Перед мысленным взором у Сани сначала появились лица подполковника Рукосуева и майора Бурнашова. Затем, словно из тьмы, выплыли фигуры Давлятова и его мрачноватого зама Бориса. За ними стояли силуэты спецназовцев, высвеченные неверным светом осветительной ракеты. Какими Саранцев видел их в последний раз перед тем, как отправился вдоль извилистого русла Пянджа.
Только сейчас Саня понял рассказ своего деда. Тот в сорок третьем попал в штрафбат за то, что не довел до своих «языка» – немца. «Как так, дед! – кричал пятнадцатилетний Сашка в пылу спора, – А приказ?!»
«Из-за этого гада мой лучший друг погиб, – отвечал тогда старик, прикуривая одну „беломорину“ от другой. – А когда по дороге эта сволочь еще на ломаном русском насмехаться над нами стала… Затмение на меня нашло. Провал в памяти. Потом пелена с глаз упала, смотрю: фриц уже перерезанный очередью у моих ног лежит!»
«Это у нас наследственное, – подумал старший лейтенант, вспоминая тот давнишний спор, – Но я тебя, гад, все же доведу!»
– …Ты, бача, – обратился он к сержанту, – выбрось такие мысли из головы. А то я тебе их в жопу заколочу.
Жуков вместо ответа прерывисто вздохнул, повернулся к «духу» и присел перед ним на корточки:
– Ну что, сука, отдохнул? Полезай на закукорки! Скажешь кому-нибудь, что в армии врагов на горбу таскал – засмеют…
– Погоди, – остановил его проводник, – вы оставайся пока здесь. А мы со старшим лейтенантом в разведку сходим.
– Чего это ты за меня приказы раздаешь, а? – оборвал его Саранцев.
– Мы почти пришли, командир, – ответил Николай, – За этим поворотом – Трехглавая вершина. Нужно сходить посмотреть все ли там чисто.
Старший лейтенант с минуту внимательно смотрел в глаза бывшему «духу». Тот спокойно выдержал взгляд. Однако это не убедило Саранцева в чистоте его намерений.
Нащупав под курткой рукоятку «глока», переданного ему Давлятовым перед отходом, он подумал:
«Удобный случай завалить меня в камнях, а потом на пару с Нурулло с моими ребятами разделаться. Посмотрим, „душара“, посмотрим… Если ты враг, то это самый удобный случай проявить себя».
Когда Саранцев и проводник, карабкаясь по крутому склону, отошли от места стоянки на метров тридцать, старший лейтенант увидел, как за речкой что-то ярко блеснуло. Раз, другой…
Он ничего не успел сообразить, как до него докатился грохот артиллеристских выстрелов. За ним послышался пронзительный свист мин.
– Ложись, – заорал Саранцев Николаю, понимая абсурдность этой команды: на голом склоне укрыться было негде.
Тот шлепнулся на живот. Ящерицей прополз по склону и втиснулся в какую-то щель. Уцепившись за оказавшийся под рукой камень, чтобы не съехать вниз, пограничник последовал его примеру.
«За эти годы ты зря времени не терял, – мелькнуло в голове у Саранцева, – Ползаешь в горах, как вылитый „дух“…»
Мины с пронзительным воем пролетели у них над головами. В тот же момент почти у самой вершины дважды рвануло. Саранцев инстинктивно вжал голову в плечи. И, как оказалось, не зря. Потревоженные взрывом камни посыпались вниз.
«Хана, если по черепушке ударит», – подумал он после того, как первый булыжник обвала со смачным хрустом ударился рядом.
– Голову прикладом закрой! – прокричал ему Николай, словно прочитавший мысли офицера.
Дважды повторять приказание Саранцеву не пришлось.
Едва они пережили первый камнепад, как невидимые минометчики сделали еще один залп.
– Наши или «духи»?! – прокричал старший лейтенант в пустоту, не ожидая никакого конструктивного ответа.
– А я знаю?! – в том же ключе ответствовал проводник.
«Как бы там ни было, нужно прикинуться своими для всех, – подумал пограничник, – Иначе загасят. По кому они бьют, хотелось бы знать, нас же ни хрена не видно?!»
Снова взрывы. Минометчики стреляли явно по вершине, не собираясь опускать прицел вниз. Это давало хоть небольшой, но шанс.
Старший лейтенант, медленно, чтобы не свалиться вниз, перевернулся с живота на спину. Расстегнул бушлат и достал из кармана разгрузочного жилета узкий пенал сигнальной ракеты. В темноте он не мог разглядеть, какого цвета ее колпачок и сколько звездочек на нем выдавлено.
«Если эта красная – то врежут еще, – лихорадочно думал Саня, – Нужно подсветить…»
Фонарик он потерял во время плавания в Пяндже, поэтому торопливо нащупал в кармане зажигалку «зиппо», купленную в хабаровском кооперативном ларьке перед командировкой. Прикрылся полой бушлата, чтобы не выдать себя блеском огонька (тогда неизвестные артиллеристы обязательно возьмут «нужный прицел»), и принялся чиркать колесиком.
Зажигалка работать не желала.
