Качество супер, привезли быстро
Онофре с беспокойством наблюдал за похождениями своего партнера по бизнесу.
– Придет день, и у нас по твоей милости произойдут крупные неприятности, – предупреждал он.
– Не бойся, – отмахивался Эфрен Кастелс, – знаю я этих баб: натягивают нос мужьям ни за понюшку табаку, но своего кавалера, который их обольщает и тут же бросает, не выдадут ни за что – скорее дадут живьем содрать с себя шкуру. Почему? Ты что, не понял? Да, я их обманываю, и они прекрасно об этом знают. Плевать! Им нравится страдать – пусть страдают. Если хочешь, чтобы женщина тебя крепче любила, наставь ей побольше фингалов да надувай почаще. Самый верный способ. А я, по правде сказать, настоящий пентюх. При моем знании женщин можно было бы жить за их счет припеваючи. Но я не из тех, кто умеет хватать фортуну за хвост, на мне можно ездить верхом, и тут ничего не поделаешь.
Все песеты, которые платил ему Онофре, Эфрен тратил на подарки своим подружкам. «Похоже, и мне надо научиться быть подонком с шикарными замашками, – думал Онофре. – От людей получаешь лишь то, что можешь вытянуть из них сам. А они по природе податливы и готовы отдать последнее. Только успевай брать!» – так рассуждал Онофре, поджидая Дельфину на лестничной площадке, чтобы застать ее с поличным. Он промерзал до костей и лишь благодаря здоровью и молодости смог уберечься от серьезной простуды. Сеньор Браулио не повторял своих эскапад – вероятно, ждал весны, чтобы нацепить на себя платье с оборками и побольше побрякушек. Онофре не стал его посвящать в то, как он выслеживает Дельфину по ночам, пытаясь застать ее in fragantiсо своим парнем. Он был почти уверен: сеньор Браулио не имел ни малейшего представления о любовных шашнях дочери, равно как и она – о похождениях своего отца.
Однажды примерно в два часа пополуночи его размышления прервал голос, доносившийся из комнаты Микаэлы Кастро: ясновидящая просила пить. Мосен Бисансио, вместо того чтобы сидеть у ее постели, сладко храпел в своей, а может, просто с возрастом у него притупился слух. Прошло несколько минут, но на зов никто не откликнулся. Бедная Пифия жалобно стонала, голос ее слабел, стал едва слышным, и уже трудно было разобрать, откуда он идет. Онофре не выдержал, спустился на кухню и, достав из стенного шкафчика стакан, наполнил его водой. Войдя в комнату больной, он чуть не задохнулся от тошнотворного запаха, какой обычно издают гниющие на солнце водоросли. Онофре на ощупь нашел ее ледяную руку, приложил стакан с водой к губам и услышал жадные глотки. Стакан был выпит до дна. Умирающая что-то неразборчиво шептала. Онофре наклонил лицо к изголовью кровати.
– Благослови тебя Господь, сынок, – послышалось ему, и он подумал: «Всего-то навсего!» Но с этого момента в его голове неотступно крутилась одна мысль.
