Они все еще здесь, оба. Хотя вполне возможно, что они уже ушли. Что ж, будем ждать. Ждать я готов. Я не хочу, чтобы ожидание закончилось. Когда смена караула закончится, начнется ничто, этот конец будет началом подлинного конца.

Глава двенадцатая

– Унеси меня, унеси меня, смерть, и оставь лежать в тени печальных кипарисов, – пел Пит.
Солнце садилось. Сирень гроздьями свисала с согнувшегося почти в виде арки куста. Садик был в цвету. Лен и Марк лежали в шезлонгах с низко откинутыми спинками. Стоя на крыльце, выходившем в садик, Пит мрачно исполнил погребальную песню.
– Нравится мне этот сад. Тихо здесь.
В садике у соседнего дома догорал костер, вдруг что-то в нем треснуло, в воздух взметнулся язык пламени и сноп искр. Дым неспешно тянулся через живую изгородь.
– Мой разум чист и незамутнен, – сказал Марк.
– Скажи первое, что тебе туда придет, – сказал Лен.
– Бреясь в сумасшедшем доме имени Святой Среды, я увидал мухомор, сидевший верхом на бледном кролике, – на одном дыхании выдал Марк.
– Охренеть!
– Это – сколько угодно.
– Я вам вот что скажу, – сказал Пит, – это все мысли виноваты, привычка думать, она меня в это дело втянула, ей меня оттуда и вытаскивать. Знаете, что мне нужно? Эффективно работающая идея. Понимаете, о чем я? Эффективная идея. Такая, чтобы по-настоящему работала. Что-нибудь такое, во что можно без опаски вложить деньги. Пари с гарантированным выигрышем. Я, конечно, знаю, что никто мне ничего гарантировать не может. Но я бы хотел поставить на что-нибудь более-менее надежное. Я всегда был готов рисковать, но в последнее время дела такие, что мне надо быть поосторожнее. Вот что мне нужно. Вы хоть понимаете, о чем я говорю? Конечно, некоторые люди – сами по себе эффективные идеи. Вот ты, Марк, вполне можешь быть перспективной бизнес-идеей. Кто тебя знает. Я бы не рискнул утверждать обратное. И не собираюсь. Еще не хватало краснеть потом из-за этого. Если б мне удалось разжиться надежной идеей, я бы уж постарался развить ее в прибыльное дело. Только не нужно мне всякую фигню втюхивать, а то с вас станется. Вот некоторым везет: могут брать по три-четыре выходных в неделю. Я себе столько безделья позволить не могу. Ну, поняли, о чем я?
– Чует мое сердце, что их не так много, особенно вокруг нас, я имею в виду эффективные идеи, – сказал Марк.
– Должны они быть. Но я уже вам сказал: во всем виновата привычка думать, она меня в это втянула и должна из этого вытянуть.
– Знал я одного человека, который вообще не думал, – сказал Марк. – Вечером он шел с работы прямиком домой, разворачивал кресло к окну, садился и смотрел на улицу. Часа через два, когда становилось темно, он вставал и включал свет.
– Да, – сказал Лен, – но я понял, что ты подразумеваешь под эффективной идеей. Это вроде щелкунчика. Нажимаешь на рычажок, и щелкунчик сам раскалывает тебе орех. Никаких потерь энергии. Процесс точный и очень эффективный. Это и есть эффективно работающая идея.
