https://wodolei.ru/catalog/unitazy/IFO/
Но он лгал.
Алекс присел за стол и написал Нине длинное письмо, подробно остановившись на обстоятельствах их встречи с Дмитрием. “Ниночка, дорогая моя, – добавлял он. – Есть еще кое-что, не очень приятное быть может, но я должен обязательно сказать тебе об этом. Я не верю ни единому слову из того, что рассказал мне брат”.
“...Ты учила меня, Нина, никогда не верить в совпадения. Когда я оправился от удивления, вызванного неожиданной встречей с Дмитрием на набережной Сены, я начал думать. Я не могу поверить, что я получил приглашение из Института Восточной Европы и чисто случайно встретился там с Татьяной Романовой, которая в силу случайного стечения обстоятельств служит переводчицей в одном из представительств советских торговых фирм, где в это время, опять-таки случайно, работает мой брат. Меня не оставляет ощущение, что все это с самого начала было спланировано: грант в Институте, письмо из Парижа, встреча в библиотеке и все прочее. Очевидно, Дмитрий узнал обо мне – возможно, даже из моих заявлений с просьбой о выдаче визы – и придумал хитрый план. Но и это меня не беспокоило бы, будь это проделано с добрыми намерениями”.
Последнее предложение Алекс подчеркнул.
Солнечный свет окрасил растущую стопку исписанных листов в ярко-желтый цвет молодой луковой кожуры. Наконец Алекс отложил ручку, провел тыльной стороной ладони по колючей щеке и отправился на кухню, чтобы заварить кофе. Он все еще думал о своем разговоре с Дмитрием.
– Тебе не случалось бывать там? – спросил он небрежно, рассказав Дмитрию о том, как его пригласили в Институт Восточной Европы.
Дмитрий пожал плечами.
– Я узнал о его существовании только от Татьяны. Она говорила мне, что пользуется тамошней библиотекой для своего диплома.
При воспоминании об этом моменте Алекс почувствовал закипающий гнев. “За кого он меня принимает? – думал он. – За идиота? Я семь лет изучал Советский Союз в нашем лучшем университете и знаю о своей родной стране достаточно много, чтобы угадать, где кончаются совпадения и начинаются проделки КГБ”.
Он перенес чашку с кофе на письменный стол, уселся в кресло и с рассеянным видом уставился в окно. Институт представлялся ему теперь участком фронта, как и все подобные ему организации, которые КГБ основал по всему свободному миру и неустанно контролировал – культурные центры Советского Союза, общества дружбы, бюро путешествий, организации движения за мир. Все это служило прикрытием для тайных операций КГБ в Европе и в Америке.
Алекс помнил, что в день, когда он в первый раз переступил порог Института Восточной Европы, он слышал в кабинете Мартино разговор на русском языке. В пепельнице на столе директора остался окурок сигареты “Голуаз” – такие сигареты курил его брат. Неужели Дмитрий давал Мартино указания, чтобы наверняка заманить его, Алекса, в ловушку?
Алекс снова взялся за перо.
“Боюсь, Ниночка, мой братец некошерный. В такси, по дороге в ресторан, он сказал, что работает в представительстве Торгпредства. Но мы-то с тобой знаем, что представители Торгпредства за рубежом – это агенты КГБ.
В ресторане я обратил внимание, что Дмитрий выбрал столик таким образом, чтобы сидеть у стены, поближе к выходу, и одновременно видеть весь зал. У него нет ни кредитной карточки, ни чековой книжки, везде он расплачивается наличными. На протяжении всего вечера он внимательно следил за всеми, кто сидел рядом или приближался к нашему столу. Кроме того, он упомянул, что объездил весь мир, что, как ты знаешь, для советских людей так же весьма необычно.
А что ты думаешь о Татьяне? Как среди сотрудников Торгпредства, пусть и внештатных, оказалась дочь известных эмигрантов, дальняя родственница последнего русского царя? Должно быть, ты знаешь, Ниночка, что любой лояльный русский не подойдет к человеку с такой фамилией и такими родственными связями и на пушечный выстрел. Любой, самый невинный его контакт с этим страшным “врагом народа” может привести к тому, что Дмитрий заработает себе бесплатную поездку в Заполярье, если только он не был на это официально уполномочен.
Боюсь, Нина, что тут не может быть никаких сомнений – мой брат работает в КГБ”.
Алекс допил из своей чашки последние горькие капли остывшего кофе и откинулся на спинку кресла, нервно потирая небритый подбородок. Шпион он или нет, но Дмитрий его брат. Именно Дмитрий сумел преодолеть все трудности и несчастья и спланировал такую сложную операцию только для того, чтобы увидеться с ним. Это означало только одно: все слова, что Дмитрий произносил вчера, не были фальшивыми. Дмитрий помнил о нем, беспокоился настолько, что рискнул ради него своей карьерой и заставил приехать в Париж.
