– в сердцах сказала Юнна, занимая водительское место. – Растормошил все…
Видно было, как она махнула рукой, вернее, в темноте рукав ее светлой куртки огорченно махнул. Повернула ключ зажигания, слабо осветилась круглой и глупой зеленой лампочкой готовности.
– Завтра я постараюсь заглянуть к вам, хотя это будет очень сложно. Если меня не убьет мастер спорта с мягкой, но тяжелой рукой, хотя бы улыбнись мне.
– Я могу заранее улыбнуться, авансом, – предложил Володя. Это, кажется, развеселило Юнну.
– Прекрасная мысль! – сказала она. – Жалко только – в темноте не увижу. И вообще, жалко, что не вижу твоих глаз.
– Еще насмотришься, – сказал Володя. Он, холодея, положил Юнне руку на плечо. Она, чтобы, как показалось Володе, не вспугнуть эту руку, мягким и осторожным движением повернула ключ зажигания. Заработал мотор.
– Ты был женат? – спросила она. Володя убрал руку.
– Не был. Но… любил.
– По-настоящему?
– Да.
– Почему не вышло?
– Могу тебе рассказать, – зло ответил Володя. – Но не при заведенном моторе.
– Да, ты прав. Извини.
– Ничего.
– Я все-таки поеду.
– Конечно, уже поздно. Уже второй час.
– Второй? Ничего. Все-таки я подскочу к Шайхометову.
– А что, без тебя не обойдется? Юнна подумала.
– Может, и обойдется, конечно. Но – привыкла.
– Порочный стиль руководства, – сказал Володя.
– Без сомнения, – подтвердила Юнна. – Но вообще это не каждый день бывает. То есть не каждую ночь. Так что у меня еще будет возможность утром поджарить тебе омлет. Или яичницу?
– Омлет, омлет, – ответил Володя. – Только я тебе это доверю, когда научу, как делать омлет пышным.
– Согласна! – сказала Юнна. – Привет!
Она включила дальний свет, и машина, переваливаясь на волнах прошлогоднего асфальта, который при резком свете фар походил на поле артиллерийской битвы, стала удаляться. Володя еще некоторое время смотрел, как пляшет на ухабах огонек стоп-сигнала. Луна уже скатилась за гребень черных гор, и пепельное, нерешительное при ней небо начало наваливаться предрассветной темной синевой…

Володя с Маратом тащили на гору силовой кабель. Кабель был разделен на два мотка, тяжелых, как водолазные доспехи. Марат пыхтел под своей половиной, но не сдавался, продолжал начатый внизу разговор.
– А что же главное в жизни? – спросил Марат.
– Быть человеком, – сказал Володя.
– А ты – человек?
– Человек.
– Откуда ты знаешь?
– Я так думаю про себя, – ответил Володя. – Это очень важно – правильно думать о себе.
– Адекватно, – сказал Марат. – А машина у тебя есть?
– Нет.
– А дубленка есть?
– Нет.
– А джи-ви-си есть?
– Не знаю, что это такое, но наверняка нету.
– А что же у тебя есть? – спросил Марат.
– Жизнь, – сказал Володя.
– Моральные ценности? – спросил Марат. – Это хорошо, но на них, капитан, далеко не уедешь. А на «Волгу» сел и поехал. Дживиси включил – слушаешь стереомузыку. Кайф!
– Не в этом дело, курсант. Конечно, я когда-нибудь куплю стереомагнитофон. Ну не дживиси, а что-нибудь подешевле, наше. К тому времени, когда я соберу деньги, наши, наверно, сделают что-нибудь хорошее. С машиной дело посерьезнее, хотя в принципе, если поставить такую цель, тоже можно обзавестись. Но это ведь вещи, просто вещи.
– Ну и что? Разве они плохие?
– Они очень хорошие. Но я – депутат горсовета и часто вижу, как люди портят себе жизнь из-за вещей. Попадают в тюрьму. Теряют любовь. Расходятся с друзьями. Продают себя за вещи, иной раз за совершенно ничтожные. А иногда за дорогие. Да и не важна стоимость. Важна сама продажа.