– Нет, – сказал Пит, – ты не прав. Потери все же есть. Когда нажимаешь на рычажок щелкунчика с нужным усилием, орех раскалывается, но ты учти, что в шарнире, который соединяет рычаг с корпусом, есть подвижные детали, и между ними возникает трение, а следовательно, часть расходуемой энергии тратится напрасно и переходит из кинетической в тепловую. Для данного конкретного устройства эти потери несущественны, и их можно списать даже на погрешность измерения. Но все же этот механизм нельзя назвать абсолютно эффективным. Он достаточно эффективен, но и только. Потому что потери энергии есть, и они невосполнимы. Никуда тут не денешься. Неэкономично это. Все это повторяется один к одному с произведениями искусства. Каждая частица любого произведения искусства должна раскалывать орех или хотя бы участвовать в образовании этого усилия, которое в конце концов расколет орех. Ну, вы въезжаете, о чем я? Каждая идея должна обладать строгостью, экономичностью и изяществом, а образ, который, если хотите, выражает ее, должен находиться в точном соответствии с самой идеей. Только тогда мы можем говорить, что произведение искусства состоялось и что мы достигли успеха. Если присутствует хоть какая-то доля теплообразования или трения, если есть любая потеря энергии, можно считать, что ты потерпел неудачу, и начинать все с начала. По-моему, все очень просто.
– А как же быть с солнцем и луной? – сказал Лен. – Нет ли какой-нибудь двусмысленности во взаимоотношениях солнца и луны?
– Опять-таки, – продолжал гнуть свое Пит, – я ничего не имею против того, чтобы кто-нибудь пытался выстроить свою собственную эффективную идею, но пусть он сначала определится, что он понимает под термином «эффективность». Как только он это поймет, у него появится инструмент для определения того, в какой мере его идея является релевантной и релевантна ли она вообще. Многие идеи, вполне адекватные в не столь отдаленном прошлом, сегодня вряд ли заведут дальше, чем Эджуор-роуд. Нужно четко проводить границу и различать так называемую повседневную эффективность и относительную, ту, которая была релевантной когда-то или может быть релевантной при определенных обстоятельствах, но не в данный момент. Важно решить для себя, к какому миру и к какой системе координат ты обращаешься, когда говоришь об эффективности.
– Да уж, тут ошибиться нельзя, – сказал Марк.
– Не знаю, – сказал Пит. – Не уверен я, что мы поняли друг друга и выработали общую точку зрения, Марк.
– Ты хочешь сказать, что мы, возможно, говорим о разных вещах?
– Вот именно. Речь о том, какой именно мир и какую систему координат ты имеешь в виду.
– Какой мир? Мир во всем его многообразии, насколько ты сможешь его прочухать. Назад и вперед, внутри и снаружи.
– Да, но иногда мне кажется, что ты забываешь прочухать кое-что важное прямо у себя перед носом. Соображаешь, о чем я?
– Я считаю, что могу прочухать любую твою мудрость, как бы хитро ты ее ни преподнес.
– Ну знаешь, Марк, если уж говорить начистоту, по-моему, ты вообще слишком мало внимания уделяешь тому, что происходит вокруг тебя.
– А, понял, ты о газетных заголовках.
– Вовсе не только об этом. Каждый из нас – субъект того, что происходит вокруг нас, все мы зависим от этого, от этого может зависеть даже сам факт нашего существования. Я просто ума не приложу, как тебе удается оставаться в стороне. Ты живешь в обществе, что-то берешь от него, но не выполняешь свои обязательства перед ним.
– Ты имеешь в виду мир автобусных билетов.
– Хорошо. Ты сам назвал эту тему. Если у тебя в кармане пара пенсов, ты платишь за проезд. Но, с моей точки зрения, ты воспринимаешь этот двухпенсовик, а если шире – то и саму поездку, и всю систему городского транспорта, как нечто само собой разумеющееся, положенное тебе изначально, по праву, данному самим Господом Богом. Tы платишь за проезд, но внутренне даже не задумываешься о том, что такое этот двухпенсовик и сколько на самом деле стоит поездка. Мысленно ты едешь бесплатно. Ты не способен в полной мере осознать, что любые деньги, пусть даже мелочь, – это работа в поте лица, а транспортная система – тем более работа в поте лица.
– Да, я – задолженность в мировом банковском балансе.
– Ты не просто задолженность, – засмеялся Пит, – ты галлюцинация хренова! Иногда я даже сомневаюсь, существуешь ли ты вообще.