При мысли об этом Алекс почувствовал прилив нежности и теплоты. Он помнил радостную улыбку Дмитрия, когда он поднимал свой бокал: “За тебя, Алекс!”
Возможно, у Дмитрия просто не было иного выхода, он вынужден был лгать ему, чтобы обезопасить себя. Главным было то, что двое сыновей Тони Гордон снова были вместе.
* * *
Татьяна впервые встретила Дмитрия Морозова восемнадцать месяцев назад. Был четверг, и она медленно шла по Рю де Лилль после вечернего семинара. Прогуливаться по улицам Парижа одной ей было непривычно: только недавно она прервала отношения со своим ухажером, студентом по имени Луи.
На углу темной Рю де Бонэ возле нее затормозил черный автомобиль, пара сильных рук схватила ее сзади и швырнула на заднее сиденье. Машина тут же рванула с места. Татьяна отчаянно сопротивлялась и пыталась кричать, но кто-то зажал ей рот рукой.
– Никто вас не услышит, Татьяна Владимировна, – сказал по-русски спокойный бесстрастный голос. – К тому же мы не причиним вам вреда. Я просто хочу поговорить с вами. Если вы будете плохо вести себя, то ваши родственники в Советском Союзе могут пострадать.
Татьяна яростно затрясла головой.
– О, да, – сказал мужской голос. – У вас есть родственники в России. Конечно, они теперь не Романовы, но мне все известно о Голицыных в Москве, Цветаевых в Киеве, Юдиных и Даниловых в Одессе. Ну как, теперь я могу убрать руку?
Татьяна кивнула. Что она могла сделать? Этот человек знал все о ее родственниках, которые слишком промедлили и потому не успели, подобно ее деду, вовремя уехать из России. Их дети все еще жили в Советском Союзе, правда, под другими фамилиями.
– Кто вы такой? – спросила она, как только он убрал руку.
– Мы работаем на советское правительство, – последовал ответ, и Татьяна поняла, что сбылись самые страшные ее опасения. Эти люди были из КГБ.
За рулем черной машины был сухопарый, костлявый человек с обломанными передними зубами. Он высадил своих пассажиров на другой темной улочке, и Дмитрий повел пленницу в кафе, переполненное рабочими. Они были в Банолэ, рабочем пригороде Парижа. После того как они уселись за угловым столиком и заказали кофе, Дмитрий наклонился к ней.
Он говорил ровным, сухим голосом, просто излагая факты:
– Мы знаем о вас все, Татьяна Владимировна. Мы знаем, что вы приходитесь родственницей Великому князю Евгению Романову, что вы играете на пианино, что месяц назад вы расстались со своим кавалером. Мы также знаем, что ваша мать серьезно больна и что ваш отец – архитектор. Нам даже известно то, чем он занимается после работы.
С нарастающей паникой Татьяна прислушивалась к монотонному голосу Дмитрия. Этот жестокий человек знал все их секреты! Теперь он намекал на связи ее отца с эмигрантскими организациями в Париже и даже назвал имя друга их семьи, который стал экспертом ЦРУ. Затем он рассказал ей то, что считалось самой большой тайной – историю о ее двоюродном брате Игоре, который проник в СССР в качестве австрийского журналиста.
– Как вы полагаете, разве смог бы “мистер Иоганн Кунц”... – он произнес фальшивое имя Игоря с нескрываемым пренебрежением, – получить советскую визу и так быстро найти квартиру в Москве, если бы мы не знали обо всем с самого начала? Строго говоря, именно мы подбросили ему идею о том, чтобы отправиться в Советский Союз.
– Но зачем?
– Потому что мы хотели, чтобы он был целиком в нашей власти там, а вы – здесь, – с готовностью пояснил Дмитрий.
Все это он рассказал ей негромким, почти небрежным голосом, не забывая прихлебывать горячий кофе. Он казался совершенно уверенным в том, что она не попытается убежать, и он был совершенно прав. Татьяна понимала, что может встать и уйти хоть сейчас, но что толку? Человек, похитивший ее в Париже, без труда мог расправиться и с ее родственниками в СССР, и с родителями во Франции. Ему достаточно было просто щелкнуть пальцами, чтобы все было исполнено в точности так, как он прикажет, и Татьяна никуда не пошла, а осталась за столиком кафе, продолжая слушать то, что он ей говорил.
Только один раз она попыталась возразить Дмитрию, когда он стал угрожать смертью ее отцу.
– Мой отец – французский гражданин! – вспыхнула она. – Он приехал в эту страну в возрасте трех лет и находится под защитой правительства.
