https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya-akrilovoj-vanny/
Необходимость и справедливость захватнической политики правителей, которые покровительствовали сангае и дхарме, идеологи буддизма оправдывают ссылками на эдикты Ашоки, являющиеся канонизированной экзегетикой буддизма тхерававды, и на канонизированный трактат „Милиндапаньха“, а в целом рассматривают природу этих войн через концепцию чакравартина. Следует отметить, что политика дхармавиджаи (доел. „завоевание с помощью дхармы“) известна в странах южного буддизма как часть концепции чакравартина, согласно которой правитель обязан распространять дхарму на соседние страны, то есть завоевательные походы – это его долг“ «Благочестивые обители обладали также и целыми боевыми дружинами монахов... В ту далекую эпоху (в XVI веке) религиозные секты Тибета, которые можно сравнить с католическими монашескими орденами, вели беспрестанные войны за власть, над страной. Основным соперником желтошапочников Гелуглы были красношапочники Кармапы. В самый кульминационный момент войны между красными и желтыми последние решили привлечь на свою сторону племена джунгар, хошутов и торгоутов. Главой их племенного союза считался Турул-байхур, более известный как Гуши-хан. В 1642 г. его армия разгромила боевые отряды Карманы, а вождь союзников передал верховную власть над Тибетом Далай-Ламе V – Агван-/1овсанЧжямцо, прозванному „Пятым Великим“» ( Шишкин О. Н. К. Рерих . Мощь пещер. (1) // Сегодня. 10.12.94).
.
Буддистские секты самого Тибета, бывало, выясняли отношения между собой с оружием в руках Данные из книги: Samson G. А History of Japan. Vol. 3.– Stanford, California, 1963, рр. 39 – 43.
. А в буддистско-синтоистской Японии уже лилась кровь христиан. До начала гонений в стране насчитывалось около 300 000 христиан. И это было сочтено угрозой для национальной безопасности Японии и для благополучия буддистских монастырей. Христианство было объявлено вне закона. В 1623 г. было казнено 27 христиан. В 1618-1621 – убито 50 христиан-японцев. Следующий, 1622, год вошел в историю японской Церкви как «год великомучеников»: 30 христиан было обезглавлено и еще 25 сожжено заживо (из них – девять иностранных католических священников). И так продолжалось два с половиной века. Когда во второй половине XIX века христианство было все же объявлено разрешенной религией, христиан в Японии осталось 100 000 (при этом историк отмечает, что мало кто из христиан отрекался – большинство предпочитало смерть) см. Нагато Хироси . История философской мысли Японии. – М., 1991, с. 69.
. Философское освящение этим гонениям было дано трактатом «О вреде христианства», написанным буддистским монахом Судэном см. Юзефович Л. Самодержец пустыни, с. 165.
.
Да и в унгерновской дивизии, о которой упоминалось выше, самую боеспособную часть составляла Тибетская сотня, присланная барону Далай-ламой «Вначале язычество боролось с тем, что хуже его... Обычно разные, несовместимые вещи любили консулы Рима и пророки Израиля; но ненавидели они одно и то же... В Новом Городе, который римляне называли Карфагеном, как и в древних городах финикийцев, божество, работавшее „без дураков“, называлось Молохом; повидимому, оно не отличалось от божества, известного под именем Ваала... И Молох не был мифом: во всяком случае, он питался вполне реально. Эти цивилизованные люди задабривали темные силы, бросая сотни детей в пылающую печь... Принято возмущаться назойливостью поговорки „Карфаген должен быть разрушен“. Но мы забываем,.. что Ганнибал тащил тяжелую цепь войска через перевалы Альп... Полководец, прозванный Милостью Ваала, шел на юг – на город, который его страшные боги хотели разрушить... Это Молох смотрел с горы, Ваал топтал виноградники каменными ногами, голос Танит-Неведомой шептал о любви, которая гнуснее ненависти... Их религия была религией отчаяния, даже когда дела их шли великолепно. Как могли они понять, что римляне еще надеются? В самом сердце их мироощущения лежала усталость, устали они и от войны – как могли они понять тех, кто не хочет прекращать проигранную битву?.. От Нового города осталось только имя. И те, кто раскопал эту землю через много веков, нашли крохотные скелеты, целые сотни – священные остатки худшей из религий» ( Честпертон Г. К. Вечный человек, – М., 1991, сс. 162,167,183 – 185).
