После захода солнца Марко Поло докладывал о результатах своих поездок на террасе царского дворца. Обычно великий хан, прикрыв глаза, внимал этим рассказам до тех пор, пока его первый зевок не подавал знак зажечь факелы и препроводить владыку в покои Его Величества Сна. Но на этот раз Кубла-хан не поддался усталости.
– Расскажи мне еще об одном городе, – настаивал он.
– Выехав оттуда, человек должен проскакать три дня в сторону между северо-востоком и востоком…
И Марко опять принялся перечислять названия, даты, события, обычаи в разных землях. Прежде казалось, что источник его рассказов неиссякаем, но на этот раз ему пришлось сдаться. Уже на рассвете он сказал:
– Ваше величество, я поведал обо всех городах, которые мне известны.
– Остается еще один, который ты не упоминал ни разу.
Марко Поло поник головой.
– Венеция, – сказал хан.
Марко улыбнулся.
– Каждый раз, описывая тот или иной город, я что-то беру от Венеции.
– Когда я расспрашиваю тебя о другихгородах, ты должен говорить о них. А когда о Венеции – ты должен говорить именно о Венеции.
– Для того чтобы оценить достоинства других городов, я вынужден их сравнивать с городом, который знаю лучше всего. Для меня это Венеция.
– В таком случае все рассказы о путешествиях тебе следовало бы начинать с отправной точки своего пути, описывая Венецию такой, какая она есть, и ничего не упуская из того, что ты можешь о ней вспомнить.
По поверхности озера пробегала легкая рябь, и отражение ветвей сада древнего дворца Сонг причудливо изламывалось в воде в виде плавающих листьев.
– Образы памяти, однажды высказанные словами, стираются, – сказал Поло. – И, может быть, я опасаюсь утратить всю Венецию сразу, если заговорю о ней. А может быть, говоря о других городах, я ее уже постепенно утратил.
Города и обмены. 5
В Смеральдине, городе на воде, сеть каналов накладывается и пересекается с сетью улиц. Чтобы добраться от одного места к другому, всегда можно выбрать между сухопутной дорогой и лодкой, но поскольку в Смеральдине самый короткий путь пролегает не по прямой линии, а по зигзагообразной, которая затем разветвляется во множество других, для прохожего существует не два, а множество путей, количество которых намного возрастает, если чередовать поездки в лодке с пешими переходами.
Таким образом, жители Смеральдины избавлены от скуки проходить каждый день по одним и тем же улицам. Более того: все эти пути расположены не в одной плоскости, а образуют что-то вроде многоярусных американских горок с маленькими лестничками, обходными путями, горбатыми мостами, подвесными дорогами.
Комбинируя высокие и низкие ярусы пути, каждый житель может ежедневно добираться в одно и то же место по разным дорогам. Самая рутинная и тихая жизнь в Смеральдине не знает повторений
Как и повсюду, тайные и авантюрные дела натыкаются здесь на самые серьезные препятствия В Смеральдине кошки, воры и тайные любовники выбирают самый непродолжительный путь, перепрыгивая с крыши на крышу, соскакивая с террас на балконы и огибая водосточные трубы, словно канатоходцы.
В самом низу, в темноте клоак гуськом пробегают крысы, заговорщики и контрабандисты; их головы высовываются из канализационных люков и коллекторов, они шастают у стен глухих переулков, перетаскивая от одного тайника к другому куски сыра, запрещенные товары, бочонки с пушечным порохом и пересекая компактно построенный город по лабиринту его подземных коммуникаций.
На плане Смеральдины следовало бы нанести чернилами разных цветов все эти сухопутные и водные, видимые и скрытые пути. Единственной трудностью при этом было бы начертить пути ласточек, разрезающих воздух над крышами, которые, расправив крылья, спускаются вниз по невидимой параболе, отклоняются от нее в сторону, чтобы схватить мошку, по спирали взмывают вверх, а все точки их воздушных троп находятся выше любой точки города.
Города и взгляд. 4
Прибыв в Филлиду. ты с удовольствием отмечаешь, сколь разнообразны мосты, переброшенные через каналы: двускатные, крытые, на сваях, мосты для прохода судов, подвесные мосты с ажурными парапетами: а также выходящие на улицы окна: узорчатые, мавританские, копьевидные, стрельчатые, с круглыми отверстиями или розетками над ними: какими разными материалами выстланы дороги и улицы: булыжником, каменными плитами, отесанными камнями, белыми и синими кругами. В любом месте город готовит для взгляда сюрприз: куст колючих каперцев, проросший из крепостной стены, статуи трех королев, установленные на одной консоли, луковицеобразный купол с тремя маленькими луковичками на шпиле. «Как счастлив тот. кто каждый день имеет возможность созерцать Филлиду и никогда при этом не устанет смотреть на то, что в ней есть!» – восклицаешь ты, с сожалением покидая этот город, по которому ты лишь успел пробежаться взглядом.
