И жуткий, захлебывающийся, поднимающийся до тонкого прон
зительного визга и вновь падающий в звериную тоску вопль за стеклянной д
верью. Иногда сквозь этот рев отравленного животного доносилось тонкое
рыдающее причитание: «Доктор, миленькая моя, дорогая, спасите, родная, не б
уду никогда… а-а-а!!!» И снова дикий нечеловеческий крик. Потом стихло…
Доктор Константинова вышла в приемную и смотрела на меня несколько мину
т, будто вспоминая, кто я такой, зачем я здесь и что я тут делаю. Потом достал
а из кармана халата пачку сигарет, закурила, и я видел, как прыгала сигарет
а у нее в руках. Тонкие губы кривились болезненной гримасой, взмахом руки
она откинула со лба прядь пепельных волос, и когда она затягивалась, кожа
обтягивала ее выпуклые, красиво прочерченные скулы.
Ч Ну как, нравится? Ч спросила она, будто мы прервали разговор только дл
я того, чтобы она закурила. И добавила, уже не обращаясь ко мне: Ч Сволочь, с
котина несчастная. Сколько я на него сил положила!..
Этого парня привезли при мне. Его вкатили на каталке, и лицо у него было за
прокинуто, землисто-черное, отекшее, и единственно живыми на лице были гл
аза Ч налитые кровью и слезами, они струились нечеловеческим страдание
м. Белая липкая пена, как у загнанной лошади, падала у него со рта, конвульс
ивные судороги сводили тело. И он страшно, ужасно кричал, хрипло, обессиле
нно. Константинова, забыв обо мне, скомандовала:
Ч Приготовить реанимационную бригаду… Кордиамин внутримышечно, пант
опон… Антигистамин… Кислотные нейтрализаторы… Общее промывание с марг
анцовкой… Подготовьте переливание крови…
Полтора часа я стоял в приемном покое и рассматривал засыпающий осенний
сад, обнесенный колючей проволокой в несколько рядов, и тихих больных в с
ереньких халатиках, снующих по дорожкам. Больница, где пациенты не вызыв
ают жалости, где страдания принесено не несчастьем, а собственным свинст
вом. Где лечиться заставляют принудительно…
Ч …Сколько я на него сил положила! Ч сказала снова Константинова. Ч Дв
адцать пять ему, шесть лет он уже алкоголик, ребенок родился дегенерат, же
на от него ушла. Семь месяцев я его лечила комплексным методом, выходил от
сюда совершенно здоровым человеком. И вот пожалуйста Ч что мне привезли
, вы видели…
Ч А почему его так корчило? Ч спросил я. Она сердито посмотрела на меня.

Ч Вы что думаете Ч я их мятными конфетами тут лечу? Для восстановления у
траченных функций организма алкоголика применяются сильнейшие химиче
ские препараты, которые служат и барьером несовместимости против всех в
идов спиртов. А он сегодня стакан водки выпил.
Ч И что теперь будет?
Ч Не знаю. Может умереть.
Она закурила еще одну сигарету и сказала:
Ч Господи, обидно-то как! У нас закрытое лечебное учреждение, а я бы лучше
сюда водила людей на экскурсии, как в кунсткамеру. Может, кого-нибудь хотя
бы остановила. Ведь проходят люди по улице мимо Ч ну, больница как больни
ца, и все, и ведь кто здесь не был, и представить себе не может, сколько здесь
горя нечеловеческого, слез и страданий. Восьмой круг ада? Ч и только!
Ч А что сделать? Ч спросил я.
Ч Да что вы меня спрашиваете? Я же врач, а не социолог, хотя и этому подучив
аешься помаленьку на нашей работе. Нет формы зла, которая бы не проложила
через нашу больницу свой маршрут. Семьи разваливаются Ч к нам имеет отн
ошение, дети больные родятся Ч и это у нас на учете, травмы, увечья на рабо
те Ч пожалуйста, я вам и об этом справочку дам, ну а кто по пьянке попадает
не к нам, а к вам Ч это вы лучше меня знаете…
Она помолчала, потом сказала:
Ч Ладно, чего уж там, вы этого тоже не решите. Вас интересует Обольников?

