверх родителей. Кто-то споткнулся и глухо выматерился; еще один отец аккуратно опустил в урну порожнюю тару. Для этого ему пришлось выйти за незримый барьер, и Дима, напрягшись, тут же шагнул к нарушителю.
— Кончились шуточки, — пробормотал Жижморф-старший.
Первые двое уже скрылись за клубом; Букер последовал за ними, свернул и увидел распахнутую дверь служебного входа: самую обычную, белую, грязную, казенную. Их встречала начальница «Бригантины». Рассматривая эту женщину, Большой Букер никак не мог понять, что в ней такого негодного, гадкого. Восточное темное лицо, сухая кожа, и вообще вся какая-то высохшая, но с ладными формами; Букер подумал о корочке чего-то над чем-то; начальница показалась ему неизвестным существом, сухим снаружи и влажным внутри, панцирном насекомом, которое, хоть оно и засохло, боязно разломить, потому что оно могло высохнуть не до конца и на изломе угрожает просочиться липкой испариной.
Начальница, которая тоже, вероятно, ощущала внутри себя неистребленную влажность, подсушивалась сигаретным дымом.
— Папочки дорогие, — ее речь была быстрой и ровной. — Ведите себя аккуратно. Администрация пошла вам навстречу, избавив от лишней беготни дома, так уж будьте любезны не подкачать. Поближе, поближе подходите! — позвала она отцов, замыкавших шествие. — Все?
— Все, хозяйка, — пробасил чей-то папаша, работяга по виду.
— Хорошо. Слушайте внимательно, чтобы ничего не перепутать. Мы разделили зал на импровизированные кабинки. Заказали на медицинском складе ширмы и поставили так, что получилось десять рядов стульев по десять штук в каждом, все стулья огорожены ширмами сзади и с боков, спереди оставлены проходы. Когда пойдете, постарайтесь на задеть стойки со шлемами, это все дорого, сломаете — придется платить огромный штраф. Сейчас я раздам ваши диски: проверьте, чтобы, не дай бог, не схватить чужой. Фамилии указаны на вкладышах. Я так понимаю, что все собравшиеся представляют первую генерацию, да?
— Первую, первую, — откликнулись редкие голоса.
— Я вот не уверен, — вдруг вылез Жижморф-старший. — Я… у меня уже было… я уже участвовал в этой процедуре…
— То есть? — начальница удивленно уставилась на него. — Вы не очень-то молодо выглядите!
— Нет-нет, — покраснел Жижморф. — У меня есть другой сын, ему семнадцать….
— Ах, вы об этом! — теперь она смотрела с жадным любопытством. — Но это не в счет. Вам же самому не передавали память?
Тот отрицательно помотал головой.
— Вот я и говорю, — назидательно продолжила Фартух. — Для второй генерации рановато, ваше поколение — первое. Поскольку дело сравнительно новое, необъезженное, нельзя исключить разного рода срывы и сбои. Я очень, очень вас прошу и заклинаю: под…— она замялась, — под… подыграйте ребятам — потом, вы понимаете… Им придется перешагивать через известные стереотипы. Кто, как не вы, им поможет?
Гости молчали.
— В общем, я на вас рассчитываю. Итак, порядок следующий: сейчас все мальчики рассядутся по местам. Когда зазвучит музыка, вы, не толкаясь и не спеша, пойдете по рядам, пока не окажетесь напротив своих сыновей. Держитесь торжественно и солидно — не забывайте, что для них это очень важное событие. Когда одна мелодия стихнет и грянет — именно грянет — следующая, опуститесь на правое колено и передайте ребятам диск. Пока музыка не отыграет, оставайтесь в таком положении, голову можете чуть-чуть нагнуть. Потом, когда наступит тишина, возьмите диски обратно и вставьте в дисководы — все знают? это прорези такие будут сбоку, как для писем. Ничего не пихайте и не заталкивайте силой, диск сам упадет и встанет, как ему нужно. Мы бы поручили это самим ребятам, но они от волнения могут что-нибудь напутать. Помогите им опустить колпаки до упора, но тоже без дурной богатырской силушки. Если что-то не будет получаться, подзовите Михаила, старшего вожатого, он поможет. Вы его видели, у него рука в гипсе. Она нарочно оказалась в гипсе, чтобы все его узнавали…
Большой Букер, глядевший в землю, поднял глаза, удивленный некоторой несуразностью последней фразы. Фартух на миг замерла, будто в ней что-то съехало с должного места, и тут же вернулась на рельсы:
— Во время мнемирования прошу вас соблюдать тишину и ни во что не вмешиваться. Это займет не больше двух минут. Что касается дальнейшего… об этом я уже сказала. Мы, со своей стороны, конечно, будем их всячески направлять и побуждать, но многое зависит от вас самих, мы не всесильны. В вашей власти организовать все так, чтобы дети продемонстрировали максимальную состоятельность и эффективность. Ученые предупреждают, что неудачное мнемирование может сломать человеку всю жизнь… поэтому умерьте ваши амбиции и постарайтесь хорошо сделать свое дело. В конце концов, это и в ваших интересах. Вы поставите точку во многих душевных конфликтах. А у ваших детей таких конфликтов будет гораздо меньше. А у внуков их не станет вообще. Правильно я говорю, папа Маленького Букера? Есть здесь такой?