– То же самое можно было сказать и о некоторых других, – спокойно произнес Дмитрий, бросая на стол перед ней пачку фотографий. – Все они были лидерами эмигрантских организаций, – сказал он будничным тоном. – Преждевременная и страшная кончина.
Он показывал ей фотографии, называя имена убитых диссидентов и даты.
– Вы ведь не хотите, чтобы имя вашего отца добавилось к этому списку, не так ли?
Татьяна в ужасе рассматривала фотографии людей, некоторые из них были ей знакомы, затем подняла взгляд. Морозов смотрел на нее в упор и ухмылялся. В его глазах светились такая победоносная уверенность и смертельная угроза, что Татьяна сердцем поняла: Дмитрий как-то причастен к этим убийствам. Возможно, он сам был не только судьей, но и палачом.
– Итак, Татьяна Владимировна, что вы скажете?
Она никак не могла поверить, что их разговор происходит наяву, а не во сне. Она сама часто приходила на собрания эмигрантов, происходившие в доме ее родителей на бульваре Сен-Жермен, или выезжала вместе с отцом на митинги в пригородах. Тем не менее она ясно видела, что все это было лишь напрасной тратой сил, уходивших на пустые разговоры, никому не нужные декларации и прочую высокопарную чушь об освобождении Родины от владычества большевиков. Ничего из этого она не принимала серьезно, и даже отъезд Игоря в Москву казался ей легкомысленным мальчишеством.
Теперь же она неожиданно очнулась и взглянула в лицо грубой реальности тайной войны. КГБ внедрился в их организацию, возможно, что он контролировал и десятки других эмигрантских организаций по всей Европе. У нее не было иного выхода, кроме как согласиться на примитивный бартер, предложенный ей Дмитрием: жизнь ее родственников и друзей в обмен на сведения, которые она будет поставлять. Прикрытием для их встреч должна была послужить ее должность внештатной переводчицы в Торгпредстве.
– И запомни, – сказал Дмитрий, когда черный автомобиль уже мчался обратно в Париж. – Если ты скажешь своему отцу хоть одно слово о нашей встрече, это будет означать его смертный приговор.
– А если я обращусь в полицию? – нашла в себе мужество спросить она. Автомобиль как раз пересекал Иль де ля Ситэ.
Дмитрий попросил водителя остановить машину.
– Ступай! – грубо сказал он. – Полицейский департамент как раз через дорогу. Вот только что ты им скажешь? Впрочем, что бы ты ни сказала, тебе никто не поверит Самое худшее, что они могут сделать, это выдворить меня из страны. Я останусь в живых. Но ты – ты начнешь беспокоиться о своей семье... потом начнешь бояться за свою жизнь. Ступай!..
Он вытолкнул ее из машины на тротуар и оставил там. Последнее, что она услышала в тот день, был его короткий и сухой смех.
Так она начала работать на него. Через месяц она стала его любовницей.
Дождливым воскресным днем Дмитрий вызвал Татьяну к себе на квартиру. Закрыв за ней дверь, он подтолкнул ее в спальню, нарочито медленно раздел и бросил на кровать. Она не пошевелила и пальцем, чтобы помешать ему. Он расстегивал брючный ремень, а она неподвижно смотрела на него, сдерживая дыхание. Это не было насилием – оба знали, что она не станет сопротивляться. Дмитрий считал, что она просто боится его, он не мог и предположить, что она была заворожена исходившей от него грубой силой, а его абсолютная власть над ней странным образом придавала остроту всем ее ощущениям.
В тот самый первый раз она позволила Дмитрию делать с ней все что ему хотелось. Сама Татьяна вела себя послушно и пассивно, подчиняясь ему, словно робот. Однако впоследствии, пусть и не сразу, они поменялись ролями. За несколько недель она научилась удовлетворять его сладострастие при помощи своего тела, рук и рта, ведя его за собой к новым вершинам наслаждения. В моменты, когда этот могучий мужчина стонал и задыхался в восторге, когда его тело каменело от страсти или безвольно обмякало в ее руках, Татьяна чувствовала себя его госпожой и повелительницей. Она играла на нем как на музыкальном инструменте, а музыка ей всегда нравилась.
Она понимала, что полностью принадлежит ему, и смирилась с этим, однако никогда не любила его. В системе их странных взаимоотношений для ее эмоций и чувств просто не оставалось места, и она была рада этому. Ей просто нравилось заниматься с ним любовью, и она не чувствовала себя униженной или испорченной. В гораздо большей степени была ей не по душе та роль, которую она исполняла в организации своего отца – роль шпионки и доносчицы. В здание Торгпредства она приходила ежедневно и шла в кабинет Морозова ссутулившись, глядя прямо перед собой, стараясь не замечать устремленных на нее алчных взглядов и непристойных улыбок, которыми обменивались между собой пожилые русские сотрудники, одетые в одинаковые серые костюмы и коричневые ботинки.