Ч Да, я бы хотел, чтобы вы мне о нем рассказали поподробнее.
Константинова вытащила из шкафа папку с надписью «История болезни», и я
заметил, что папка толстая, обтертая, старая.
Ч Он у нас второй раз лежит, Ч сказала Константинова. Ч Рецидивировал
год назад, но без серьезных осложнений, пил не слишком… На этот раз явился
для лечения сам, с направлением райпсихиатра. Говорит, что хочет полност
ью излечиться.
Ч А ваши пациенты часто сами являются?
Ч К сожалению, они нас не радуют такой сознательностью, как Обольников.

Ч Я хотел бы с ним поговорить.
Ч Пожалуйста. Он сейчас на прогулке в саду. Пригласить его сюда или погов
орите на воздухе?
Ч Давайте лучше на воздухе. Уравняем шансы, Ч усмехнулся я. Ч А то в эти
х стенах Обольников чувствует себя привычнее и увереннее, чем я.
Сергей Семенович Обольников гулял по дорожкам, задумчивый и меланхолич
ный, как Гамлет. Засунув руки за веревочный пояс теплого байкового халат
а, в кедах и вязаной женской шапочке, он не спеша вышагивал по утрамбованн
ой красным толченым кирпичом тропке, снисходительно поглядывал на деру
щихся из-за корок воробьев, и я слышал, как он сказал им осуждающе-снисход
ительно:
Ч Эть, птица, какая ты паскудная…
Он обернулся на наши шаги, вынул руки из-за пояса-веревки, стал «смирно», ч
ем удивил меня немало, и сказал очень серьезно:
Ч Доброго вам здоровья, Галина Владимировна, желаю. И вы, товарищ, тоже зд
равствуйте.
Константинова усмехнулась, зло она усмехнулась, и сказала:
Ч Здравствуйте, Обольников. Часть бы вашей вежливости да в семью переад
ресовать Ч цены бы вам не было. Обольников серьезно кивнул:
Ч Семья недаром очагом зовется. Там ведь и добро и зло Ч все вместе пере
горит и золой, прахом выйдет, а тепло все одно останется. Люди промеж себя
плохо еще потому живут, что уважению друг другу заслуженную оказать не х
отят. Вежливость Ч она что Ч слова, звук, воздуха одно колебание, а все-та
ки всем приятно.
Ч Вам бы, Обольников, такую рассудительность в смысле выпивки, Ч мечтат
ельно сказала Константинова. Ч А то водочка всю вашу прелестную филосо
фию подмачивает.
Ч Водочку не употребляю, Ч гордо сказал Обольников. Ч Я «красноту», по
ртвейн уважал до того, как под «автобус» попал, Ч и засмеялся, залился то
нко, сипло заперхал.
Ч Это они так лекарство «антабус» называют, Ч пояснила мне Константин
ова. Ч Шуточки ваши, Обольников, на слезах родных замешаны. Им-то не до сме
ха…
Он успокаивающе протянул к ней руки:
Ч Да вы, Галина Владимировна, не тужитесь за них. Ничего, дело семейное, а ж
изнь Ч штука долгая, не одни пряники да вафлики, и горя через отца немного
на укрепу дому идет, Ч и смотрел на нее он своими блекло-голубыми, водяны
ми глазами ласково, спокойно, добро.
Ч Какие же это они от вас пряники в жизни видели? Ч спросила Константин
ова.
Обольников горестно развел руками:
Ч Даже странно мне слышать такие вопросы от вас, Галина Владимировна, ка
к я знаю вас женщиной очень умной и начитанной. А кормил-то их кто, одежу по
купал, образованию кто им дал? Пушкин? Тридцать лет баранку открутить Ч э
то вам не фунт изюму!