. Значит – были у тибетских лам и боевой опыт, и некоторые цели, ради достижения которых они не только имели войска, но и посылайте их за пределы Тибета.
Так что человеческие жертвоприношения в современном буддизме противоречат разве что не в меру завышенным европейским представлениям о буддизме, а не истории самого буддизма.
В своей истории христиане проливали крови, наверно, не меньше буддистов. Но эта кровь никогда не была ритуальной. И потому церковная жизнь, давно покрывшаяся золой быта и грешками мирян и пастырей, в схоластическом спокойствии ищущая равновесия всех духовных проблем – все же лучше безумного пламени, что опаляет ветеранов «контактов с космическим Разумом».
Я был в Мексике. Взбирался на пирамиды…
Что бы они рассказали, если б заговорили?
Ничего. В лучшем случае, о победах
над соседним, племенем, о разбитых головах.
О том, что слитая в миску
Богу Солнца, людская кровь укрепляет в последнем мышцу;
что вечерняя жертва восьми, молодых и сильных
обеспечивает восход лучше, чем будильник.
Все-таки лучше сифилис, лучше жерла
единорогов Кортеса, чем эта жертва.
Ежели вам глаза скормить суждено воронам,
лучше, если убийца – убийца, а не астроном.
Иосиф Бродский. «Мексиканский дивертисмент».
Этот мир, мир языческих жертвоприношений был хорошо знаком людям Библии. Не все язычники приносили человеческие жертвы. Например, ненависть римлян к Карфагену не в последнюю очередь объясняется отвращением римлян от человеческих жертвоприношений африканцев «Мы коснемся одного, самого внушительного и страшного класса жертвоприношений – искупительных. Они предполагают не радостное и доверчивое, а угнетенное настроение приносящих – угнетенное несомненным божьим гневом, не утоленным никакими молебствиями... Из этой идеи развивается страшный обряд – обряд искупительного человеческого жертвоприношения. Он был всеобщим и на востоке, и на западе, и на севере, и на юге; некогда знала его и Эллада – всем известно жертвоприношение Ифигении... И в историческую эпоху здравое чувство Греции победоносно борется с этим страшным пережитком. Где человек заменяется жертвенным животным; где – куклой; где человек остается человеком, но жертвоприношение заменяется окроплением жертвенника его кровью, или же его сбрасывают со скалы, принимая меры к тому, чтобы он был спасен; где, наконец, очень редко, – и это было самым строгим отношением к старине, – для жертвоприношения приберегают присужденного к смертной казни преступника. Все это были так называемые „фармаки“, то есть средства „исцеления“ государства от болезни» ( Зелинский . Ф. Ф. Древнегреческая религия. – Киев, 1993, с. 77). Впрочем, эллины помнили, что некогда и у них было иначе: « – Смотри, что ты делаешь, преступный Дамад! Своими словами ты едва не опрокидываешь храмы и алтари богов, – Не все алтари, Тимокл. Ведь что ж в них дурного, если они полны благовоний и фимиама? Но я увидел бы охотно свергнутых со своих оснований алтари Артемиды в Тавриде, на которых эта дева наслаждалась известными всем жертвоприношениями, радовавшими ее» ( Лукиан . Зевс трагический, 44). Известные всем «жертвоприношения» Артемиде – это человеческие жертвы (см.: Лукиан . Избранное. М., 1996, с. 482).
. Так же, как чувство омерзения к язычеству у библейских пророков становится вполне понятным на фоне ханаанской практики сжигания младенцев во славу Ваала. Жесткое отмежевание первых христиан от «античного наследия» также станет понятнее, если вспомнить, что в глубине этого «наследия» проступала человеческая кровь «Мы коснемся одного, самого внушительного и страшного класса жертвоприношений – искупительных. Они предполагают не радостное и доверчивое, а угнетенное настроение приносящих – угнетенное несомненным божьим гневом, не утоленным никакими молебствиями... Из этой идеи развивается страшный обряд – обряд искупительного человеческого жертвоприношения. Он был всеобщим и на востоке, и на западе, и на севере, и на юге; некогда знала его и Эллада – всем известно жертвоприношение Ифигении... И в историческую эпоху здравое чувство Греции победоносно борется с этим страшным пережитком. Где человек заменяется жертвенным животным; где – куклой; где человек остается человеком, но жертвоприношение заменяется окроплением жертвенника его кровью, или же его сбрасывают со скалы, принимая меры к тому, чтобы он был спасен; где, наконец, очень редко, – и это было самым строгим отношением к старине, – для жертвоприношения приберегают присужденного к смертной казни преступника. Все это были так называемые „фармаки“, то есть средства „исцеления“ государства от болезни» ( Зелинский . Ф. Ф. Древнегреческая религия. – Киев, 1993, с. 77). Впрочем, эллины помнили, что некогда и у них было иначе: « – Смотри, что ты делаешь, преступный Дамад! Своими словами ты едва не опрокидываешь храмы и алтари богов, – Не все алтари, Тимокл. Ведь что ж в них дурного, если они полны благовоний и фимиама? Но я увидел бы охотно свергнутых со своих оснований алтари Артемиды в Тавриде, на которых эта дева наслаждалась известными всем жертвоприношениями, радовавшими ее» ( Лукиан . Зевс трагический, 44). Известные всем «жертвоприношения» Артемиде – это человеческие жертвы (см.: Лукиан . Избранное. М., 1996, с. 482).