Саранцев с самого начала не питал иллюзий по поводу надписи на ее корпусе – «Мейд ин УСА». Все «штатовское» восточнее Уральского хребта производилось узкоглазыми «америкосами» в северных провинциях Китая. Но сейчас становилось обидно до слез за продукцию бывших партнеров по социалистическому лагерю…
Ожидая в каждую минуту очередного залпа (минометчики почему-то взяли паузу и не стреляли), Саранцев вполголоса материл Мао Дзэдуна (хотя тот был уж совсем не причем) и ожесточенно чиркал липовым «зиппо». Чувствуя кончиками обнаженных нервов, что следующие мины будут точно «их», он отшвырнул огниво в сторону, вспомнил Бога и наудачу пальнул ракеты в небо.
Несколько секунд Саня с замиранием сердца следил за чуть видными точками, пока они не вспыхнули ярко зелеными звездочками.
– Тьфу, блин… – облегченно выдохнул он, – Хоть здесь повезло!
Минометчики больше не стреляли. И Саранцев успел пожалеть выброшенную зажигалку: наверняка у нее просто покрылся нагаром фитиль, и китайцы с их новой экономической политикой и рьяным коммунистом Мао были не виноваты…
– Полезли вниз, – обратился Саня к Николаю, – Реконгносцировку мы провели не очень удачно. Надо сваливать, пока нас здесь не накрыли. Тебе этот обстрел не кажется странным?
Тот в ответ мотнул головой:
– Кажется, но в голову ничего не приходит.
«А чего тут „приходить“, – подумал офицер, – Обычный отсекающий огонь. Для того, чтобы мы дальше не сунулись. Кто может знать про наше присутствие? Только „духи“. А „духи“ от кого? К гадалке не ходи – от моего напарника!»
У подножия горы они перевели дух. Откинувшись спиной на валун, Саранцев следил за каждым движением проводника. Тот, словно не замечая подозрительного прищура офицера, спокойно опустился на землю, и полез в нагрудный карман «пакистанки».
Саня, стараясь ни малейшим движением не выдать свое волнение, аккуратно взвел курок пистолета, рукоять которого сжимал уже с половины спуска.
«Стрелять буду через карман, – подумал он, – Вытащить ствол не успею. Ну, чего ты медлишь?…»
Кисть Николая медленно, сантиметр за сантиметром появлялась из-за обшлага куртки. Саранцев словно невзначай вздохнул и слегка повернулся к проводнику боком. Теперь ствол «глока» сквозь ткань бушлата целил точно ему в грудь.
«Как только он выпрямит руку, стреляю…» – мелькнула у Сани мысль.
– Зря вы так, товарищ старший лейтенант, – донеслось до него.
– Чего зря? – спустя полминуты ответил Саранцев.
– Не верите мне, – ответил проводник, – И пистолета у меня за пазухой нет. Там пакетик с насваем. Можно, я руку достану? А то выстрелите еще…
Чувствуя, как краска прилила к голове, Саранцев опять ответил не сразу. Прошла томительная минута, другая…
– Доставай, только аккуратно, – наконец произнес он.
Николай вытащил из-за отворота куртки руку и поднял ее вверх. Саранцев увидел, как при свете Луны сверкнул целлофановый сверток с темным веществом на дне.
По-прежнему держа руку на излете, Коля подошел к пограничнику и присел в шаге от него. Офицер, понимая, что таиться сейчас глупо, вытащил пистолет из кармана и положил его на колено. Несмотря на первые шаги взаимного доверия, ствол оставался наведенным на проводника. Теперь зрачок целил ему точно в лоб.
Саранцев увидел даже при неверном свете ночного светила, как побелело лицо Николая.
– Вы хотите меня убить? – его голос уже не был таким бесстрастным, как и прежде, – Я не предатель.
– Ты им уже однажды стал, когда сдался в плен «духам», – ответил Саранцев.
– Я не сдавался! Меня просто поймали. Вы «срочную» не служили, товарищ старший лейтенант? Нет?! Тогда вы не знаете, что такое «дедовщина»! У нас в части «деды» творили, что угодно. Нас, молодых, было слишком мало, чтобы можно было дать отпор. Кто-то приспосабливался и шестерил, кто-то становился чмом… Нам говорили: «терпите, через год станете „черпаками“ и точно так же будете гонять молодежь!» А я не хотел гонять. И не хотел, чтобы меня держали за «шестерку» всякие уроды!
Я был перворазрядником по боксу на «гражданке». В Афган пошел добровольно – рапорт написал. Меня били, но я не сдавался. Одному гаду сломал челюсть. После этого мне так досталось, что попал в санчасть. «Деды» пришли ко мне в палату и сказали: «Только выйти в роту – закопаем! До своих первых „боевых“ не доживешь!»
– Почему к офицерам за помощью не обратился?
– Чтобы получить клеймо «стукача»? Да и чем они мне могли помочь? Офицер в казарму утром приходит – к построению. А ночь принадлежит «старикам». Самое интересное, что изгалялись больше всего те, кого самих по «духовству» чморили. А нормальные пацаны смотрели на это сквозь пальцы. Мол, крутитесь, как умеете! …Ну, в общем, я ушел.