Большой Букер откашлялся.
— Вот, пожалуйста — перед вами сведущий человек. Нужно быть проще, правильно? — обратилась она к Букеру. — Без накруток? От которых зло?
— В общем и целом, говоря упрощенно — да, — осторожно согласился Большой Букер, не испытывая ни малейшего удовольствия от этого признания его философских заслуг. И, для себя неожиданно, добавил: — Ребенок — иное существо, отличное от родителей, однако ему никак не помешает, а только поможет сознательное знание… знание… — Подражая зачем-то начальнице, Большой Букер пощелкал пальцами, словно размышляя. — Знание… русла, в котором развивались его предки. Осознанное и переработанное знание, переведенное в слова и со сменой акцентов… Нельзя забывать и об удобствах гражданского контроля. Детям сообщаются впечатления, — Букер особо выделил слово «впечатления», — от мест, в которых побывали родители, — Букер особо выделил слово «мест». — Дети узнают… — И он смолк окончательно, растеряв весь словарный запас. Внезапно он понял, что так и не сможет объяснить преимущества мнемирования.
Этого, судя по реакции, не требовалось. В толпе иронически крякнули.
— Ничего, сейчас ты все обдумаешь еще разик, — сказал бывалого вида папаша. Неизвестно, чей. — Послушаем тебя после… говорун.
— Большое вам спасибо за разъяснения, — вмешалась начальница и ухватила Букера за локоть. — Я думаю, никто не будет возражать, если вы пройдете первым? Мы, к сожалению, не подумали о ленточках и ножницах…
— Да уж не будем, — послышался все тот же ехидный голос, перекрывая извинения.
— Постараюсь оправдать ваше доверие, — Большой Букер пошевелил рукой, ощутив неожиданную потребность проверить хватку, и убедился, что попал в клещи.
— Не сомневаюсь, — Фартух потянула его в клуб и, когда он уже входил, успела шепнуть ему на ухо: — Не слушайте дураков!
— Болтают почем зря, — проворчал Букер, полностью подпавший по ее власть.
Начальница подтолкнула его в спину, обернулась:
— По очереди, цепочкой, без давки, заходим.
Букер споткнулся о какое-то ведро. Вокруг было темно, он находился в маленьком коридорчике.
— Шагайте, — сказала из-за спины начальница. — на свет идите. Как окажетесь за сценой, стойте на месте и ничего не трогайте.
Он повиновался и вскоре стоял на задворках эстрады, отделенный от смутного гула фанерным задником. Увидел дырочку, заглянул. Зал, как и предупреждала начальница лагеря, был разбит на множество кабинок. Миша, тревожной наружности молодой человек с перебинтованной рукой, рассаживал скаутов под колпаками. «Он же в парике, — догадался Букер, искавший причину саднящего чувства. — Должно быть, облученный. Или скальпировали где-нибудь в горах…» Забывшись, Большой Букер нечаянно уперся лбом, и задник качнулся.
— Вам же велели стоять спокойно! — просвистело над ухом.
Он виновато отпрыгнул. Фартух указала на столик, покрытый скатертью вишневого бархата. Это было какое-то знамя, но — перевернутое; старинный золоченый девиз, вышитый толстыми нитками, с изнанки читался абракадаброй. Ветхий завет, как он есть. На скатерти высилась стопка дисков, напоминающих компактные, но меньшего размера.
— Ищите свои воспоминания. Чужие не трожьте!
— Ага, — Большой Букер бросился к стопке. Он сам не заметил, как превратился в маленького мальчика, а работа с маленькими мальчиками как раз и входила в служебные обязанности начальницы. — Вот, пожалуйста!
Футляры были сложены в алфавитном порядке, Букер и здесь шел первым. Но отчего? Был же кто-то на «А». Малый Букер говорил про какого-то Аргумента, и Большой не сразу сообразил, что речь шла о прозвище; ему почему-то очень сильно, впервые в жизни, захотелось, чтобы кто-то был на «А». Хотя алфавитное первенство не влияло на очередность участия, так как никакая очередность не предусматривалась.
Большой Букер снял диск, шагнул в сторону, и к стопке тут же потянулись отцовские руки: руки холеные, с коротко остриженными ногтями; слесарные лапы, женственные кисти, дрожащие и мокрые пятерни, одна из которых оказалась лишенной трех пальцев;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13