. И рассказ «Повести временных лет» о том, как Перуна пустили в плавание по Днепру, перестает казаться «разрушением культурных памятников родной старины», если вспомнить, что Перуну еще за несколько лет до года Крещения принесли в жертву христиан «В год 6491 (983) пошел Владимир против ятвигов, и победил ятвигов, и взял их землю. И пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими. И сказали старцы и бояре: „Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам“. Был тогда варяг один, а двор его стоял там, где сейчас церковь святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришел тот варяг из Греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий, по зависти диавола. И посланные к нему, придя, сказали: „На сына-де твоего пал жребий, избрали его себе боги, чтобы мы принесли жертву богам“. И сказал варяг: „Не дам сына моего бесам“. Посланные ушли и поведали об этом людям. Те же схватили оружие, пошли на него и разнесли его двор. Варяг же стоял в сенях с сыном своим. Сказали ему: „Дай сына твоего, да принесем его богам“. И кликнули, и подсекли под ними сени, и так их убили. И не ведает никто, где их положили» (Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. XI – начало ХП века, – М., 1978, с. 97). До Крещения Владимира и Руси оставалось пять лет...
.
Не от жестокости люди приносили столь страшные жертвы – скорее от отчаяния. Слишком далек Бог. Слишком близки боги. И слишком непостоянен у них характер: сегодня помогают – завтра издеваются. И как жест последней надежды люди убивали друг друга перед лицом богов: может, хоть это сделает вас милосерднее…
Нельзя понять Евангелие без рассказа о грехопадении. Нельзя понять сияние Фаворской горы без знания той пропасти, в которую скатились люди. Долго человечество карабкалось к той «полноте времен», когда ему можно было дать Евангелие. За это время не только много воды утекло – но и много крови у многих алтарей.
Есть смутный отблеск правды в этих кровавых блужданиях религиозного чувства. Действительно, «без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9, 22). Кровь есть жизнь, и человек ощущает потребность именно жизнь, «весь живот наш» вверить, посвятить горнему миру. Кроме того, Бог просит людей; «Сыне, дай мне сердце твое». Но и духи также хотят всецело подчинить себе людей. Поистине, по слову Достоевского, – «здесь дьявол с Богом борются, и поле битвы сердца людей». Союз должен быть не поверхностен, он должен быть заключен не на периферии человеческой жизни, а в ее глубине – в сердце. И вот духи просят: так вынь это сердце наружу и дай его нам. Как жест вверения себя духовным владыкам, человек льет кровь свою и кровь жертв.
Возможно, и у семитов в доветхозаветные времена был культ человеческих жертв. Жертвоприношение Иеффая предстает как отголосок архаичной практики. По весьма вероятной догадке В. Розанова, обряд обрезания родился как замена ханаанскому обычаю жертвоприношения первенцев «Жертвоприношение младенцев не было никогда отменено, но лишь заменено, по милосердию и жалости к страданию родительскому. В законе установлены „ассигнации“, но есть и „золото“. „Бог Израилев“ допустил ассигнации в жертвоприношениях.. На „ассигнациях“ еврейских есть крупинка золота, мазок подлинной крови; это – обрезание. А все-таки нож, в религиозном обиходе евреев, дотрагивается до тела еврейского новорожденного мальчика и извлекает из него кровь... В силу закона Моисеева, всякий младенец мужского пола обречен в жертву Богу, родители должны его выкупить. Это выражалось, пока существовал Храм, через жертву: богатые приносили в жертву ягненка, бедные – двух птенцов голубиных» ( Розанов В. В. Важный исторический вопрос // Розанов В. В. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови, – СПб., 1914, сс. 46 – 54).