Возможно, тебе, наоборот, придется остаться в Филлиде и прожить в ней весь остаток своих дней Тогда город в твоих глазах очень быстро тускнеет, и ты больше не замечаешь розеток, статуй на консолях и куполов. Ты проходишь по зигзагам улиц, как и все жители Филлиды, видишь, где солнце, а где тень, где дверь, лестница или скамья, на которую можно поставить свою корзину, выемка, в которую может попасть твоя нога, если ты будешь невнимателен.
Весь остальной город ты не замечаешь. Филлида – это пространство, в котором ты выбираешь дорогу между точками, подвешенными в пустоте; самый кратчайший путь, чтобы добраться до палатки такого-то торговца, минуя окна такого-то заимодавца. Тебя интересует не то, что находится за пределами досягаемости взгляда, а то, что осталось внутри и со временем стерлось; если какой-то портик продолжает тебе казаться красивее остальных, то это потому, что лет тридцать тому назад здесь проходила прелестная девушка в одежде с широкими вышитыми рукавами, или всего лишь потому, что в определенный час дня солнечный свет падает на него под тем же углом, что и на другой портик, о котором ты уже не можешь вспомнить, где он находится. Миллионы глаз смотрят на окна, мосты, каперцы, словно пробегая взглядом по чистому листу бумаги. Много есть на свете городов, теряющих при рассмотрении всю свою привлекательность, как Филлида.
Города и названия. 3
Долгое время Пирра была для меня городом с высокими окнами и башнями, затиснутым между водами залива, словно кубок, на дне которого находится площадь, похожая на колодец, с колодцем в центре. Прежде я ее никогда не видел. Это был один из тех не видно моря, скрытого за дюной, стоящей на низком волнистом берегу, что улицы ее прямые и длинные, что дома ее стоят группами, что они невысоки, что их разделяют сложенные в штабеля доски строевого леса и что ветер вращает крылья водяных насосов. С тех пор название «Пирра» вызывает у меня это видение, это освещение, этот гул и воздух, в котором летает желтая пыль.
В моем сознании постоянно присутствует большое количество городов, которые я никогда не видел и никогда не увижу, названия которых вызывают тот или многочисленных городов, в которых я никогда не бывал, и представление о которых я могу составить лишь по их названиям: Евфразия, Одилия, Маргара, Гетуллия… Пирра находилась в этом ряду, отличаясь от остальных точно так же, как каждый из них представлялся единственным мысленному взору.
Настал день, когда путешествие привело меня в Пирру. Едва только я ступил на ее землю, как все то, что я представлял себе о ней, было позабыто; Пирра стала для меня такой, какой она есть на самом деле, и мне казалось, будто я всегда считал, что из города иной образ, либо фрагмент или отражения воображаемого образа. Пирра, высокий город над заливом, с площадью, внутри которой заключен колодец, тоже находится в этом ряду, но я больше не могу обозначить его каким-либо названием и даже не могу припомнить, как я мог дать ему это имя, которое означает совсем другое.
Города и мертвые. 2
До этого я никогда не добирался в своих путешествиях до Адельмы. Я прибыл туда, когда уже начинало смеркаться. Моряк на набережной, подхвативший брошенный канат и привязавший его к кнехту, был похож на человека, служившего когда-то вместе со мной в солдатах, и который давно умер. Был час оптовой торговли. Какой-то старик грузил на тележку корзину с морскими ежами, и лицо его показалось мне знакомым. Но когда я обернулся во второй раз. чтобы присмотреться к нему, он уже успел скрыться в маленькой улочке, и лишь тогда я понял, что он был похож на рыбака, который был уже в преклонном возрасте, когда я еще был ребенком, а значит, никак не мог до сих пор находиться среди живых. Меня поразил вид больного, в горячке скорчившегося на земле, с покрывалом на голове: за несколько дней до смерти у моего отца были точно такие же пожелтевшие глаза и точно такая же всклокоченная борода. Я отвел взгляд в сторону и больше не отваживался всматриваться в лица.
Я подумал: «Если город Адельма, в котором встречаются одни только мертвые, видится мне во сне, то это страшный сон. А если Адельма существует наяву, и в ней обитают живые люди, достаточно будет продолжить рассматривать лица людей до тех пор, пока их схожесть с кем-то не исчезнет и не появятся живые люди с печатью ужаса на лицах. И в том и в другом случае лучше особенно не присматриваться».