– A у меня, – сказал Марат, – есть мечта. И я бы за нее продался. Да кто меня купит?
– Какая же мечта?
– Машина, – ответил Марат.
Володя расстроился от такого ответа. Даже остановился огорченный.
– Курсант, – сказал он, – запомни: если хочешь стать настоящим моряком, то мечтой может быть только море. Само море, а не морская зарплата.
Марат засмеялся.
– Но я хочу быть моряком с машиной, – сказал он. – Можно?
– Можно, – ответил Володя, – но сначала море. Все остальное потом. Главное – что-нибудь полюбить делать.
– A у тебя есть мечта? – спросил Марат.
– Есть. Я мечтаю сейчас покорить Ключ.
– А что ты за это будешь иметь?
– Ничего. Ровным счетом ничего. Одни моральные ценности. Но такие, курсант, каких нет ни у кого.
Они дотащили кабель до верхней площадки и с облегчением сбросили его.
– Я тебя убедил? – спросил Володя.
– Нет, – сказал Марат.

С кем нехорошо вышло, так это с Петей Семушиным. Получился, как говорится, конфликт. Петр работал здесь давно, был человеком известным и уважаемым, орден или даже два имел за трудовую деятельность. Иной раз и в Москву летал на расширенную коллегию министерства. В команде был всегда самым тихим, самым исполнительным. Звезд с неба не хватал, как Сашка, но всегда и везде был надежен. Если крюк бил, то на совесть, если на страховке стоял, то нечего было оглядываться – хоть сутки будет как памятник стоять, не сводя глаз с товарища. Хорошо спорт понимал. «Бег трусцой, – говорил, – это для себя. А спорт – это для себя и для других». Но на камне Петра было не узнать. Даже Спартак, малолетка в команде, «перспективный резерв», и тот как-то сказал: «Что-то Петр плохой стал». Конечно, в деле он понимал безусловно, но на камне работала команда, которая была собрана капитаном, воспитана отчасти им и привыкла ему подчиняться. Однако Петр взял, или пытался взять, дело в свои руки, хоть и вкалывал со всеми до упора, но приказы отдавал по всякому поводу, перебивал всех, даже капитана, покрикивал. Капитан то ли не видел этого, то ли не хотел видеть. Но однажды и он не выдержал.
– Петр, – сказал Садыков, – хорошо, если бы у нас командовал кто-то один.
– Хоп, капитан, – ответил Петр. – Это дело я возьму на себя.
– Напрасно, – усмехнулся Садыков. – Это мое дело.
– Капитан! – напряженно воскликнул Петр, потому что разговор был при всех, в общежитии. – Это на горе я запасной. А здесь я основной, между прочим.
Странно, но при этом Петр набычился, шея покраснела, лицо потемнело.
– С ума сошли, что ли? – сказал Саша, валявшийся на своей раскладушке. Голый по пояс Руслан, гонявший с Маратом чаи за шатким столом, воскликнул:
– Замечательная мысль! И очень справедливая! Так устроены армия, авиация, флот, даже пожарные войска: командует тот, кто старше по званию! Ты, Петя, кем демобилизовался?
– При чем тут? – недовольно сказал Петр. – Старшим сержантом.
– А капитан – старшина первой статьи запаса, – продолжал Руслан, – на одну лычку старше тебя. Так что, Петр, придется подчиняться.
– Руководит тот, кто больше других умеет! – назидательно сказал Марат.
– Молчать, допризывник! – ответил ему Руслан и выставил в его сторону руку. Марат как бешеный тут же прыгнул на эту руку (Руслан потихоньку обучал его самбо). Опрокинули табуретку, подняли пылищу. Сашка не выдержал, вскочил и выгнал обоих в коридор.
Петр еще немного постоял у окна, помялся.
– Ну ладно, я пошел, – сказал он, не обращаясь ни к кому.