В середине января погода улучшилась. Город вышел из летаргической спячки. На территории выставки растаяли снежные сугробы, и из-под них вновь вылезли балюстрады, фундаменты, цоколи – все то, что прорабы безуспешно пытались отыскать в течение нескольких предыдущих недель. С оттепелью появились огромные лужи. Они не только мешали строителям, но и представляли собой серьезную опасность, так как могли вызвать – а такие случаи уже имели место – оползни и легкие сдвиги почвы, от чего, в свою очередь, просаживался фундамент некоторых зданий и появлялись трещины значительно больших размеров, чем это допускалось расчетным проектом. Случился даже обвал одного строеньица, под руинами которого погиб помощник каменщика. За недостатком времени его тело так и не было найдено. Обломки утрамбовали, засыпали землей и построили новое здание. Случившееся не стало достоянием гласности, и посетители выставки так никогда и не узнали, что ходят по захоронению, – ничего из ряда вон выходящего для городов с древней историей. Но не все выглядело так мрачно – случались и забавные происшествия, например такое. Когда наступила первая оттепель, в город забрели цыгане и расположились табором на пляже. Из дверей тут же повыскакивали женщины и загородили собой входы в жилища, опасаясь, как бы не украли их детей. По преданию, цыгане воровали грудных младенцев и уводили их с собой, но в данном случае они лишь хотели заработать на пропитание починкой кастрюль, стрижкой длинношерстных собак и гаданием на картах. Тем же, кто не желал знать свою судьбу, у кого не было ни лохматых собак, ни кухонной утвари, предлагался дрессированный медведь, умевший лихо отплясывать под звон бубнов и тамбуринов. Поэтому на Оружейной площади, где цыгане давали представление, неизменно собиралась такая толпа, что в дело вмешались жандармы. Офицер, давешний участник инцидента во Дворце изящных искусств, недавно получивший за это повышение, встал напротив цыгана, по всей видимости главного в таборе, и приказал ему убираться сию секунду.
– Мы никому не причиняем зла, – возразил тот.
– Поговори у меня еще! – прорычал офицер. – Сейчас я отойду по нужде, а когда вернусь, чтоб духу вашего здесь не было. Если не уберетесь подобру-поздорову, то пристрелю медведя, мужчин отправлю на каторгу, а женщин остригу наголо. Выбирай сам.
Медведь и цыгане исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Комическая же сторона вопроса заключается в следующем: спустя два-три дня после этого события на территории выставки появилась процессия, не уступавшая цыганам в колоритности. Ее возглавлял кабальеро в зеленом сюртуке и такого же цвета бархатном цилиндре, с черными как смоль, нафабренными усами. За ним шли четверо мужчин и несли платформу, на которой лежал какой-то крупный бесформенный предмет, накрытый парусиной. Жандармы, памятуя о происшествии с цыганами, вихрем обрушились на подозрительный кортеж и отделали всех пятерых прикладами. Потом выяснилось, что это был первый участник, прибывший на Всемирную выставку со своими ассистентами, некий сеньор Гюнтер ван Элкесерио из Майнца. Незадачливый участник привез электрическое веретено собственного изобретения и, заплутавшись на огромной территории, пытался выяснить по-английски и по-немецки, где проводится регистрация и где он может оставить свое драгоценное детище до того, как Всемирная выставка распахнет двери перед посетителями.
Во избежание сумятицы, которая бывает обычно в последние дни перед открытием мероприятия такого масштаба, власти настоятельно призвали будущих участников доставлять экспонаты заблаговременно. Несколько помещений приспособили под склады для временного хранения образцов, пока не будут отстроены соответствующие павильоны. Однако все оказалось гораздо сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Надо было не только укрыть экспонаты от непогоды, сырости (иногда приходилось иметь дело с точными приборами, произведениями искусства или предметами, выполненными из хрупкого материала), уберечь от крыс, тараканов, термитов и других вредителей, но еще и расположить в определенном порядке, чтобы в нужный момент быстро их найти. Власти предусмотрели все эти трудности и заранее опубликовали исчерпывающую информацию обо всех существовавших на тот момент изделиях и их разновидностях. Каждому образцу был присвоен номер, буква или комбинация обоих символов. Таким образом удалось избежать путаницы. Онофре не упустил случая раздобыть один из этих перечней и внимательно изучил его. «Вот уж никогда бы не подумал, что в мире существует столько всякой всячины, которую можно продать и купить», – удивлялся он. Открытие поразило его настолько, что он несколько дней провел в сильном волнении. Наконец, обойдя несусветное количество препон и опасностей, он прихватил с собой светильник и в компании верного Эфрена Кастелса проник в один из складов. Помещение от пола до потолка сплошь было заставлено коробками и упаковками всех размеров и форм, начиная с огромных, куда без труда вошел бы целый экипаж вместе с лошадьми, и кончая маленькими, которые легко умещались в кармане. Эфрен Кастелс поднял светильник над головой, и при его дрожащем свете Онофре сверился со списком. В одном разделе он прочитал: Механические аппараты, употребляемые в медицине, хирургии и ортопедии; коляски, койки и т. д.; бандажи и накладные повязки для страдающих от грыжи, расширения вен и т. д.; аппараты вспомогательного типа: костыли, ортопедическая обувь, очки, защитные и обычные, слуховые трубки, деревянные искусственные ноги и т. д.; механические и пластические протезы: зубы, глаза, носы и т. д.; искусственные суставы и другие механические аппараты ортопедического назначения, к которым впервые в мире прилагались спецификации; различные аппараты для искусственного принудительного питания; смирительные рубашки– чего там только не было.