Торговка овощами, взвесив на весах кочан капусты, положила его в корзину, которую с балкона спустила на веревке девушка. Эта девушка была похожа на другую, из моих родных краев, которая сошла с ума от любви и покончила с собой. Торговка подняла лицо, это была моя бабушка.
Я подумал: «В жизни наступает такой момент, когда среди тех. кто окружает тебя, мертвых становится больше, чем живых. И тогда сознание отказывается воспринимать другие лица и их выражения: на каждое новое лицо оно накладывает старое изображение и для каждого находит маску, которая подходит ему больше всего».
Сгибаясь под весом оплетенных бутылей и бочонков, грузчики один за другим поднимались вверх по лестнице; их лица скрывали брезентовые капюшоны.
«Если они откинут капюшоны, я их узнаю», – подумал я. И все же я не спускал с них глаз: достаточно было мне взглянуть на толпу, заполонившую улочки, я тут же замечал, как в меня всматривались незнакомцы, пришедшие издалека, чтобы опознать меня, словно мы были когда-то знакомы. Возможно, для них я тоже был похож на кого-то из мертвых. Едва я только приехал в Адельму, как тут же стал одним из них, перешел через какую-то грань и, оказавшись на одной стороне вместе с ними, затерялся в этом море глаз, морщин и гримас.
Я подумал: Может быть, Адельма – это город, куда прибываешь, когда умрешь и где встречаешь всех тех, кого ты когда-то знал. Это значит, что и сам я умер». И еще я подумал: «Это также значит, что и там, на том свете, нет счастья».
Города и небо. 1
Извилистые улочки со ступенями, узкие проходы и хижины Евдоксии лепятся к крутой горе. Говорят, где-то хранится ковер, на котором можно увидеть настоящие очертания города. На первый взгляд, ничто не может так мало походить на Евдоксию, как этот рисунок на ковре, состоящий из симметричных фигур, мотив которых повторяется вдоль прямых линий или кругов, вышитых яркими разноцветными нитями. Но если внимательно всмотреться, замечаешь, что каждой точке на ковре соответствует определенная точка города, и что все то, что имеется в городе, отражено на рисунке, а веши расположены на нем так, что становится видно их настоящее соотношение, которое по рассеянности не замечаешь из-за толкучки и шума города.
Поверхностному взгляду в Евдоксии все запоминается вперемешку, вместе со ржанием мулов, черными пятнами копоти и запахом рыбы, а на ковре видно, что в городе существует точка, с которой угадываются его настоящие пропорции и ясная геометрическая схема каждой мельчайшей его детали
В Евдоксии легко заблудиться, но если ты внимательно всмотришься в ковер, то узнаешь в темно-красной, голубой или малиновой линии именно ту улицу, которую ты искал и которая широким изгибом выводит тебя туда, где действительно находилась цель предпринятого тобой путешествия. В неподвижном рисунке ковра каждый житель Евдоксии видит изображение города, замечает отражение только его одного охватывающего ужаса, и каждый может прочесть в причудливых узорах ответ на свой вопрос, историю своей жизни, капризы судьбы.
О странном соотношении между двумя столь разными элементами, как ковер и город, спросили оракула. Его ответ был таков: один из них имеет форму, данную богами звездному небу и орбитам, по которым вращаются миры, а второй является приблизительным ее отражением, как и каждое дело рук человеческих.
Давно уже различные предзнаменования с уверенностью указывают на то, что гармоничный рисунок на ковре имеет божественное происхождение: точно так же, не оставив места для споров, были истолкованы слова оракула. Но из этого можно сделать совершенно противоположное заключение: вероятнее всего, город Евдоксия представляет собой карту Вселенной такой, как она есть: точкой, разрастающейся по воле случая, со своими зигзагообразными улицами, рушащимися в облаке пыли друг на друга домами, пожарами и криками ужаса в темноте.
– Так значит, это было путешествие в память!
Находившийся постоянно настороже великий хан вскакивал в своем гамаке каждый раз, когда замечал в голосе Марко нотки ностальгии.
«Значит, ты ездил так далеко только для того, чтобы утолить свою тоску по родине!»
Или же:
«Из своих путешествий ты привозишь багаж, состоящий только из одних сожалений!»
И с сарказмом добавлял:
«По правде говоря, невелико приобретение для купца Ее Светлости!»
Это было конечной точкой, на которую были направлены все расспросы Кубла-хана о прошлом и будущем: в течение часа он играл с Марко, как кошка с мышью, а затем припиралМарко к стене, наваливался на него, упираясь коленом в грудь и схватив его за бороду.
«Вот что я хотел бы от тебя узнать! А теперь признавайся, что ты обманываешь меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11