– Так мы идем на манты или нет? – спросил Саша (Петр, вернее, его жена пригласила всю команду на манты, и это мероприятие обсуждалось уже второй день: какие манты, какое лучше тесто, в чем суть приправ, и прочие мужские разговоры).
– Какой вопрос? – ответил Петр. – Люська два отгула использовала. Мясо со вчера в ведрах томится.
Он ушел и на другой день прибыл на работу подчеркнуто безынициативный, надутый. Впрочем, это не мешало ему, как и прежде, висеть на стене дольше других. На манты, конечно, сходили, получились они на славу, даже сухого вина все, кроме Саши непьющего, приняли, сидели под звездами на вольном воздухе, вообще было хорошо. Все было хорошо, только Петр так и не повеселел, только Лида как бы мимоходом в разговоре заметила: «Не одному же капитану по ночам веселиться!» А в остальном, моряки, все было хорошо…

Команда обедала. Сидели в рабочей столовой – кто в чем, каски висели на стульях, кое-кто даже обвязку с груди не снял. Рабочие, проходившие мимо с подносами, здоровались с Петром Семушиным. Тот коротко кивал – привет. Обедали торопливо.
– Ребята! – сказал Саша Цыплаков. – Я не знаю, почему мы все молчим, но если через три дня мы не выедем под Ключ, сезон можно считать законченным. Придут муссонные дожди – и все. Привет через хребет.
Все посмотрели на Володю.
– А чего ты волнуешься? – сказал Володя. – У нас все идет по графику.
– Отнюдь!
– А что такое? – спросил Володя.
– Ну, – сказал Саша, обращаясь к Петру, – говори, чего ты молчишь?
– Я не молчу, – пробормотал Петр. – Я доедаю второе. Сегодня завезли цемент. Так это не тот цемент. Это плохой карагандинский цемент. Нам нужен цемент марки 500. Из Чимкента.
– Пусть завезут какой надо! – горячо воскликнул Руслан.
– На стройке такого цемента нет, – ответил Петр. – За ним нужно ехать в город. И еще выбивать его.
– Сколько на это нужно времени? – спросила Лида.
– Реально? Неделю, – ответил Петр.
Здесь заговорили все вместе: «Ну ты даешь!» – «Что мы снабженцы?» – «Это абсолютно исключено!»
– Это абсолютно исключено! – кричал Саша. – Эти болты вообще могут держаться на одном трении, как шлямбура! Поставим на тот цемент, какой есть, – сто лет простоят!
– Вы рассуждаете, как шабашники! – отрезал Петр.
– Не надо нас обижать, Петр, – сказал Володя. – Мы работаем честно, и ты это знаешь.
– И работаем здесь, между прочим, по твоей инициативе, – заметил Саша.
– Мало ли что тебе захотелось? – распалялся Руслан. – Может, завтра ты скажешь, что трос не такой, и камень не тот, и погода неподходящая. Давайте еще подождем месяц-другой!
– Что ты скажешь, Лида? – спросил Володя.
– Чем раньше мы отсюда уедем, тем будет лучше, – мрачно ответила Лида.
– Правильно, – сказал Саша. – Я понимаю, Петр, ты здесь работаешь, тебе бы хотелось выглядеть…
– Мне не хотелось бы выглядеть, – сквозь зубы произнес Петр, не поднимая глаз и занимаясь двумя ягодами на дне стакана с компотом. – Я просто не люблю халтурить.
– Слушай, – сказал Руслан, – если здесь ты такой упрямый, что же будет на горе?
Руслан сказал и пожалел – участие Петра в восхождении и так стояло под вопросом.
– Не об этом речь, – вмешался Володя. – Будем ставить эти болты на том цементе, который нам дали. Мы должны уложиться в график. Если нужно, будем работать ночью, привезем свет и будем работать. Халтурить никто не собирается, но и исполнять различные капризы мы не будем. Правильно, Марат?
– Слово капитана – закон, – сказал Марат, облизывая ложку.