– Вот твари, выдумают тоже! – восхищенно прорычал Эфрен Кастелс.
По настоянию Онофре великан из Калельи благодаря своей огромной силе вскрыл самую большую упаковку. Внутри оказался обычный пресс для бумаги.
Великан слыл за добряка, поэтому ему не стоило труда расположить к себе маленьких плутишек, промышлявших на пляже; в основном это были дети совращенных им женщин. Поначалу он использовал их для своих амурных дел: обмен посланиями, назначение любовных свиданий. Теперь Онофре и Эфрен хорошенько их натаскали и организовали в банду. По ночам воришки проникали в складские помещения, ловко вскрывали упаковки, вытаскивали из них изделия и приносили украденное Онофре и Эфрену. Те в зависимости от назначения предмета либо продавали его, либо устраивали что-то вроде лотереи. Воришки тоже получали свою долю, но только после того, как доставляли товар. У Эфрена Кастелса деньги долго не задерживались, Онофре же, не тратя ни сентимо, накопил под матрасом мосена Бисансио скромный капитал.
– Не могу взять в толк, зачем тебе столько денег, – удивлялся своему партнеру великан. – Для меня деньги – это единственный шанс пробиться в жизни, поскольку я глуп как пень, а на кой ляд копишь ты, при твоих-то возможностях, – ума не приложу.
По правде говоря, Онофре представления не имел, как распорядиться своими деньгами. У него не было близкого человека, который мог бы помочь ему советом, но самое главное – у него отсутствовал стимул.
После многодневной слежки Онофре выяснил, что Дельфина покидает дом только по утрам и лишь на один час, когда отправляется за покупками. Поскольку, по его разумению, это было самое подходящее время, чтобы застигнуть ее врасплох, однажды утром он отложил все дела и пошел вслед за девушкой на рынок. Дельфина несла две огромные плетеные корзины, а вслед за ней шествовал кот. Она шла твердым решительным шагом, но при этом выглядела задумчивой, будто грезила наяву, шлепая босыми ногами по грязным лужам и наваленным где попало кучам мусора. Ребятишки, резвившиеся в узких лабиринтах улиц, оставляли игры и настороженно следили за ней взглядом. С каким удовольствием они затеяли бы с ней потасовку, запустили бы в нее из-за угла какой-нибудь гадостью из мусорного бака или осыпали градом камней, если бы не кот, которого они смертельно боялись. Торговцы на рынке тоже сильно недолюбливали Дельфину. Она никогда с ними не сплетничала, не допускала никакого панибратства, пристально следила за весом и качеством продуктов. Кроме того, она торговалась до последнего сентимо. Выбирала подпорченные продукты и требовала скидку. Когда какая-нибудь торговка, расхваливая свой товар, говорила, что капуста еще свежа и крепка, Дельфина называла это враньем. По ее словам, от изъеденного гусеницами кочана за версту несет гнилью, и она не собирается переплачивать за порченый товар. Если торговка не хотела уступать и разговор переходил на повышенные тона, Дельфина подхватывала кота под брюхо и сажала его на прилавок. Кот выгибал спину, поднимал дыбом шерсть и выпускал свои страшные когти. Тактический маневр неизменно приносил плоды: едва дышавшая от страха торговка уступала.
– Берите, берите, – говорила она, протягивая кочан, – платите сколько хотите, только не появляйтесь в другой раз около моего лотка. Я не буду вам больше продавать, слышали? Ничего!