Константинова сложила руки на груди и костяшки пальцев побелели:
Ч А то, что дочка ваша до пяти лет не говорила Ч это фунт? И до сих пор сост
оит на учете в нервно-психиатрическом диспансере Ч это фунт? А сын убежа
л в пятнадцать лет из дому, с милицией его разыскивали Ч это фунт? А жена в
аша Ч инвалид Ч это фунт? А когда мальчик ваш принес домой деньги, ребята
ми собранные на подарок учительнице, а вы их нашли и пропили, и парень брос
ил из-за этого школу Ч это как Ч фунт изюму?
Обольников натянул свою нелепую шапку до бровей, посмотрел на врача, и гл
аза у него были хоть и водяные, но не ласковые и не спокойные. Вода в них был
а стылая, тягучая и кислая от ненависти.
Ч Так я ведь не ученый там педагог какой, воспитывал, растил, как умел, пос
леднее отдавал, все силушки из себя вытянул. Вы мне вот, Галина Владимиров
на, обещали душ Шарко назначить, так вы скажите, а то няньки без вашего-то с
лова не дают. А мне он очень полезный, в ослабленном моем состоянии здоров
ья все жилочки оживляет, кровь мою усталую сильнее гонит…
Константинова долго смотрела на него, вздохнула, сказала:
Ч Я скажу насчет душа. А этот товарищ с вами хочет поговорить. Он из уголо
вного розыска.
Обольников повернулся ко мне мгновенно, будто его развернули на шарнире
, и сказал снова ласково и добро:
Ч С большим моим удовольствием побеседую с вами, гражданин начальник. Г
алина Владимировна ведь без сердца на меня говорит, она ведь переживает
за меня…
Константинова сморщилась, как от зубной боли, и, пробормотав «эх, Обольни
ков, Обольников…», пошла к лечебному корпусу.
Глядя ей вслед, Обольников сказал грустно:
Ч Хороший человек Галина Владимировна и врач душевный. Но горяча, ух гор
яча без меры! Попадись ей некстати, и напраслину наговорит, не подумав. А п
отом ведь и сама жалеть будет.
Ч А она что, неправду про вас сказала?
Обольников сдвинул вязаный чепец на затылок, вновь засунул руки за верев
очную перевязь.
Ч Так что правда? Правда не рупь, она по виду, может, и монета чистая, а на са
мом деле Ч сплошная фальша, И на зуб ее не возьмешь. Семейство я свое любл
ю, а недуг меня, как кобеля бездомного, все на помойку тянет. Так что уж мне с
амому тяжело, ну и им претерпеть маленько придется. Да и немного-то остало
сь…
Ч Это почему? Ч поинтересовался я.
Ч А вот подлечуся я здесь, выйду, до пенсии мне работать совсем чуть. А там
, глядишь, к пенсии-то моей трудовой, кровной, заработанной и детишки кое-ч
его подбросят. Они мне подбросят. Они меня любят, уважают меня. Чего им мен
я не любить? Это только Галина Владимировна расписала так, будто и есть я р
аспоследний кровопиец. Сгоряча, конечно, да-да… Ну а как неблагодарные по
росятки окажутся они, детишки мои, Аня-то с Геной, так ведь и закон есть, что
бы престарелым старичкам своим помочь по немощи их трудовой. Закон у нас
старого человека бережет…
И хотя стоял он прямо, засунув за пояс-веревку ладони с посиневшими ногтя
ми, а голову в шапке-вязанке закинул вверх, вроде присматривался ко мне пр
истальнее Ч понимаю я его правоту или нет, Ч вид у него все равно был как
у серого жука-носорога, которого перевернули палочкой на спину, и лежит о
н себе и судорожно сучит клешневатыми лапками Ч отбивается от всех обид
чиков, плохих людей, наговорщиков и захватчиков его прав, законом обеспе
ченных и оговоренных. Лицо у него было худое, длинное, и нос, волнистый, дли
нный, воинственно торчал вперед, как у реликтовой рыбы на красных консер
вных баночках «Севрюга в томате».
