"Бодрствую же не для хвал, и не будущей славы,
Имени том, что скрывать было б полезней, пекусь,
Я занимаю трудом свой ум и морочу страданья,
И стараюсь отвлечь этим заботы свои".

Передай всем своим милым наши общие, усердные поклоны и, если переменишь адрес, сообщи мне, а то куда же писать. Будь, главное, здоров и не засиживайся по ночам. Это вредная петербургская чепуха.

Твой
неизменно преданный
А. Шеншин

92

17 июня 1892. Московско-Курской ж. д. станция Коренная Пустынь

Дорогой друг Яков Петрович.
С величайшим облегчением на душе прочли мы вчера с помощью глаз Екатерины Владимировны твои микроскопические, но прекрасные описания занятого Вами старинного дома {1}. В наши времена такие старинные барские усадьбы редкость, и мы сердечно порадовались вашему роскошному летнему приюту.
В настоящее время, вероятно, неутомимая Жозефина Антоновна уже привела все в надлежащий вид. С каким удовольствием узнал я, что нежный и отзывчивый Константин Константинович обрадовал тебя, больного, своим вниманием.
Соловьев давным-давно уехал в Москву, а от Страхова я вчера получил письмо единовременно с твоим; и он действительно просит писать ему в Ясную Поляну. Ты бесконечно прав насчет его идолопоклонства, которое, признаюсь, возмущает меня в несомненно умном: человеке, старающемся блистать своим беспристрастием. Не знаю, заедет ли он в Воробьевку или застрянет у Толстых.
У нас же в настоящую минуту гостит живописец, лепивший мой бюстик, тихий, но весьма умный и начитанный - Досекин. Перевожу в настоящее время три книжки "_Любви_" Овидия.
Там, братец, встречаются штуки поосновательнее всех романтических бредней.
Розы в нынешнем году предавались неслыханному буйству, а теперь за умолкнувшими соловьями роняют грустные листы. На старом месте около балкона так же пышно распустились лилии, и мы, глядя на них, говорим: "вон лилии, так дивно воспетые Полонским" {2}.
Между тем из воронежской деревни получаю известие о новой неизбежной голодухе и необходимости сторонней помощи.
Вот что, между прочим, на днях написал я за все лето:

Ночь лазурная смотрит на скошенный луг...
(см. т. 1)

Пожалуйста, прими сам и передай всем милым своим наши общие усердные пожелания всего лучшего и поцелуй за меня руки милых дам.

Твой неизменно преданный
А. Шеншин.

93

3 октября 1892. Москва. Плющиха, соб. дом.

Дорогой друг Яков Петрович.
Поэт есть собственно человек, у которого видимо для постороннего взгляда изо всех пор сочится жизнь, независимо от его воли. Вот почему было время, когда мы с тобою наперебой перебрасывались новыми эманациями этой жизни. А так как, кроме того, одно из свойств поэта есть хранение живых впечатлений, то тем обиднее, чтобы не сказать противнее, для меня в настоящее время мысль, что мы, подобно обитателям богадельни, только делаем, что переписываемся о наших недугах.
Страхов спросил Льва Толстого о здоровьи, и тот с милым остроумием отвечал: "Вот все старость не проходит".
Тяну досадную эту элегию по той причине, что дерзнул за полверсты проехать по приезде в Москву к Толстым на извозчике и затем целую ночь протомился от такой одышки, насморка и кашля, что считал это началом конца.
Толстой соболезнует о быстром убивании скотины на бойнях, а я, напротив, соболезную о том, что таким же скорым способом не отправляют болезненных стариков к праотцам, где им было бы гораздо спокойнее в бездонной богадельне.
Рвусь немедля приступить к печатанию воспоминаний; но трудно хлопотать, сидя в кабинете и в халате.
Какой-то Коринфский издает "русских поэтов с фотографиями и автографами" и выпросил у меня то и другое. Пишу об этом, уверенный, что и ты заплатил с своей стороны дань. Воображаю, в какое милое общество мы попадем.
Мы все, начиная с Марьи Петровны, просим Вас принять наши сердечные приветствия и благожелания.
Будь только здоров, а не так отвратительно киселеобразен, как искренно преданный

тебе
А. Шеншин.


КОММЕНТАРИИ

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

MB - Мои воспоминания. 1848-1889. А. Фета. Часть I-II. М., 1890.
РГ - Ранние годы моей жизни. А. Фета. М., 1893.
Садовской - Борис Садовской. Ледоход. Статьи и заметки. Пг., 1916.
Блок - Г. Блок. Рождение поэта. Повесть о молодости Фета. Л., 1924.
Григорьев - Аполлон Григорьев. Воспоминания. Л., 1980 ("Литературные памятники").
Григорьев, Материалы - Аполлон Александрович Григорьев. Материалы для биографии. Под редакцией В. Княжнина. Пг., 1917.
Страхов - Н. Н. Страхов. 1) А. А. Фет. Биографический очерк.
2) Заметки о Фете. - В кн. Полное собрание стихотворений А. А. Фета. Под редакцией Б. В. Никольского, т. 1. Второе издание. СПб., 1910.
ЛН - "Литературное наследство".
Переписка - Л. Н. Толстой. Переписка с русскими писателями, т. I-II. М., 1978.
ИРЛИ - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского дома).
ГБЛ - Отдел рукописей Всесоюзной государственной библиотеки им. В. И. Ленина.
ГМТ - Государственный музей Толстого.