Дельфина пожимала плечами и возвращалась на следующий день, чтобы начать все сызнова. Торговки при виде нее бледнели от бешенства и даже обратились к колдунье, которая промышляла тут же на рынке, с просьбой напустить на Дельфину, а особенно на кота порчу. Обо всем этом без труда разузнал Онофре, потому что, когда поблизости не было Дельфины с ее злокозненным котом, у торговок немедленно развязывался язык.
По дороге с рынка Онофре догнал Дельфину.
– Я тут прогуливался неподалеку, – сказал он девушке, – и случайно увидел тебя. Давай помогу.
– Без сопливых обойдемся, – ответила она и ускорила шаги, давая тем самым понять, что ее совсем не обременяют нагруженные доверху корзины.
– Я совсем не это имел в виду. Просто хотел быть вежливым, – попытался исправить положение Онофре.
– Это еще зачем? – спросила Дельфина.
– Так, – промямлил Онофре. – Просто так, без причины. Если есть причина, то это уже не любезность, а интерес.
– Довольно болтовни, – отрезала девушка. – Убирайся, или я напущу на тебя кота.
Надо было во что бы то ни стало избавиться от Вельзевула, то есть, попросту говоря, его убить. Те способы, которые перебирал в уме Онофре, были по-своему хороши, но их осуществление представлялось неимоверно трудным. Наконец ему пришел в голову подходящий вариант, казавшийся выполнимым. Он состоял в том, чтобы облить черепицу крыши растительным маслом. «Когда Вельзевул заберется туда для своих ночных похождений, как это делают все коты, он не удержится на скате и упадет. А упасть с четвертого этажа значит разбиться так, что костей не соберешь», – рассуждал Онофре и оказался прав – он сам чуть не упал с крыши при осуществлении своего плана. Тем не менее ему каким-то чудом удалось вымазать маслом все до одной черепицы, все щелочки и углубления, после чего он со спокойной душой отправился к себе в комнату и бухнулся на кровать. Этой ночью ничего не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Придет день, и у нас по твоей милости произойдут крупные неприятности, – предупреждал он.
– Не бойся, – отмахивался Эфрен Кастелс, – знаю я этих баб: натягивают нос мужьям ни за понюшку табаку, но своего кавалера, который их обольщает и тут же бросает, не выдадут ни за что – скорее дадут живьем содрать с себя шкуру. Почему? Ты что, не понял? Да, я их обманываю, и они прекрасно об этом знают. Плевать! Им нравится страдать – пусть страдают. Если хочешь, чтобы женщина тебя крепче любила, наставь ей побольше фингалов да надувай почаще. Самый верный способ. А я, по правде сказать, настоящий пентюх. При моем знании женщин можно было бы жить за их счет припеваючи. Но я не из тех, кто умеет хватать фортуну за хвост, на мне можно ездить верхом, и тут ничего не поделаешь.
Все песеты, которые платил ему Онофре, Эфрен тратил на подарки своим подружкам. «Похоже, и мне надо научиться быть подонком с шикарными замашками, – думал Онофре. – От людей получаешь лишь то, что можешь вытянуть из них сам. А они по природе податливы и готовы отдать последнее. Только успевай брать!» – так рассуждал Онофре, поджидая Дельфину на лестничной площадке, чтобы застать ее с поличным. Он промерзал до костей и лишь благодаря здоровью и молодости смог уберечься от серьезной простуды. Сеньор Браулио не повторял своих эскапад – вероятно, ждал весны, чтобы нацепить на себя платье с оборками и побольше побрякушек. Онофре не стал его посвящать в то, как он выслеживает Дельфину по ночам, пытаясь застать ее in fragantiсо своим парнем. Он был почти уверен: сеньор Браулио не имел ни малейшего представления о любовных шашнях дочери, равно как и она – о похождениях своего отца.
