Я встал. Киб сразу же помчался на звук гудка, обещавшего ему избавление от диких зверей. Девушка тоже поднялась, и я удивился, увидев, что она почти одного со мной роста и очень хорошо сложена.
– Пожалуйста, скажите полковнику, что мы отошлем Викинга куда-нибудь подальше, пусть только они не убивают его. Очень вас прошу.
У меня вдруг мелькнула мысль наподобие тех озарений, которые давали мне ответ на самые запутанные задачи, но пока я не хотел говорить ей об этом.
– Не беспокойтесь, – ответил я. – Что-нибудь придумаю.
Она недоверчиво взглянула на меня, потом улыбнулась. До этого она не казалась мне такой хорошенькой, но теперь… Автомобиль продолжал настойчиво реветь. Я собрал свои вещи и заковылял к машине, прихрамывая сильнее, чем следовало бы.
– Спасибо, спасибо, – донеслось мне вслед, – большое спасибо.
Киб давно уже обогнал меня, его короткие, как у Микки Мауса, лапки мелькали по песку быстрее обычного. Дойдя почти до вершины дюны, я обернулся и помахал ей рукой. Это было глупо – я всегда с отвращением относился к подобным штукам. Затем я дохромал до вершины и спустился по другой стороне.
– Ну, ты чертовски опоздал сегодня, – сердито заворчал Блю, но потом, заметив, что у меня вся нога в крови (подъем на гору снова вызвал кровотечение), воскликнул: – Слушай, уж не нарвался ли ты на акулу?
– Нет, это Кибер. – Я с удовольствием вступил на стезю вранья.
Блю уже уселся за руль и ожидал, пока я натяну брюки и рубашку.
– Что? – почти выкрикнул он.
– Да-да, Кибер, – повторил я. – Пригляди-ка получше за этой дикой тварью, – предупредил я, когда собака устраивалась рядом с ним. Блю отодвинулся подальше.
– Кибер, сзади! – крикнул я, подражая голосу полковника.
Собака прижалась к сиденью и замерла, словно ее разорвали на части, а не просто поранили кое-где шкурку.
– Неужели этот паршивый ублюдок все-таки решился тебя цапнуть? – не унимался Блю.
– Да, представь себе, – сказал я, но, увидев укоряющий взгляд собаки, добавил: – Ему вообще-то не хотелось этого делать, но он накинулся на берегу на какую-то собаку, я попытался его оттащить, он пришел в ярость и вцепился мне в лодыжку.
– Вот это да! – Блю закурил сигарету и предложил мне. – Трудно поверить, что он на такое способен. А что скажет полковник?
– Не знаю, но я скажу, что пес бывает опасен.
Блю вдруг начал хохотать.
С грехом пополам я доковылял до лагеря и рассказал о недостойном поведении Киба. Полковник, конечно, мне не поверил, но я показал ему раны, полученные при исполнении служебных обязанностей. Трудно сказать, кто из нас первым пошел к врачу, однако мою лодыжку осмотрели и мне вкатили соответствующую дозу инъекции от столбняка раньше, чем наложили шов на шею Киба. Когда все это закончилось, меня препроводили в кабинет полковника, и начался допрос.
– Итак, вы утверждаете, что Кибер напал на чужую собаку? – загремел полковник, словно командовал на плацу.
– Так точно, сэр.
– А как вела себя та собака?
– Она бегала по берегу Уэйлера, а Киб, прежде чем я успел что-либо сообразить, перемахнул через дамбу и налетел на нее. Я быстро, как только позволяла моя нога, припустил за ним, но собаки уже сцепились. Я стал оттаскивать Киба, и тогда он бросился на меня.
Лгать мне всегда было трудно. Ведь в большинстве случаев лгут, желая пощадить чьи-то чувства, а я никогда не понимал, зачем мне нужно щадить чьи-либо чувства. Нравится – не нравится, а пусть мирятся с этим. Но на этот раз я врал с удовольствием.
Полковник тяжело вздохнул (или он начал задыхаться?).
– Что-то я не верю в это! – сказал он.
– Конечно, Киб не очень похож на забияку, – согласился я.
– Кибер не может драться, ведь он – охотничья собака! – закричал полковник, багровея.
– Возможно, сэр, но сегодня именно он учинил драку, и, по-моему, его следует пристрелить.
Лицо полковника стало краснее вареного рака, в углах рта показалась пена. У меня больше не оставалось сомнений, что он вот-вот задохнется.
– Вы собираетесь подать об этом рапорт?
– Да, сэр. Я хочу сделать это немедленно, пока все детали еще свежи в моей памяти.
Я имел в виду, что хочу сделать это раньше, чем забуду подробности состряпанной мною истории. И вот вскоре появился угреватый секретарь полковника, накрахмаленный и наглаженный, словно только что сошел с плаката, призывающего вступить в армию, и записал мой рассказ. Он чуть было не свалился со стула, когда я потребовал дать мне копию этой записи. Он пробормотал, что это нечто новое, необычное в его практике.
– Необычность заключается лишь в том, – сказал я, – что в этом лагере держат собак, которым дозволено кусать новобранца. Копия мне нужна на случай, если дело будет иметь последствия.