ПИСЬМА

Письма Фета представляют большой интерес для изучения биографии поэта, его литературно-эстетических взглядов - и для понимания общих историко-культурных, литературных и духовных процессов России второй половины XIX века (подробно об эпистолярном наследии поэта см. в обзоре Б. Я. Бухштаба "Судьба литературного наследия А. А. Фета". - ЛН, кн. 22-24). Будь опубликована полностью многолетняя переписка Фета лишь с тремя из его корреспондентов - Тургеневым, Толстым и Полонским, - мы имели бы ценнейший памятник русского "литературного быта" 1850-1890-х годов. К сожалению, письма поэта Тургеневу почти не сохранились (или пока неизвестны); переписка с Полонским, готовившаяся к печати в начале нашего века, так и не вышла; более посчастливилось переписке Фета с Толстым: она не только сохранилась, но и в основной своей части опубликована - и это на сегодняшний день самая большая публикация эпистолярного наследия поэта.
Письма поэта, от молодых лет и до старости, отличались одной характерной и устойчивой особенностью: это была "многотематичность" - свободный и часто неожиданный переход от одной темы к другой. Один из адресатов Фета, его ближайший друг И. Борисов, в письме к Тургеневу от 8 октября 1860 года так характеризовал эпистолярную манеру поэта (который в это время устраивал свою жизнь на только что купленном хуторе Степановке): "Переписка у нас ведется почти ежедневная, и он описывает свою жизнь так ярко, что как будто видим всю его обычную суету. Тут все кувыркается - и стройка, и охота на вальдшнепов, и копание прудов, и балы, на которые он врывается и отплясывает с прежнею уланскою удалью, и вольнонаемные работники - народ хитростный, забирающий вперед денежки, и "Ах! нету мебели..." {"Тургеневский сборник", вып. III. Л., 1967, с. 338.}.
Поэт, кажется, и в письмах своих искал прямого, максимально непосредственного излияния - "каскада" самых разнообразных событий, чувств, мыслей, забот. В письме к С. Толстой от 20 мая 1887 года он свою привычную "многотематичность" характеризовал с помощью выразительного, хотя и иронически-сниженного образа: "...рассчитывая на Вашу снисходительность, решаюсь высыпать перед Вами мешок со всякой всячиной, не отвечая за связь мыслей" {ГМТ.}. С. Толстой была, однако, по душе эта манера - в послании к Фету от 13 мая 1886 года она подчеркнула своеобразие и ценность его писем: "...села писать вам, прочитав снова ваше письмо. Что за полнота жизни! Как пересыпано это письмо поэзией, философией, практическими делами, каменной оградой, стихами - древних, Новых и своих, игрой в биллиард и проч. и проч. Не успеешь вникнуть в одно - вы уже перенеслись в другой интерес, и все живо, и все складно!" {ГБЛ.}
При выборе писем для настоящего издания преследовались две цели: во-первых, представить основных важнейших адресатов Фета, а во-вторых, дать максимально широкий хронологический охват, чтобы перед читателем прошла вся жизнь поэта, от 40-х до 90-х годов. Именно этими задачами объясняется то, что среди фетовских адресатов читатель увидит рядом с Тургеневым Введенского, а рядом с Толстым - Соловьева.