Однажды примерно в два часа пополуночи его размышления прервал голос, доносившийся из комнаты Микаэлы Кастро: ясновидящая просила пить. Мосен Бисансио, вместо того чтобы сидеть у ее постели, сладко храпел в своей, а может, просто с возрастом у него притупился слух. Прошло несколько минут, но на зов никто не откликнулся. Бедная Пифия жалобно стонала, голос ее слабел, стал едва слышным, и уже трудно было разобрать, откуда он идет. Онофре не выдержал, спустился на кухню и, достав из стенного шкафчика стакан, наполнил его водой. Войдя в комнату больной, он чуть не задохнулся от тошнотворного запаха, какой обычно издают гниющие на солнце водоросли. Онофре на ощупь нашел ее ледяную руку, приложил стакан с водой к губам и услышал жадные глотки. Стакан был выпит до дна. Умирающая что-то неразборчиво шептала. Онофре наклонил лицо к изголовью кровати.
– Благослови тебя Господь, сынок, – послышалось ему, и он подумал: «Всего-то навсего!» Но с этого момента в его голове неотступно крутилась одна мысль.
В середине января погода улучшилась. Город вышел из летаргической спячки. На территории выставки растаяли снежные сугробы, и из-под них вновь вылезли балюстрады, фундаменты, цоколи – все то, что прорабы безуспешно пытались отыскать в течение нескольких предыдущих недель. С оттепелью появились огромные лужи. Они не только мешали строителям, но и представляли собой серьезную опасность, так как могли вызвать – а такие случаи уже имели место – оползни и легкие сдвиги почвы, от чего, в свою очередь, просаживался фундамент некоторых зданий и появлялись трещины значительно больших размеров, чем это допускалось расчетным проектом. Случился даже обвал одного строеньица, под руинами которого погиб помощник каменщика. За недостатком времени его тело так и не было найдено. Обломки утрамбовали, засыпали землей и построили новое здание. Случившееся не стало достоянием гласности, и посетители выставки так никогда и не узнали, что ходят по захоронению, – ничего из ряда вон выходящего для городов с древней историей. Но не все выглядело так мрачно – случались и забавные происшествия, например такое. Когда наступила первая оттепель, в город забрели цыгане и расположились табором на пляже. Из дверей тут же повыскакивали женщины и загородили собой входы в жилища, опасаясь, как бы не украли их детей. По преданию, цыгане воровали грудных младенцев и уводили их с собой, но в данном случае они лишь хотели заработать на пропитание починкой кастрюль, стрижкой длинношерстных собак и гаданием на картах. Тем же, кто не желал знать свою судьбу, у кого не было ни лохматых собак, ни кухонной утвари, предлагался дрессированный медведь, умевший лихо отплясывать под звон бубнов и тамбуринов. Поэтому на Оружейной площади, где цыгане давали представление, неизменно собиралась такая толпа, что в дело вмешались жандармы. Офицер, давешний участник инцидента во Дворце изящных искусств, недавно получивший за это повышение, встал напротив цыгана, по всей видимости главного в таборе, и приказал ему убираться сию секунду.
– Мы никому не причиняем зла, – возразил тот.
– Поговори у меня еще! – прорычал офицер. – Сейчас я отойду по нужде, а когда вернусь, чтоб духу вашего здесь не было. Если не уберетесь подобру-поздорову, то пристрелю медведя, мужчин отправлю на каторгу, а женщин остригу наголо. Выбирай сам.
Медведь и цыгане исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Комическая же сторона вопроса заключается в следующем: спустя два-три дня после этого события на территории выставки появилась процессия, не уступавшая цыганам в колоритности. Ее возглавлял кабальеро в зеленом сюртуке и такого же цвета бархатном цилиндре, с черными как смоль, нафабренными усами. За ним шли четверо мужчин и несли платформу, на которой лежал какой-то крупный бесформенный предмет, накрытый парусиной. Жандармы, памятуя о происшествии с цыганами, вихрем обрушились на подозрительный кортеж и отделали всех пятерых прикладами. Потом выяснилось, что это был первый участник, прибывший на Всемирную выставку со своими ассистентами, некий сеньор Гюнтер ван Элкесерио из Майнца. Незадачливый участник привез электрическое веретено собственного изобретения и, заплутавшись на огромной территории, пытался выяснить по-английски и по-немецки, где проводится регистрация и где он может оставить свое драгоценное детище до того, как Всемирная выставка распахнет двери перед посетителями.