Мое поведение привело их в полнейшее замешательство. Никто, не говоря уж о полковнике, не верил, будто меня укусил Кибер. Но что им оставалось делать?
Все смеялись до упаду, не понимая, какого черта мне понадобилось выдавать за правду заведомое вранье. А бедняга песик воспылал ко мне любовью, видимо считая меня своим спасителем. Я пустил в ход банальную шутку насчет того, что ему, очевидно, пришлась по вкусу моя нога и он надеется отведать когда-нибудь голени, где мяса побольше, чем на лодыжке.
Врачу было дано указание продлить курс моего лечения на море. Предполагалось, что и Киб будет сопровождать меня, но пес трусливо отказался от этого удовольствия. Завидя, что я собираюсь садиться в джип, он с такой же быстротой, с какой его афганские предки носились по азиатским пустыням, бросался в квартиру полковника и забивался под кровать. Я чувствовал себя преступником, ожидающим разоблачения со стороны своей жертвы, но полковнику понравилась идея изобразить свою собаку свирепым людоедом, и он вовсе не хотел расставаться с этим мифом.
Одно только омрачало его настроение – страх, что я заболею столбняком. Вина тогда падет на его собаку, а армейский устав ему никак не поможет – насколько я знаю, по этому поводу там нет ни строчки. Итак, я должен продолжать лечение у моря и избавлен от общества Киба – об этом я мог бы пожалеть, если бы не новые события в моей жизни.
Кстати, хромаю я вовсе не из каких-то стратегических соображений. Врач сказал, что зубы Киба, видимо, порвали сухожилия, еще раньше растянутые в результате моего падения с каната.
– Получить укус от собаки полковника – куда лучше, чем получить медаль, – изрек Блю.
Не знаю, не знаю. Во всяком случае, это выгоднее.
Блю очень часто оказывается прав, Д. Д., но главное, что я извлек из этой истории с укусом, – это возможность бывать на морском берегу. Когда я в первый раз после перерыва взобрался на вершину дюны, сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди от счастья, ибо я увидел в бухте темные фигурки. Я решил тщательно соблюдать границу, разделся в самом дальнем углу, вошел в воду и, сдержанно поприветствовав старых знакомых, начал плавать взад-вперед. Я старался не приближаться к дамбе ближе, чем на пять метров. Но когда я снова подплыл к ней, старший из мальчуганов уже поджидал меня.
– Занни спрашивает, почему вы не хотите переплыть к нам в Блюдце? – обратился он ко мне. – Там ведь лучше.
Она была права. В Блюдце (так они называли свою бухточку, потому что она была очень мала) каменистое дно, вода чистая, волны, разбиваясь о скалы, отливают цветом имбирного пива. Я чувствовал себя очень глупо, когда перешел в него вброд вслед за мальчуганом и остановился, глядя на Занни, скрытую по самые плечи в воде. Трое малышей плескались вокруг нас.
– Привет, – сказал я с независимым видом.
– Здравствуйте. У нас прямо гора с плеч свалилась, когда мы снова увидели вас. Мы очень беспокоились все эти дни. – Когда она произносит «мы», ее низкий голос звучит, как басовая струна арфы. – Мы боялись, что с вами что-то случилось после…
– После того, как меня укусил Кибер? – подхватил я.
– Кибер? – Брови ее от удивления взлетели вверх.
– Да, – сказал я.
– Но ведь нашу собаку зовут Викинг.
– Викинг? – переспросил я. – Так это тот самый бедный песик, на которого набросился Кибер? А я тот самый бедный парень, которого Кибер укусил, когда он попытался оттащить его от Викинга.
Четыре пары глаз, слишком темных, чтобы называться карими, и слишком лучистых, чтобы быть черными, смотрели на меня с совершенно одинаковым выражением.
Занни улыбнулась, не издав ни единого звука, потом в горле у нее что-то булькнуло, глаза заискрились, и через мгновение мы все расхохотались. Это был смех счастливых людей.
Перестав смеяться, Занни взглянула на меня – в глазах у нее прыгали смешинки – и спросила:
– Не собираетесь ли вы сказать, что все это вы выложили вашему полковнику?
– Мадам, – изрек я, – все, что я сейчас рассказал вам, – истина, изложенная в моем рапорте полковнику и скрепленная моей личной подписью.
– Ох, бедная, глупая, безобидная собачка!
– Очень опасная собака, – поправил я.
– Надеюсь, они ее не пристрелят?
– Не волнуйтесь. Полковник с гордостью рассказывает всем о своей собаке, а Кибер сообразил, что не должен ездить со мной на берег.
Мы снова захохотали, но на этот раз, как мне показалось, немного истерично. Я помню этот смех и фонтаны брызг, летящих вверх, потому что дети легли на спину и как сумасшедшие колотили по воде пятками, а волны разбивались о скалы и окатывали нас с ног до головы, словно из душа. Это была самая веселая забава за всю мою жизнь. Когда мы наконец успокоились, я уже знал, что имя девушки Занни, а назвали ее так в честь бабушки – Сюзанны Свонберг.