.
И все же не кровь людей, но кровь животных льется в мире Ветхого Завета. Это – лучше, чем «вечерняя жертва восьми молодых и сильных».
Тем не менее, если знать техническую сторону ветхозаветных ритуалов, то планы восстановления иерусалимского Храма и древнееврейского богослужения не вызывают энтузиазма.
Священники ходили по потокам крови и их руки были в самом буквальном смысле «по локоть в крови». Приносят в жертву горлиц – «священник брал голубей, свертывал им голову и переламывал (заживо – опять идея боли) кости крыльев» Розанов В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
.
Буддистские секты самого Тибета, бывало, выясняли отношения между собой с оружием в руках Данные из книги: Samson G. А History of Japan. Vol. 3.– Stanford, California, 1963, рр. 39 – 43.
. А в буддистско-синтоистской Японии уже лилась кровь христиан. До начала гонений в стране насчитывалось около 300 000 христиан. И это было сочтено угрозой для национальной безопасности Японии и для благополучия буддистских монастырей. Христианство было объявлено вне закона. В 1623 г. было казнено 27 христиан. В 1618-1621 – убито 50 христиан-японцев. Следующий, 1622, год вошел в историю японской Церкви как «год великомучеников»: 30 христиан было обезглавлено и еще 25 сожжено заживо (из них – девять иностранных католических священников). И так продолжалось два с половиной века. Когда во второй половине XIX века христианство было все же объявлено разрешенной религией, христиан в Японии осталось 100 000 (при этом историк отмечает, что мало кто из христиан отрекался – большинство предпочитало смерть) см. Нагато Хироси . История философской мысли Японии. – М., 1991, с. 69.
. Философское освящение этим гонениям было дано трактатом «О вреде христианства», написанным буддистским монахом Судэном см. Юзефович Л. Самодержец пустыни, с. 165.
.
Да и в унгерновской дивизии, о которой упоминалось выше, самую боеспособную часть составляла Тибетская сотня, присланная барону Далай-ламой «Вначале язычество боролось с тем, что хуже его... Обычно разные, несовместимые вещи любили консулы Рима и пророки Израиля; но ненавидели они одно и то же... В Новом Городе, который римляне называли Карфагеном, как и в древних городах финикийцев, божество, работавшее „без дураков“, называлось Молохом; повидимому, оно не отличалось от божества, известного под именем Ваала... И Молох не был мифом: во всяком случае, он питался вполне реально. Эти цивилизованные люди задабривали темные силы, бросая сотни детей в пылающую печь... Принято возмущаться назойливостью поговорки „Карфаген должен быть разрушен“. Но мы забываем,.. что Ганнибал тащил тяжелую цепь войска через перевалы Альп... Полководец, прозванный Милостью Ваала, шел на юг – на город, который его страшные боги хотели разрушить... Это Молох смотрел с горы, Ваал топтал виноградники каменными ногами, голос Танит-Неведомой шептал о любви, которая гнуснее ненависти... Их религия была религией отчаяния, даже когда дела их шли великолепно. Как могли они понять, что римляне еще надеются? В самом сердце их мироощущения лежала усталость, устали они и от войны – как могли они понять тех, кто не хочет прекращать проигранную битву?.. От Нового города осталось только имя. И те, кто раскопал эту землю через много веков, нашли крохотные скелеты, целые сотни – священные остатки худшей из религий» ( Честпертон Г. К. Вечный человек, – М., 1991, сс. 162,167,183 – 185).
. Значит – были у тибетских лам и боевой опыт, и некоторые цели, ради достижения которых они не только имели войска, но и посылайте их за пределы Тибета.
Так что человеческие жертвоприношения в современном буддизме противоречат разве что не в меру завышенным европейским представлениям о буддизме, а не истории самого буддизма.
В своей истории христиане проливали крови, наверно, не меньше буддистов. Но эта кровь никогда не была ритуальной. И потому церковная жизнь, давно покрывшаяся золой быта и грешками мирян и пастырей, в схоластическом спокойствии ищущая равновесия всех духовных проблем – все же лучше безумного пламени, что опаляет ветеранов «контактов с космическим Разумом».
Я был в Мексике. Взбирался на пирамиды…
Что бы они рассказали, если б заговорили?