Во избежание сумятицы, которая бывает обычно в последние дни перед открытием мероприятия такого масштаба, власти настоятельно призвали будущих участников доставлять экспонаты заблаговременно. Несколько помещений приспособили под склады для временного хранения образцов, пока не будут отстроены соответствующие павильоны. Однако все оказалось гораздо сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Надо было не только укрыть экспонаты от непогоды, сырости (иногда приходилось иметь дело с точными приборами, произведениями искусства или предметами, выполненными из хрупкого материала), уберечь от крыс, тараканов, термитов и других вредителей, но еще и расположить в определенном порядке, чтобы в нужный момент быстро их найти. Власти предусмотрели все эти трудности и заранее опубликовали исчерпывающую информацию обо всех существовавших на тот момент изделиях и их разновидностях. Каждому образцу был присвоен номер, буква или комбинация обоих символов. Таким образом удалось избежать путаницы. Онофре не упустил случая раздобыть один из этих перечней и внимательно изучил его. «Вот уж никогда бы не подумал, что в мире существует столько всякой всячины, которую можно продать и купить», – удивлялся он. Открытие поразило его настолько, что он несколько дней провел в сильном волнении. Наконец, обойдя несусветное количество препон и опасностей, он прихватил с собой светильник и в компании верного Эфрена Кастелса проник в один из складов. Помещение от пола до потолка сплошь было заставлено коробками и упаковками всех размеров и форм, начиная с огромных, куда без труда вошел бы целый экипаж вместе с лошадьми, и кончая маленькими, которые легко умещались в кармане. Эфрен Кастелс поднял светильник над головой, и при его дрожащем свете Онофре сверился со списком. В одном разделе он прочитал: Механические аппараты, употребляемые в медицине, хирургии и ортопедии; коляски, койки и т. д.; бандажи и накладные повязки для страдающих от грыжи, расширения вен и т. д.; аппараты вспомогательного типа: костыли, ортопедическая обувь, очки, защитные и обычные, слуховые трубки, деревянные искусственные ноги и т. д.; механические и пластические протезы: зубы, глаза, носы и т. д.; искусственные суставы и другие механические аппараты ортопедического назначения, к которым впервые в мире прилагались спецификации; различные аппараты для искусственного принудительного питания; смирительные рубашки– чего там только не было.
– Вот твари, выдумают тоже! – восхищенно прорычал Эфрен Кастелс.
По настоянию Онофре великан из Калельи благодаря своей огромной силе вскрыл самую большую упаковку. Внутри оказался обычный пресс для бумаги.
Великан слыл за добряка, поэтому ему не стоило труда расположить к себе маленьких плутишек, промышлявших на пляже; в основном это были дети совращенных им женщин. Поначалу он использовал их для своих амурных дел: обмен посланиями, назначение любовных свиданий. Теперь Онофре и Эфрен хорошенько их натаскали и организовали в банду. По ночам воришки проникали в складские помещения, ловко вскрывали упаковки, вытаскивали из них изделия и приносили украденное Онофре и Эфрену. Те в зависимости от назначения предмета либо продавали его, либо устраивали что-то вроде лотереи. Воришки тоже получали свою долю, но только после того, как доставляли товар. У Эфрена Кастелса деньги долго не задерживались, Онофре же, не тратя ни сентимо, накопил под матрасом мосена Бисансио скромный капитал.
– Не могу взять в толк, зачем тебе столько денег, – удивлялся своему партнеру великан. – Для меня деньги – это единственный шанс пробиться в жизни, поскольку я глуп как пень, а на кой ляд копишь ты, при твоих-то возможностях, – ума не приложу.
