Огни бивуака бросали фантастические отблески в черную бездну подо мной. Небольшая группа проводников в экзотических костюмах тихонько напевала какую-то песню. В почти неземной тишине загадочное лицо этой женщины, ее холодные, но все же тоскующие глаза, всегда раскрытые для поцелуя и все же неподатливые губы всецело овладели моими мыслями. Я уснул лишь под утро, и все время меня мучили кошмары. И вот я стоял против нее – в ней ничего не изменилось; та же тайна мерцала в ее глазах и улыбке.
– Сердечно приветствую вас на родине, сэр Норман Грэй, – сказала она.
– Спасибо, – ответил я. – Я вернулся только вчера вечером.
Она испытующе посмотрела на меня.
– Вы чудесно загорели. И похудели немного. Вы подвергались опасностям?
– Только таким, на которые я шел добровольно. Я был восемь месяцев в Месопотамии, а остальное время – в Индии.
– Газеты писали о вашей охоте на диких зверей. Признайтесь, друг мой, была она так же занимательна, как охота на людей?
– Каждый род охоты дает особые ощущения. Но не забывайте, я давно охочусь на людей только как любитель.
Она улыбнулась.
– Значит, это является причиной того, что вы оставили в покое моего мужа?
– Преследовать его было не моим делом. Это было делом полиции. Если мне предлагают раскрыть преступление, я обычно готов сделать все от меня зависящее. Помимо этого, я ни во что не вмешиваюсь. Получаете ли вы известия от него?
Она горько засмеялась.
– С той ночи, когда он покинул виллу в Шотландии и вы, следуя данному вами слову, ничего не предприняли против него, я ничего больше о нем не слышала.
– Серьезно?
Она утвердительно кивнула.
– Скотленд-Ярд не способен совершить чего-нибудь значительного, но охотно занимается мелочами. Больше года за мной шпионили день и ночь. Где бы мой муж ни находился, он не придет ко мне, прежде чем не почувствует себя достаточно застрахованным от опасности.
– А если он будет в безопасности?
– Я пойду к нему.
Внезапно я с болью заметил, что она была очень просто, даже бедно одета. Она все еще казалась элегантной, все еще выделялась среди других женщин, но она уж не была обязана этим своим платьям. К моему ужасу, она тотчас же разгадала мою мысль.
– Показываться на этой улице в прошлогодних платьях просто ужасно, – сказала она, улыбаясь. – Я как раз думала о том, как чудесно было бы заказать себе новый светлый костюм. Имеете ли вы что-либо против того, чтобы купить его мне, сэр Норман? Собственно, вы обязаны сделать это. Наш заем в банке на Мэнвуд-стрит обошелся нам очень дорого, и мы мало на нем заработали, главным образом, из-за вашего вмешательства.
– Я признаю себя виновным. В какой конфекцион мы направимся?
Она пожала плечами.
– В глубине души я чувствую себя порядочной женщиной. Мысль о том, что вы уплатите за мои платья, была бы мне невыносима. Но вместо этого вы можете пригласить меня к обеду. Должна признаться, что я нуждаюсь в еде не меньше, чем в платье. Я очень голодна.
Мы повернули на Риджент-стрит и пообедали в известном ресторане, который одинаково охотно посещается артистами и всякой другой публикой. Она не хотела сказать мне правды о своей жизни; но, судя по некоторым ее замечаниям, я понял, что каждый день ее заполнен борьбой за существование. Она справилась о моем адресе, но не решилась сообщить мне своего. Мне показалось, что она ожидает от меня вторичного приглашения, но когда я пригласил ее, она отказалась прийти. На прощание она сказала серьезно:
– Свидания с вами всегда волнуют меня больше, чем я могу выразить; долго после этого я испытываю что-то такое, чего не могла бы объяснить. Не думаю, что мне придется еще раз пообедать с вами, сэр Норман, – во всяком случае это будет нескоро.
Она взглянула на часы и торопливо ушла. У меня создалось впечатление, что она спешила на свою ежедневную работу. Я пошел в клуб, беседовал со своими друзьями и вернулся после этого в свою квартиру. Я был в тревожном состоянии и до смешного рассеян. Казалось слишком странным, что я встретил эту женщину в первый же день моего приезда. К счастью, дела скоро отвлекли меня от этих мыслей.
– Мистер Ремингтон ждет уже довольно долго, – сказал мой слуга. – Он у вас в салоне с каким-то господином.
Когда я вошел, мой друг радостно поднялся мне навстречу, и мы сердечно поздоровались. Я протянул руку его спутнику, которого знал мельком.
– Шеф поручил мне привести к вам лорда Хэмпдона, – объяснил Ремингтон. – Он пришел к нам сегодня утром по делу, лежащему вне круга наших обязанностей. Шеф полагает, что вы могли бы оказать ему помощь.
– Расскажите, пожалуйста, что случилось?