– К «духам»… – уточнил Саранцев, – Предпочел дезертирство…
– Не к «духам» – просто ушел. Я знал проход в минных полях, через который «старики» посылали «чижов» в дукан за жратвой и шмотками. И ушел по нему в кишлак. Добрался до первого дома. Там меня прятали два дня.
– Тебя не искали?
– Искали. Но кишлак был «договорной», наши его не трогали. Поэтому и не стали «чистить» по всем правилам. …А потом пришли «духи» и увели меня с собой. Полгода сидел в какой-то дыре в горах, выполнял самую грязную работу, которую не делали даже женщины. Потом…
… – Слушай, – прервал откровения Николая Саранцев, – Может, ты потом это расскажешь? Когда в Таджикистан переберемся? У нас времени нет!
– Есть время, товарищ старший лейтенант, – ответил бывший солдат «сороковой», – До переправы меньше километра. А переходить будем все равно с рассветом.
– Это еще почему?
– Мины на берегу. И на вашем и на нашем… На афганском, – поправился бывший пленный, – Я у моджахедов сапером долго был, проведу. Но при свете. Ночью рисковать глупо.
– Ну ладно, рассказывай. Сапером, говоришь, стал?
– Да. Сначала они меня вроде минтрала использовали. Это одному уроду в голову мысль пришла. У него брат на советской мине подорвался и тогда он решил на мне отыграться. Бросили на минное поле и погнали. Очередями… А я не подорвался. Не знаю, почему. Бог, наверное, спас. И тогда они меня этому ремеслу научили и стали, как собаку, впереди всех посылать…
– А как ты к Нурулло попал? – спросил Саранцев.
Он поставил пистолет на предохранитель, однако убирать его в плечевую кобуру бушлата не спешил.
– Советские заложили фугас на горной тропе. Я его заметил, но пропустил. Надоело все. Решил уйти. Совсем уйти. Ты понимаешь, командир? Думал, это мой фугас. А он меня помиловал. Контузил, но не убил. А полкаравана на небо улетело, вторая половина – в пропасть. Там узко было… Меня и еще несколько раненых моджахедов потом отряд Нурулло подобрал. А Нур взял в телохранители. Оказалось, что про меня уже многие знали, верили, что приношу удачу. А кому не нужна удача? Всем! Вот Нурулло и взял меня вместо талисмана…
– А как же караван?
– Тот командир в священный месяц рамазан приказал дервиша прогнать. Тот за подаянием к нам пришел. По мусульманским обычаям нищего паломника отвергать – грех. А уж в такой праздник и вовсе. Поэтому все посчитали, что его Аллах покарал за гордыню.
– Руслан говорил, что ты мусульманство принял…
– Принял, – спокойно произнес Николай, – и по этому поводу не мучился. Видишь ли, командир, я – атеист. Был комсомольцем, в Бога не верил. Да и сейчас не верю. Потому то, что люди творят друг с другом с молитвой на устах, не может быть угодно Богу. Всемилостивому и милосердному, как говорится в мусульманской молитве. Значит, его нет. А отказываться от одного или принимать другое, если не веришь ни в Христа, ни в Магомеда – легко. Я вот, например, верил, что человек – это звучит гордо. И защищал это. Хотя видишь, куда меня это завело…
– И сейчас веришь?
– Верю. Иначе бы давно бы с жизнью счеты свел. Не хочу сдаваться.
– Эх ты, голова садовая, – улыбнулся Саранцев, пряча пистолет в кобуру, – Сам себе противоречишь. Говоришь, что Бог тебя на минном поле спас, а сам в него не веришь. Бог всегда помогает тем, кто борется. Вот и тебе помог… Как на тебя Руслан-то вышел?
… – Извините, товарищ старший лейтенант, – ответил проводник, – На эту тему я разговаривать не имею право.
– Так тебя же все равно военная контрразведка допрашивать будет! Ты что мне, офицеру погранвойск не веришь?
– Мне Руслан говорил, что сейчас КГБ нет. А контрразведка и погранвойска отдельно. Так ваш новый президент сделал. Ельцин, да? Так что пусть допрашивают в присутствии офицера военной разведки. Я – их человек.
– Ну, и хрен с тобой! – сказал Саранцев, поднимаясь на ноги и чувствуя, что с души свалился тяжелый груз, давивший его несколько последних часов, – Мы в чужой огород не лазим. У нас своих полян хватает. Пошли к ребятам, а то они соскучились по нам…

Первого же взгляда на Музу и Жукова хватило, чтобы понять: что-то произошло. Жук стоял на самом высоком обломке скалы, воинственно положив на оба плеча по автомату. Словно это был не сержант погранвойск в афганском приграничье, а крутой рейнджер Уокер из голливудского сериала.
Муза сидел ниже у его ног и напоминал фигуру женщины-плакальщицы на памятнике героям. Сходство с памятником было более чем очевидным на фоне монументального Жукова. Нурулло нигде не было видно.
– Что случилось?! – на ходу выкрикнул Саранцев, выскакивая на пятачок между валунами, – Где «дух»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19