– «Свон» в переводе означает «лебедь», – сказала Занни.
– Только мы – черные лебеди, – ухмыльнулся десятилетний Ларри.
И мы снова весело рассмеялись, а Викинг, привязанный на берегу, залился громким лаем. Он лаял не переставая, и Занни, посмотрев на меня, вдруг спросила:
– Не хотите выйти на берег познакомиться с ним?
– Нет уж, спасибо, – сказал я, – мы с ним уже знакомы.
Мои слова вызвали новый взрыв хохота. Никогда еще не встречал я людей, которые бы так много и весело смеялись.
– Но теперь все будет по-другому, – сказала Занни, – он хочет извиниться перед вами.
– Ладно, – ответил я, – я приму его извинения, как только он будет на цепи.
Все мы направились к берегу. Дети плыли впереди, как коричневые угри. А когда я вступил на землю Уэйлера, у меня было такое же чувство, как в детстве, когда я читал приключенческие книги.
Всей гурьбой мы подошли к Викингу, уже чуть не задыхавшемуся от волнения. Занни нагнулась к нему, взяла его за ошейник и сказала:
– А теперь, Викинг, скажи этому молодому человеку, что ты просишь у него прощения.
Хочешь верь – хочешь нет, но пес вдруг подполз ко мне, положил голову на лапы и взглянул на меня так, что мне показалось, я слышу, как он говорит.
– Погладьте его, чтобы показать, что вы его простили, – сказала Занни.
Не хочу утверждать, что мне было страшно, но все же я почувствовал, как у меня засвербило в лодыжке, когда я нагнулся к собаке. Пес лизнул мне руку своим мокрым, мягким, как фланель, языком, как бы давая понять, что все происшедшее было ошибкой и теперь следует об этом забыть.
И я забыл.
– Сбегайте, принесите бананов, – повернулась Занни к детям.
Они разом бросились бежать по песку и вскоре вернулись с двумя большими гроздьями бананов. Мы уселись на берегу и принялись их есть. Дети с нескрываемым интересом осмотрели мою ногу, и я не знаю, чего было больше в этом любопытстве: гордости за свою собаку, сумевшую в момент так изуродовать мою ногу, или сочувствия ко мне.
Высказался один только пятилетний Питер – вот уж у кого кожа была совсем шоколадная.
– А Викинг, если б захотел, мог бы вас съесть.
Когда я ответил, что мы лучше разрешим ему попрактиковаться на ком-нибудь другом, все снова покатились со смеху, а Викинг, покрутившись вокруг нас, уселся, довольно ухмыляясь. Он и правда симпатичный пес, из породы, специально выведенной для охраны овец, хотя и не чистокровный.
В тот день я взобрался на вершину дюны как раз, когда джип уже подъезжал. Мне не хотелось подвергать себя риску.
– А сегодня ты видел акул? – спросил меня Блю.
Его острые брови поднялись вверх, на губах появилась усмешка, которая ясно давала понять: хоть он и не знает, что я там замышляю, но в любом случае он на моей стороне.
– Сегодня нет, – ответил я. – Но я видел русалку.
Сказал и подумал: надо быть полным идиотом, чтобы так острить; вся кровь бросилась мне в лицо. Но Блю принял это за очередную шутку и, нажав на стартер, заметил:
– Эх, молодежь! Везет же вам.
Дорогой Дневник, сегодня я снова виделся с Занни. Утром она была свободна. А вообще-то она работает санитаркой в местной больнице.
– Мне хотелось бы стать медицинской сестрой, – сказала она.
– Так в чем же дело? – спросил я. – У вас руки самые подходящие для медсестры, мягкие и нежные, даже когда им приходится втирать в рану песок.
Мы оба засмеялись. Потом я снова спросил:
– Разве вы еще несовершеннолетняя?
– Мне скоро восемнадцать, – ответила она и пожала плечами.
Возле ключиц у нее впадинки, и я решил, что мне больше по душе худощавые девушки, чем толстухи. Она взглянула на меня, и я подумал, что ни у кого, даже у Мэрилин Монро, нет ни таких глаз, ни таких рук, по которым, кажется, проходит электрический ток. Нет, она совсем не похожа на кинозвезду: две маленькие груди, как яблоки на гибком теле, а бедра чуть шире, чем у мальчишки. Но в первый раз за всю свою жизнь я понял смысл слов, которые выискивала в журналах моя мать: «стройная», «тонкая», «грациозная» и т. д.
Двое малышей, Питер и Тоффи, еще не доросших до школы, возились возле нас на песке, словно лягушата, а Викинг, неистово лая, то и дело подходил ко мне, тыкался своим мокрым холодным носом, лизал языком. Он все еще просил у меня прощения, но я не держал зла на него. Совсем наоборот.
Иметь протекцию хорошо, но популярность на этом не завоюешь. Поэтому я решил возвратиться к прежнему занятию – высчитывать траектории для полковника. Я хочу остаться в этих местах. А чистить картошку не так уж приятно, особенно теперь, когда наши парни явно не прочь от меня отделаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33