Мой знатный посетитель тотчас же приступил к изложению дела.
– Все это очень просто, но серьезно. Вы, вероятно, знакомы, сэр Норман, с политикой французских дипломатов?
– Нет, последние восемь месяцев я провел в Индии и только вчера вернулся в Лондон.
– Французская политика вращается, главным образом, вокруг того, какую позицию следует занять по отношению к Германии. Одна партия – военно-шовинистическая – твердо решила принудить Германию уплатить весь долг и силой выжать из нее последнюю каплю крови. Оппозиция же за то, чтобы облегчить торговые отношения с Германией и даже сблизиться с нею. Известен вам глава партии шовинистов?
– Лютард, если не ошибаюсь.
– Филипп Лютард, – подтвердил мой гость. – Против него ведет борьбу партия – дружественная Германии, ненавидящая его, во-первых, за закоренелую вражду к Германии и преданность Англии, и, во-вторых, за безупречную честность. Еще недавно на него было произведено покушение, и французская полиция получила приказание охранять его день и ночь. Несмотря на это, его сторонники теперь более чем когда-либо опасаются за его жизнь. Обстоятельства сложились так, что полицейский инспектор принадлежит к партии, дружественной Германии. Против Лютарда же, несомненно, организуется новый заговор. Мне предложили поручить раскрытие его какому-нибудь талантливому английскому сыщику. Надеюсь, вы понимаете меня, сэр Норман?
– Думаю, что да. Но в чем, собственно, заключается цель заговора?
– Не думаю, чтобы они имели в виду убить Лютарда. Это бы только сделало его мучеником за идею и окружило ореолом святости. Мы хотели бы, чтобы вы поехали в Париж и завязали отношения с человеком, к которому мы вас направим. Все принятые вами меры будут поддерживаться и оплачиваться очень влиятельным лицом. Это трудное и в известной мере неопределенное поручение, но вы можете быть уверены, что, если ваше дело увенчается успехом, правительство будет считать себя глубоко обязанным вам.
– Постараюсь сделать все возможное, – пообещал я. – Когда я должен выехать?
– Я был бы очень доволен, если бы вы поехали завтра утром эльфурским поездом. Если вы согласитесь в 8 часов поужинать со мной на террасе отеля «Карлтон», я ознакомлю вас со всеми подробностями.
Таким образом, случилось, что меньше чем через сутки по возвращении в Англию я оказался вынужденным уехать снова. Мне оставалось сдать в багаж вещи и поместить свой ручной чемодан в оставленное для меня купе. После этого я отправился к книжному киоску закупить некоторые вещи. Там я столкнулся с Дженет, которая покупала дорожную литературу. Она перелистывала модный журнал и обернулась на звук моего голоса. На мгновение спокойствие покинуло ее. Она казалась совершенно растерянной.
– Вы? – воскликнула она. – Куда вы едете?
– В Париж. А вы?
– Значит, мы попутчики, – медленно проговорила она. – Почему вы не предупредили меня вчера?
– Во время перемирия враги не обязаны раскрывать друг другу своих планов на будущее.
Она немного побледнела.
– Итак, снова война? – пробормотала она.
– Кажется, вы любили борьбу?
– Я немного устала.
В дороге я оказывал ей разные маленькие услуги, за которые она была мне, по-видимому, благодарна. В Кале она не могла найти себе места в переполненном поезде. Я напрасно старался помочь ей.
Мне не оставалось ничего другого, как пригласить ее в мое купе. Она выглядела очень слабой и усталой. С благодарной улыбкой приняла она мое предложение и опустилась в свободное кресло.
– Вы очаровательный враг, – сказала она. – Мне становится все труднее и труднее ненавидеть вас. Я хочу быть справедливее, чем вы, и признаться вам, что вчера не имела ни малейшего представления о том, что сегодня должна буду уехать. Я не привыкла к езде по железным дорогам и не выношу качки.
Она свернулась грациозно, как кошечка, в углу и скоро уснула. Когда она раскрыла глаза, пассажиры толпились в проходе, чтобы поспеть к обеду в вагон-ресторан.
– Ели вы уже что-нибудь сегодня? – спросил я.
– Нет, и умираю от голода.
Против обыкновения я в половине шестого заказал ужин. После этого она снова уселась в свой угол и зажгла папиросу. Она отдохнула, и силы вернулись к ней.
– Вас вызвал муж? – спросил я прямо.
– Перемирие закончено, – напомнила она мне.
– Я хочу доверить вам, что нахожусь здесь не по поручению Скотленд-Ярда. Я не знаю, где ваш муж. Моя поездка в Париж не имеет никакого отношения ни к нему, ни к его делам. Но вы должны принять к сведению: если я где-нибудь случайно нападу на его след, я постараюсь его поймать и предать в руки правосудия. Ничто, – сказал я твердо, взглянув ей в глаза, – не сможет отклонить меня от этого намерения.