Они работали весь оставшийся день, вися на отвесных скалах. Уже привезли огромные тросы, и ребята потихоньку, через систему блоков, вытаскивали их наверх. Загоняли цемент в пробуренные отверстия, ставили на цемент болты. Саша, Руслан, Спартак – все работали с наивысшим напряжением. Уже вечерело, когда на болты завели два первых троса…
Уходили в темноте. Освещаемые фарами бесконечно идущих к плотине машин, они шли по пыльной дороге, иногда оглядываясь на свой камень. Он стоял в неверном равновесии, но несколько черных линий тросов уже крепили его. Он теперь походил на спящего тигра, к которому постепенно пристраивали клетку.
Последним уходил Володя. Было жарко и душно, хотелось пить. Володя постоял, потоптался, направился к компрессорной. Попал в коридор, откуда был виден кусок машинного зала. На глаза попалась какая-то дверь. Он наугад толкнул ее и неожиданно оказался в комнате, самой обыкновенной комнате с диваном и кроватью, со столом, с круглым будильником, с фотографиями на стенах. За столом сидел старый человек в выцветшей голубой майке и пил чай.
– Извините, – сказал Володя, – я у вас воды холодной не попью?
– Чай есть, чай, – сказал хозяин, тяжело встал и достал чистую пиалу из буфета.
– Вода турбины вертит, ток подает, – добавил хозяин, – а напьешься только кок-чаем, ясна погода!
Володя снял каску, поправил волосы, расстегнул обвязку, повесил ее на стул, сел.
– Это что же – вы тут живете? – спросил он.
– Живу, – ответил хозяин, – меня зовут все дядя Митя, и ты зови.
Чай у дяди Мити был горячий.
– Не спеши, не торопись, подуй, – подсказал дядя Митя.
– Что же вы тут живете? – сказал Володя. – Над вами камень висит.
– Э, сынок, – махнул рукой дядя Митя, – надо мной столько висело, да все мимо проехало. А самое паршивое – ракеты осветительные. Лежишь весь видимый для невидимого врага. Вот страсть, ясна погода!
– Все-таки жилье вам нужно сменить, – сказал Володя.
Дядя Митя усмехнулся, встал, пошел, прихрамывая, к буфету, взял сахарницу.
– Жилье придется сменить, – сказал он все с той же усмешкой, – это ты прав. Скоро придется получить последнюю прописку.
Он глянул в сахарницу и расстроился.
– Все кончается, – вздохнул он. – Сахар кончается. Жизнь кончается. Лето кончается. Только погода никогда не кончается.
– Жарко, – сказал Володя, попивая чаек.
– Жарко, – сказал дядя Митя. – Что за устройство человек! На Колыме сколько лет мечтал отогреться… Мечтал – лягу когда-нибудь на солнышке и буду три дня лежать, пока насквозь не прогреюсь. А здесь от солнца прячусь, шляпу завел. А какой выход из жизни?
Дядя Митя протянул Володе руку, и Володя прочел на тыльной стороне его сухой сильной руки наколку: «Горя не бойся, счастья не жди».
– Мудрая мысль, – сказал Володя.
– Все было, – продолжал дядя Митя. – Война, тюрьма, жена, дети. Все кончилось. Война кончилась, тюрьма кончилась, жена умерла, дети разбрелись, ясна погода! А теперь я сторож. А чего здесь сторожить? Жизнь свою окончательную сторожу. Вот человек зашел, мне радость.
– Меня Володей зовут, – представился Володя. – Мы как раз камень укрепляем, чтобы он на вас не упал.
– А я что же, не знаю? – сказал дядя Митя. – Знаю. И тебя знаю. Ежедневно вижу над собой. Человек всегда виден. И кто добро творит, и кто зло. Каждый виден другому. Вот кто меня сюда на старость лет пристроил, в эту комнату? Она ведь нигде не числится как жилое помещение. Кто? Добрый человек. Кто мне должность сторожа схлопотал? Тут сторож, конечно, условно, я день и ночь при дизелях состою, однако ж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12