И. И. ВВЕДЕНСКОМУ

Самые ранние из известных писем Фета адресованы Иринарху Ивановичу Введенскому (1813-1855) и дают интересный материал для характеристики студенческих лет жизни поэта. Семь этих писем 1838-1841 годов впервые опубликованы Блоком (автографы хранятся в ИРЛИ); материалы этой публикации использованы в комментариях к настоящему изданию, в котором печатаем два письма Фета к Введенскому по автографу (с приближением к орфографии и пунктуации подлинника).
И. Введенский, сын священника из Саратовской губернии, учился на философском отделении Московской Духовной академии; упорным трудом приобрел огромную эрудицию, знание древних и новых языков и имел блестящую перспективу, но был исключен из академии за разгульное поведение. Осенью 1838 года он был взят учителем в университетский пансион М. П. Погодина, где и познакомился с Фетом, жившим там с начала года и готовившимся к поступлению в университет. В воспоминаниях "Ранние годы моей жизни" поэт писал: "Однажды... вошел, прихрамывая, человек высокого роста, лет под 30, с стальными очками на носу, и сказал: "Господа, честь имею рекомендоваться, ваш будущий товарищ Иринарх Иванович Введенский". <...> Не только в тогдашней действительности, но и теперь в воспоминании не могу достаточно надивиться на этого человека. Не помню в жизни более блистательного обращика схоласта. Можно было подумать, что человек этот живет исключительно дилеммами и софизмами, которыми для ближайших целей управляет с величайшей ловкостью. Познакомившись с Введенским хорошо, я убедился, что он, в сущности, знал только одно слово: "хочу"; но что во всю жизнь ему даже не приходил вопрос, хорошо ли, законно ли его хотенье. <...> Никогда с тех пор не приводилось мне видеть такого холодного и прямолинейного софиста, каким был наш Иринарх Иванович Введенский. Оглядываясь в настоящее время на эту личность, я могу сказать, что это был тип идеального нигилиста. Ни в политическом, ни в социальном отношении он ничего не желал, кроме денег для немедленного удовлетворения мгновенных прихотей, выражавшихся в самых примитивных формах. Едва ли он различал непосредственным чувством должное от недолжного" {РГ, с. 130-131, 135.}. Введенский оказался человеком, который "спровоцировал" Фета впервые выступить на поэтическом поприще: "...он вдруг неведомо с чего приступил ко мне с просьбой написать сатирические стихи на совершенно неизвестную мне личность офицера, ухаживающего за предметом его страсти. Несколько дней мучился я неподсильною задачей и наконец разразился сатирой, которая, если бы сохранилась, прежде всего способна бы была пристыдить автора; но не так взглянул на дело Введенский, и сказал: "вы несомненный поэт, и вам надо писать стихи". И вот жребий был брошен. С этого дня, вместо того чтобы ревностно ходить на лекции, я почти ежедневно писал новые стихи, все более и более заслуживающие одобрения Введенского" {Там же, с. 136.}. Это сатирическое творчество юного поэта нам почти неизвестно; но "критическое умонастроение" студента Фета было, очевидно, достаточно сильно выражено, если еще и в конце 1880-х годов ему напоминал об этом его друг Я. Полонский: "...каким тогда был ты либералом, когда писал:

Православья где примеры,
Не у Спасских ли ворот?
Где во славу русской веры
Мужики крестят народ
и проч. и проч." {Григорьев. Материалы, с. 339.}
Для характеристики "нигилиста" Введенского и умонастроения восемнадцатилетнего Фета существен документ, найденный после смерти Введенского в его бумагах и опубликованный в 1884 году (журн. "Колосья", Ќ 11; перепечатан у Блока).

Контракт

Я, нижеподписавшийся, утверждаю, что г. Рейхенбах (имя вымышленное), который теперь отвергает бытие бога и бессмертие души человеческой, спустя 20 лет от настоящего времени, вследствие неизвестных ни мне, ни ему причин, совершенно изменится в настоящем образе мыслей; утверждаю, что он торжественно, с полным убеждением сердца, будет верить и в бытие бога, и в бессмертие души. Если же к тому времени будет он иметь детей, то сообщит им эти понятия и отнюдь никогда, ни в каком случае ни сыну, ни дочери не будет с важностью доказывать, что нет бога и что душа человеческая не бессмертна. Если же это действительно случится так, как я предполагаю, то он, Рейхенбах, обязан пешком идти в Париж. Если же нет, то есть, если он, Рейхенбах, останется и при настоящем своем образе мыслей относительно вышеупомянутых пунктов, и сообщит эти понятия своим детям, то сам я отправлюсь пешком в Париж. Здесь же я обязуюсь, что никогда, ни в каком случае, не открою настоящей фамилии г. Рейхенбаха. Но в случае неустойки его я имею право открыть настоящую его фамилию Правительству и принужу его законным образом выполнить свое условие. - Контракт сей заключен при двух нижеподписавшихся свидетелях, которые также обязываются до известного времени скрывать настоящую фамилию Рейхенбаха.
Контракт сей заключен 1838 года, декабря 1-го дня.

Иринарх Введенский.
Рейхенбах.

Свидетели:

Валериан Воропонов.
С. Мизюков.

Г. Блок (ук. соч., с. 34) с полным основанием предположил, что за именем Рейхенбаха в "контракте" скрывался Фет. Принявший эту гипотезу Б. Бухштаб (Б. Я. Бухштаб. А. А. Фет. Очерк жизни и творчества. Л., 1974, с. 15) добавляет, что Рейхенбах - имя героя романа Н. А. Полевого "Аббадонна" (1834), поэта-романтика. Во вступительной статье уже говорилось, что не случайно Фет-студент выбрал себе (или получил от друзей) прозвище "Рейхенбах". Но столь "значащий" для Фета псевдоним оказывается еще более содержательным, если всмотреться в его источник - роман Полевого: тогда этот псевдоним оказывается ключом для понимания такого важного документа, как "контракт" Введенского и Фета. Дело в том, что исследователи слишком прямолинейно толкуют этот документ, находя в нем начало того "атеизма", которому поэт не изменил до конца жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38