Ч Так вы не смущайтесь, вы меня спрашивайте, если нужда вас какая ко мне п
ривела, Ч сказал он мне. Ч Я ведь завсегда готов помочь любому человеку,
если на то есть только возможность. Эх, сколько людей добротой моей безво
звратно попользовались!..
Он вздохнул сокрушенно, утомленный человеческой неблагодарностью и бе
здушием. Я недобро усмехнулся:
Ч Вот я как раз из-за доброты вашей и пришел сюда. Вы ключики от квартиры П
олякова передавали кому-нибудь? По доброте душевной, на время попользов
аться?
Обольников смотрел на меня внимательно, и ничто в его лице не дрогнуло, бу
дто он не понял меня или был готов к этому вопросу. Нос только вытянулся ещ
е больше и глаза стали такими же, какими он давеча смотрел на Константино
ву.
Ч Это мне как же надо понимать ваши слова, гражданин хороший? Ч спросил
он медленно, и я уловил, что в его сиплом, чуть гнусавом голосе появились з
венящие стальные ноты. Он уже не отмахивался клешнястыми лапками
Ч он занял атакующую боевую стойку. Хрящеватый тонкий нос побелел у ноз
дрей, и на мгновенье мне показалось, будто это и не нос никакой, а острый
Ч копьем Ч клюв, тюкнет раз Ч и разлетится голова тонкими яичными скор
лупками.
Ч Вот как спросил, так и понимать Ч буквально! Вы кому-нибудь ключи от кв
артиры Полякова давали? Ч спросил я холодно и, еще не докончив фразы, уви
дел, как боксер, не успевший вернуться в стойку, что Обольников ринулся в а
таку.
Ч А вы так думаете, что сунули мне в нос свою книжечку красную Ч и любое б
еззаконие вам дозволено? Ну, это уж вы погодьте! Являетесь в лечебницу к че
ловеку больному, которому и жить-то неизвестно сколько осталось, и начин
аете фигурировать правами своими, допросы мне оскорбительные учинять?

В этот момент я понял, что Обольников имеет какое-то отношение ко всей это
й истории. Существуют строго определенные закономерности разговора до
знавателя и допрашиваемого, и Обольников их сразу нарушил. Не дождавшись
очередных моих вопросов, он высказал возмущение по поводу факта, которы
й мы еще не обсуждали, и он не мог быть ему известен. И от этого я сразу успок
оился. Я сел на скамейку и сказал ему:
Ч Ну-ну! Я вас слушаю дальше…
Обольников прижал руки к лицу и горестным шепотом сказал:
Ч Вы сами-то понимаете, что вам сделают на службе, когда узнают, что вы зде
сь с больным человеком вытворяете? Я посмотрел на часы:
Ч Слушайте меня, Обольников, внимательно. Сейчас половина первого. В два
часа я должен быть на работе. Время для ваших двухкопеечных фокусов исче
рпано. Поэтому давайте сразу условимся: или вы будете со мной говорить ка
к серьезный человек, или я вас заберу с собой и водворю в камеру предварит
ельного заключения. Душа Шарко не обещаю, а вся антиалкогольная терапия
будет обеспечена.
Ч Меня-я? Ч спросил он с придыханием. Ч Больного человека? Я уселся на с
камейке поудобнее,
Ч Ну, а кого же еще? Конечно, вас. Вы, на мой взгляд, жертва гуманизма и повыш
енной терпимости нашего общества. Я подчеркиваю, что это только моя личн
ая точка зрения, но вместо этого прелестного осеннего парка я бы вывел ва
с на лесоповал, а душ Шарко заменил земляными работами.
Ч То есть как это? Ч спросил он с испугом.
Ч А так. Вы хотите, чтобы вас считали больным, несчастным человеком. Чтоб
ы в силу нравственных норм нашего общества вам помогали, тратили на вас в
ремя, средства, человеческие усилия. Вот если бы вы болели сифилисом, вы бы
, наверное, меньше рекламировали свое несчастье.
1 2 3 4 5 6 7 8