– Но ты уверен, что если уж я существую, то как паразит, – сказал Марк.
– Ну, не совсем.
– Паразит, – сказал Марк, вставая. – Но определение неточное. Я ведь не живу за счет чьих-то сбережений или заработков. Я ничего не беру из общей кассы. Ко всем этим кассам я не испытываю ничего, кроме презрения. Меня не волнуют стандарты, предлагаемые обществом. Я живу так, как мне хочется, делаю, что моя левая нога захочет, вот и все. Вполне возможно, что наши жизненные пути не совпадают и мой жизненный путь, может, вообще не совпадает ни с чьим другим, ну так и что? Я не стремлюсь жить по высоким стандартам. Они ко мне неприменимы. Мы с ними не уживаемся.
– В этом-то и дело, – сказал Пит. – Я обвиняю тебя в том, что ты проводишь операцию над жизнью, а не живешь в ней.
– Если я и живу как сутенер, – сказал Марк, – то сутенер для самого себя. Больше я ничей не сутенер, не живу ни за чей счет. Я живу и действую внутри моей собственной жизни.
– Нельзя же всю жизнь прожить, засунув себя в пробирку для опыта.
– Ты уклоняешься от темы.
– Марк, главная опасность, которая тебе грозит, состоит в том, что со временем ты превратишься из субъекта в восприятие самого себя.
– Ни за что, старик, по крайней мере пока у меня есть мой мужской агрегат.
– Он тебя не спасет. Рано или поздно он заржавеет, и хорошо, если вообще не отвалится.
– Я его отлично смазываю.
– Слушай. Давай начнем с малого. Я вижу, ты взял за правило брать отгулы и уходить в отпуск, когда захочется.
– Ну и что, я же беру их за свой счет. То есть просто трачу свои деньги. А термин «отпуск» в данном контексте вообще неуместен. Ты специально его используешь, чтобы подчеркнуть, что я живу не так, как предписано вашими правилами. Но своих-то собственных правил я не нарушаю.
– А что, – сказал Пит, – может быть, в этом есть доля истины. Я же сразу сказал: ты и есть эффективная идея.
Он передал Марку сигарету и чиркнул о коробок спичкой.
– Ты одного во мне не понимаешь, – сказал Марк, – у меня действительно нет никаких амбиций в жизни.
Пит взглянул на него.
– Ага, – сказал он. – Понятно.
– Послушайте, – выпалил вдруг Марк. – Настало время, ребята, мне кое в чем признаться – для вашего же блага.
– Что еще?
– Вы в курсе, что я родился уже обрезанным?
– Чего?!
– Тот чувак, которого родители вызвали, чтобы это сделать, чуть не бросил свой резак и прочее барахло, когда меня увидел. Пришлось налить ему двойную порцию бренди за счет нашей лавочки. Он подумал, что я новый Мессия.
– А что, – спросил Лен, – признавайся, это правда?
Позже они вышли из дома и, прогулявшись вокруг пруда, направились в кафе «Лебедь», чтобы встретиться с Вирджинией. Она уже была там и сидела за столиком в углу.
– Ну, – сказал Пит, когда они, взяв чай, подсели к ней, – как там Мэри?
– Очень неплохо, – сказала Вирджиния.
– Мэри Саксон? – сказал Марк. – Чем она теперь занимается?
– Большую часть времени проводит в Сохо, – сказал Пит. – Гуляет и танцует с каждым встречным-поперечным.
– Она до сих пор в меня влюблена?
– Об этом она ничего не говорила, – сказала Вирджиния.
– Когда-то она была от меня просто без ума, – сказал Марк.
– Это ведь та самая, – уточнил Пит, – которой ты как-то раз заехал кулаком в ухо?
– Нет. Та была Рита.
– А, ну да. Рита.
– Это еще что за история? – спросил Лен.
– Она потащила его в сад, – засмеялся Пит, – или еще куда-то, вот он и решил дать ей зуботычину.