Ничего. В лучшем случае, о победах
над соседним, племенем, о разбитых головах.
О том, что слитая в миску
Богу Солнца, людская кровь укрепляет в последнем мышцу;
что вечерняя жертва восьми, молодых и сильных
обеспечивает восход лучше, чем будильник.
Все-таки лучше сифилис, лучше жерла
единорогов Кортеса, чем эта жертва.
Ежели вам глаза скормить суждено воронам,
лучше, если убийца – убийца, а не астроном.
Иосиф Бродский. «Мексиканский дивертисмент».
Этот мир, мир языческих жертвоприношений был хорошо знаком людям Библии. Не все язычники приносили человеческие жертвы. Например, ненависть римлян к Карфагену не в последнюю очередь объясняется отвращением римлян от человеческих жертвоприношений африканцев «Мы коснемся одного, самого внушительного и страшного класса жертвоприношений – искупительных. Они предполагают не радостное и доверчивое, а угнетенное настроение приносящих – угнетенное несомненным божьим гневом, не утоленным никакими молебствиями... Из этой идеи развивается страшный обряд – обряд искупительного человеческого жертвоприношения. Он был всеобщим и на востоке, и на западе, и на севере, и на юге; некогда знала его и Эллада – всем известно жертвоприношение Ифигении... И в историческую эпоху здравое чувство Греции победоносно борется с этим страшным пережитком. Где человек заменяется жертвенным животным; где – куклой; где человек остается человеком, но жертвоприношение заменяется окроплением жертвенника его кровью, или же его сбрасывают со скалы, принимая меры к тому, чтобы он был спасен; где, наконец, очень редко, – и это было самым строгим отношением к старине, – для жертвоприношения приберегают присужденного к смертной казни преступника. Все это были так называемые „фармаки“, то есть средства „исцеления“ государства от болезни» ( Зелинский . Ф. Ф. Древнегреческая религия. – Киев, 1993, с. 77). Впрочем, эллины помнили, что некогда и у них было иначе: « – Смотри, что ты делаешь, преступный Дамад! Своими словами ты едва не опрокидываешь храмы и алтари богов, – Не все алтари, Тимокл. Ведь что ж в них дурного, если они полны благовоний и фимиама? Но я увидел бы охотно свергнутых со своих оснований алтари Артемиды в Тавриде, на которых эта дева наслаждалась известными всем жертвоприношениями, радовавшими ее» ( Лукиан . Зевс трагический, 44). Известные всем «жертвоприношения» Артемиде – это человеческие жертвы (см.: Лукиан . Избранное. М., 1996, с. 482).
. Так же, как чувство омерзения к язычеству у библейских пророков становится вполне понятным на фоне ханаанской практики сжигания младенцев во славу Ваала. Жесткое отмежевание первых христиан от «античного наследия» также станет понятнее, если вспомнить, что в глубине этого «наследия» проступала человеческая кровь «Мы коснемся одного, самого внушительного и страшного класса жертвоприношений – искупительных. Они предполагают не радостное и доверчивое, а угнетенное настроение приносящих – угнетенное несомненным божьим гневом, не утоленным никакими молебствиями... Из этой идеи развивается страшный обряд – обряд искупительного человеческого жертвоприношения. Он был всеобщим и на востоке, и на западе, и на севере, и на юге; некогда знала его и Эллада – всем известно жертвоприношение Ифигении... И в историческую эпоху здравое чувство Греции победоносно борется с этим страшным пережитком. Где человек заменяется жертвенным животным; где – куклой; где человек остается человеком, но жертвоприношение заменяется окроплением жертвенника его кровью, или же его сбрасывают со скалы, принимая меры к тому, чтобы он был спасен; где, наконец, очень редко, – и это было самым строгим отношением к старине, – для жертвоприношения приберегают присужденного к смертной казни преступника. Все это были так называемые „фармаки“, то есть средства „исцеления“ государства от болезни» ( Зелинский . Ф. Ф. Древнегреческая религия. – Киев, 1993, с. 77). Впрочем, эллины помнили, что некогда и у них было иначе: « – Смотри, что ты делаешь, преступный Дамад! Своими словами ты едва не опрокидываешь храмы и алтари богов, – Не все алтари, Тимокл. Ведь что ж в них дурного, если они полны благовоний и фимиама? Но я увидел бы охотно свергнутых со своих оснований алтари Артемиды в Тавриде, на которых эта дева наслаждалась известными всем жертвоприношениями, радовавшими ее» ( Лукиан . Зевс трагический, 44). Известные всем «жертвоприношения» Артемиде – это человеческие жертвы (см.: Лукиан . Избранное. М., 1996, с. 482).