По правде говоря, Онофре представления не имел, как распорядиться своими деньгами. У него не было близкого человека, который мог бы помочь ему советом, но самое главное – у него отсутствовал стимул.
После многодневной слежки Онофре выяснил, что Дельфина покидает дом только по утрам и лишь на один час, когда отправляется за покупками. Поскольку, по его разумению, это было самое подходящее время, чтобы застигнуть ее врасплох, однажды утром он отложил все дела и пошел вслед за девушкой на рынок. Дельфина несла две огромные плетеные корзины, а вслед за ней шествовал кот. Она шла твердым решительным шагом, но при этом выглядела задумчивой, будто грезила наяву, шлепая босыми ногами по грязным лужам и наваленным где попало кучам мусора. Ребятишки, резвившиеся в узких лабиринтах улиц, оставляли игры и настороженно следили за ней взглядом. С каким удовольствием они затеяли бы с ней потасовку, запустили бы в нее из-за угла какой-нибудь гадостью из мусорного бака или осыпали градом камней, если бы не кот, которого они смертельно боялись. Торговцы на рынке тоже сильно недолюбливали Дельфину. Она никогда с ними не сплетничала, не допускала никакого панибратства, пристально следила за весом и качеством продуктов. Кроме того, она торговалась до последнего сентимо. Выбирала подпорченные продукты и требовала скидку. Когда какая-нибудь торговка, расхваливая свой товар, говорила, что капуста еще свежа и крепка, Дельфина называла это враньем. По ее словам, от изъеденного гусеницами кочана за версту несет гнилью, и она не собирается переплачивать за порченый товар. Если торговка не хотела уступать и разговор переходил на повышенные тона, Дельфина подхватывала кота под брюхо и сажала его на прилавок. Кот выгибал спину, поднимал дыбом шерсть и выпускал свои страшные когти. Тактический маневр неизменно приносил плоды: едва дышавшая от страха торговка уступала.
– Берите, берите, – говорила она, протягивая кочан, – платите сколько хотите, только не появляйтесь в другой раз около моего лотка. Я не буду вам больше продавать, слышали? Ничего!
Дельфина пожимала плечами и возвращалась на следующий день, чтобы начать все сызнова. Торговки при виде нее бледнели от бешенства и даже обратились к колдунье, которая промышляла тут же на рынке, с просьбой напустить на Дельфину, а особенно на кота порчу. Обо всем этом без труда разузнал Онофре, потому что, когда поблизости не было Дельфины с ее злокозненным котом, у торговок немедленно развязывался язык.
По дороге с рынка Онофре догнал Дельфину.
– Я тут прогуливался неподалеку, – сказал он девушке, – и случайно увидел тебя. Давай помогу.
– Без сопливых обойдемся, – ответила она и ускорила шаги, давая тем самым понять, что ее совсем не обременяют нагруженные доверху корзины.
– Я совсем не это имел в виду. Просто хотел быть вежливым, – попытался исправить положение Онофре.
– Это еще зачем? – спросила Дельфина.
– Так, – промямлил Онофре. – Просто так, без причины. Если есть причина, то это уже не любезность, а интерес.
– Довольно болтовни, – отрезала девушка. – Убирайся, или я напущу на тебя кота.
Надо было во что бы то ни стало избавиться от Вельзевула, то есть, попросту говоря, его убить. Те способы, которые перебирал в уме Онофре, были по-своему хороши, но их осуществление представлялось неимоверно трудным. Наконец ему пришел в голову подходящий вариант, казавшийся выполнимым. Он состоял в том, чтобы облить черепицу крыши растительным маслом. «Когда Вельзевул заберется туда для своих ночных похождений, как это делают все коты, он не удержится на скате и упадет. А упасть с четвертого этажа значит разбиться так, что костей не соберешь», – рассуждал Онофре и оказался прав – он сам чуть не упал с крыши при осуществлении своего плана. Тем не менее ему каким-то чудом удалось вымазать маслом все до одной черепицы, все щелочки и углубления, после чего он со спокойной душой отправился к себе в комнату и бухнулся на кровать. Этой ночью ничего не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75