– Ну, не совсем так дело было, – сказал Марк. – Но в любом случае она сама напросилась. Это был самый большой сюрприз в ее жизни. Я-то ни о чем не жалею. Преподал ей урок уважения к окружающим. Слушай, Лен. Нечего на меня так смотреть. Ты же эту девчонку не знал. Уверяю тебя, у меня просто выбора не было. Ну да ладно, а Мэри, значит, больше меня не любит?
– Любит? – переспросил Пит. – Она теперь на скорую руку отдается каждому коридорному в захудалой ночлежке.
Из второго зала кафе донеслись звуки гитары, по струнам которой ударили с неожиданной силой.
– А что вы делали до того, как пришли сюда? – спросила Вирджиния.
– Болтали, – сказал Пит. – Клубный вечер.
– Вот именно, – сказал Марк.
– Я пытался объяснить Лену, – сказал Пит, – что моя схема здорового образа жизни пошла бы ему на пользу, только он меня не слушает.
– Что у тебя за книжка, Вирджиния? – спросил Марк.
– «Гамлет».
– «Гамлет»? – удивился Пит. – Ну и как тебе?
– Знаете, – сказала Вирджиния, – странное дело, но я просто удивляюсь и не могу понять, что хорошего находят в этом человеке.
– Правда? – сказал Марк.
– Нет.
– То есть?
– Нет, – сказала она, – нет, в смысле я… ну, в конце концов, что он из себя представляет? Мне кажется, он просто порочный, злобный, язвительный и сентиментальный тип, которому нет дела ни до чего, кроме собственной головной боли. Я считаю, что он абсолютно не привлекательная личность.
Она откинулась на спинку стула и постучала ложкой по столику. Из внутреннего зала донесся голос, по-итальянски подпевавший гитаре.
– Ну что ж, – засмеялся Марк, – это тоже точка зрения.
– Ты совершенно не права, – сказал Пит.
– Ну, не знаю, – пробормотала Вирджиния. – Что он делает-то – только говорит и говорит без конца, и время от времени втыкает в кого-нибудь нож. Я имею в виду – шпагу.
– Очень забавно, – сказал Пит. – Но я бы предложил не углубляться в эту тему.
– Мне, пожалуй, пора, – сказал Лен, вставая из-за стола.
– Да, – сказал Пит, – пора расходиться.
– Ночная смена? – спросил Марк, направляясь вместе с ними к выходу.
– Да, – сказал Лен. – Вон и мой автобус.
– Увидимся, – сказал Пит. Лен побежал через дорогу.
– Джинни, ты будешь дома? – сказал Пит. – Я, наверное, сразу же вернусь.
– Конечно.
– Мне побыть с тобой? – сказал Марк.
– Нет, нет, я найду чем заняться.
– Мой автобус, – сказал Пит. – Увидимся. Пока, Марк.
Он пошел на другую сторону улицы.
– Ладно, – сказала Вирджиния, – я, пожалуй, пойду.
Марк смотрел, как шевелятся ее губы.
– Я бы мог…
– Нет, Марк, не надо. Мне всего пять минут до дома.
– Как дела-то? – спросил он.
– Хорошо.
– Ага.
– Ну что ж, – сказала она, – я пойду. Увидимся.
– Ладно.
– Чао.
– До свиданья, – сказал Марк.
– До свиданья.

Глава тринадцатая

Пит стремительно вышел из офиса и перешел дорогу. Он нашел пустую телефонную будку и зашел в нее. Пока в трубке раздавались гудки, он смотрел на улицу.
– Джинни? – Да.
– Ты дома?
– Дома? Конечно.
– Ну хорошо. Я сейчас зайду.
– Что за спешка?
– Я буду через полчаса.
– Что-то случилось?
– Никуда не уходи.
Он сел в автобус до Долстона. На перекрестке у светофора он спрыгнул и обошел вокзал сзади, срезав таким образом большой угол. Вирджиния открыла дверь в одном халате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22