. И рассказ «Повести временных лет» о том, как Перуна пустили в плавание по Днепру, перестает казаться «разрушением культурных памятников родной старины», если вспомнить, что Перуну еще за несколько лет до года Крещения принесли в жертву христиан «В год 6491 (983) пошел Владимир против ятвигов, и победил ятвигов, и взял их землю. И пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими. И сказали старцы и бояре: „Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам“. Был тогда варяг один, а двор его стоял там, где сейчас церковь святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришел тот варяг из Греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий, по зависти диавола. И посланные к нему, придя, сказали: „На сына-де твоего пал жребий, избрали его себе боги, чтобы мы принесли жертву богам“. И сказал варяг: „Не дам сына моего бесам“. Посланные ушли и поведали об этом людям. Те же схватили оружие, пошли на него и разнесли его двор. Варяг же стоял в сенях с сыном своим. Сказали ему: „Дай сына твоего, да принесем его богам“. И кликнули, и подсекли под ними сени, и так их убили. И не ведает никто, где их положили» (Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. XI – начало ХП века, – М., 1978, с. 97). До Крещения Владимира и Руси оставалось пять лет...
.
Не от жестокости люди приносили столь страшные жертвы – скорее от отчаяния. Слишком далек Бог. Слишком близки боги. И слишком непостоянен у них характер: сегодня помогают – завтра издеваются. И как жест последней надежды люди убивали друг друга перед лицом богов: может, хоть это сделает вас милосерднее…
Нельзя понять Евангелие без рассказа о грехопадении. Нельзя понять сияние Фаворской горы без знания той пропасти, в которую скатились люди. Долго человечество карабкалось к той «полноте времен», когда ему можно было дать Евангелие. За это время не только много воды утекло – но и много крови у многих алтарей.
Есть смутный отблеск правды в этих кровавых блужданиях религиозного чувства. Действительно, «без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9, 22). Кровь есть жизнь, и человек ощущает потребность именно жизнь, «весь живот наш» вверить, посвятить горнему миру. Кроме того, Бог просит людей; «Сыне, дай мне сердце твое». Но и духи также хотят всецело подчинить себе людей. Поистине, по слову Достоевского, – «здесь дьявол с Богом борются, и поле битвы сердца людей». Союз должен быть не поверхностен, он должен быть заключен не на периферии человеческой жизни, а в ее глубине – в сердце. И вот духи просят: так вынь это сердце наружу и дай его нам. Как жест вверения себя духовным владыкам, человек льет кровь свою и кровь жертв.
Возможно, и у семитов в доветхозаветные времена был культ человеческих жертв. Жертвоприношение Иеффая предстает как отголосок архаичной практики. По весьма вероятной догадке В. Розанова, обряд обрезания родился как замена ханаанскому обычаю жертвоприношения первенцев «Жертвоприношение младенцев не было никогда отменено, но лишь заменено, по милосердию и жалости к страданию родительскому. В законе установлены „ассигнации“, но есть и „золото“. „Бог Израилев“ допустил ассигнации в жертвоприношениях.. На „ассигнациях“ еврейских есть крупинка золота, мазок подлинной крови; это – обрезание. А все-таки нож, в религиозном обиходе евреев, дотрагивается до тела еврейского новорожденного мальчика и извлекает из него кровь... В силу закона Моисеева, всякий младенец мужского пола обречен в жертву Богу, родители должны его выкупить. Это выражалось, пока существовал Храм, через жертву: богатые приносили в жертву ягненка, бедные – двух птенцов голубиных» ( Розанов В. В. Важный исторический вопрос // Розанов В. В. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови, – СПб., 1914, сс. 46 – 54).
.
И все же не кровь людей, но кровь животных льется в мире Ветхого Завета. Это – лучше, чем «вечерняя жертва восьми молодых и сильных».
Тем не менее, если знать техническую сторону ветхозаветных ритуалов, то планы восстановления иерусалимского Храма и древнееврейского богослужения не вызывают энтузиазма.
Священники ходили по потокам крови и их руки были в самом буквальном смысле «по локоть в крови». Приносят в жертву горлиц – «священник брал голубей, свертывал им голову и переламывал (заживо – опять идея боли) кости крыльев» Розанов В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14