На этот раз она не приняла вызова. Она только вздохнула и посмотрела в окно.
– Вы очень жестоки.
– Я служу закону, и принадлежу к тем, кто предпочитает признавать законы.
– Почему же вы не предали меня суду за убийство человека в Уокинге?
– Против вас не было ни одной улики. В наше время много преступников остается на свободе за недостатком улик против них.
– Но предположим, что улика будет найдена? – спросила она.
Я медлил с ответом, и она истолковала мое молчание, как победу надо мной.
– Я не хочу говорить о вещах, которых в действительности не существует, – ответил я уклончиво.
Я помог ей при таможенном досмотре, за что она была мне очень благодарна, так как не понимала ни слова по-французски. Я предложил ей место в ожидавшем меня автомобиле, но она отказалась.
– Я еду на Восточный вокзал, – сказала она.
– Где вы возьмете авто и поедете по адресу, которого я не должен знать. В этом нет никакой надобности. Даю вам слово, что не стану доискиваться этого адреса. Вы можете спокойно взять машину здесь и поехать, куда вам надо. Я остановлюсь в отеле Мерис. Если у вас завтра найдется свободное время, мы можем съездить покататься в Булонский лес.
В ближайшие дни я оказался всецело погруженным в расследование дела, ради которого сюда приехал. К моему величайшему удивлению, Дженет действительно пришла в отель, и мы отправились в лес. Можно было легко заметить, что дело, приведшее ее в Париж, каково бы оно ни было, глубоко тревожило ее. Она все время нервно и неуверенно озиралась по сторонам, как бы боясь, что за ней кто-нибудь шпионит. Ее лицо снова приняло жесткое выражение. При прощании я смутно почувствовал, что ее гнетет чувство страха перед чем-то, что она от меня скрывала. Когда она ушла и я восстановил в памяти наш, казалось бы, незначительный разговор, я пришел к убеждению, что она получила беспокоящие ее сведения от мужа. Я не мог себе представить, что он находится в Париже. Ремингтон уверял меня, что он где-то в Центральной Америке, и я перестал о нем думать. Наступит день, когда я сведу счеты с этим человеком. Откровенно сознаюсь, я не имел ни малейшего понятия о том, что это случится уже в ближайшее время.
На третий день после моего приезда в моей маленькой гостиной состоялась беседа, в которой принимал участие Хью Эниссон, работавший в Париже для английской тайной полиции, я и мосье Дестин, шеф полиции, член кабинета Лютарда. Мосье Дестин был маленьким французом с черными усами, острой бородкой и живыми черными глазами. Он бегло, но с заметным акцентом, говорил по-английски.
– Сэр Норман Грэй, – сказал он мне, здороваясь и пожимая мне руку, – рад познакомиться с вами. Надеюсь, вам удастся помочь нам спасти жизнь нашему министру и лидеру, он находится в страшной опасности.
Все прочее, сказанное им, не относилось непосредственно к делу. Главная мысль его речи заключалась в последних фразах:
– Они пытаются задеть его самое чувствительное место – его сентиментальность, его чрезмерную доброту. Филипп Лютард всегда был ревностным поклонником женщин. Вы знаете, что мы, французы, – своеобразный народ. Какова бы ни была наша частная жизнь, мы не прощаем нашим великим людям ни малейшего легкомыслия. Мы обожествляем их, благоговеем перед ними, возносим их на пьедестал, но, если они допустят хоть небольшую ошибку, мы изгоняем их из нашего сердца. Каждый народ лицемерен по-своему. Это наша манера. Все действия Лютарда теперь под тщательным наблюдением.
– Полиции? – спросил я.
– Нет! Агентов очень опасной преступной шайки, глава которой находится, по-нашему мнению, в союзе с оппозицией.
– Почему вы не предупреждаете мсье Лютарда?
– Это уже сделано. Он горд и вспыльчив. Он не потерпит никакого вмешательства в свои дела.
– Разве его образ жизни так безупречен?
– Совершенно. Это семидесятилетний старик и философ. Он обладает слишком глубоким чувством собственного достоинства, чтобы решиться на то, что совершенно исключено его возрастом. Несмотря на это, он еще полон утонченных переживаний, которыми любит играть. Он вдохнет аромат розы в саду своего соседа, но никогда не попытается ее сорвать.
– Не могу ли я его видеть?
– Сегодня в британском посольстве, – ответил Хью Эниссон. – Мы устраиваем небольшой банкет. Он не знает ни цели вашего приезда, ни того, что мы так тревожимся о нем.
На этом беседа закончилась. На банкете я встретил Филиппа Лютарда и нашел его чрезвычайно обаятельным. Его лицо выглядело еще совсем свежим, глаза юношески сверкали, белоснежные волосы были очень густы. Он был остроумен и заразительно смеялся. Он оказался очаровательным собеседником, и легко было понять, почему друзья так его любили и так восхищались им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27