Раз в неделю она должна была представить Дмитрию свой доклад. В каждом таком сообщении она перечисляла имена людей, пришедших на собрания эмигрантской организации, кратко излагала содержание прений по основным темам, фиксировала все подробности, касающиеся планов на будущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Алекс присел за стол и написал Нине длинное письмо, подробно остановившись на обстоятельствах их встречи с Дмитрием. “Ниночка, дорогая моя, – добавлял он. – Есть еще кое-что, не очень приятное быть может, но я должен обязательно сказать тебе об этом. Я не верю ни единому слову из того, что рассказал мне брат”.
“...Ты учила меня, Нина, никогда не верить в совпадения. Когда я оправился от удивления, вызванного неожиданной встречей с Дмитрием на набережной Сены, я начал думать. Я не могу поверить, что я получил приглашение из Института Восточной Европы и чисто случайно встретился там с Татьяной Романовой, которая в силу случайного стечения обстоятельств служит переводчицей в одном из представительств советских торговых фирм, где в это время, опять-таки случайно, работает мой брат. Меня не оставляет ощущение, что все это с самого начала было спланировано: грант в Институте, письмо из Парижа, встреча в библиотеке и все прочее. Очевидно, Дмитрий узнал обо мне – возможно, даже из моих заявлений с просьбой о выдаче визы – и придумал хитрый план. Но и это меня не беспокоило бы, будь это проделано с добрыми намерениями”.
Последнее предложение Алекс подчеркнул.
Солнечный свет окрасил растущую стопку исписанных листов в ярко-желтый цвет молодой луковой кожуры. Наконец Алекс отложил ручку, провел тыльной стороной ладони по колючей щеке и отправился на кухню, чтобы заварить кофе. Он все еще думал о своем разговоре с Дмитрием.
– Тебе не случалось бывать там? – спросил он небрежно, рассказав Дмитрию о том, как его пригласили в Институт Восточной Европы.
Дмитрий пожал плечами.
– Я узнал о его существовании только от Татьяны. Она говорила мне, что пользуется тамошней библиотекой для своего диплома.
При воспоминании об этом моменте Алекс почувствовал закипающий гнев. “За кого он меня принимает? – думал он. – За идиота? Я семь лет изучал Советский Союз в нашем лучшем университете и знаю о своей родной стране достаточно много, чтобы угадать, где кончаются совпадения и начинаются проделки КГБ”.
Он перенес чашку с кофе на письменный стол, уселся в кресло и с рассеянным видом уставился в окно. Институт представлялся ему теперь участком фронта, как и все подобные ему организации, которые КГБ основал по всему свободному миру и неустанно контролировал – культурные центры Советского Союза, общества дружбы, бюро путешествий, организации движения за мир. Все это служило прикрытием для тайных операций КГБ в Европе и в Америке.
Алекс помнил, что в день, когда он в первый раз переступил порог Института Восточной Европы, он слышал в кабинете Мартино разговор на русском языке. В пепельнице на столе директора остался окурок сигареты “Голуаз” – такие сигареты курил его брат. Неужели Дмитрий давал Мартино указания, чтобы наверняка заманить его, Алекса, в ловушку?
Алекс снова взялся за перо.
“Боюсь, Ниночка, мой братец некошерный. В такси, по дороге в ресторан, он сказал, что работает в представительстве Торгпредства. Но мы-то с тобой знаем, что представители Торгпредства за рубежом – это агенты КГБ.
В ресторане я обратил внимание, что Дмитрий выбрал столик таким образом, чтобы сидеть у стены, поближе к выходу, и одновременно видеть весь зал. У него нет ни кредитной карточки, ни чековой книжки, везде он расплачивается наличными. На протяжении всего вечера он внимательно следил за всеми, кто сидел рядом или приближался к нашему столу. Кроме того, он упомянул, что объездил весь мир, что, как ты знаешь, для советских людей так же весьма необычно.
А что ты думаешь о Татьяне? Как среди сотрудников Торгпредства, пусть и внештатных, оказалась дочь известных эмигрантов, дальняя родственница последнего русского царя? Должно быть, ты знаешь, Ниночка, что любой лояльный русский не подойдет к человеку с такой фамилией и такими родственными связями и на пушечный выстрел. Любой, самый невинный его контакт с этим страшным “врагом народа” может привести к тому, что Дмитрий заработает себе бесплатную поездку в Заполярье, если только он не был на это официально уполномочен.
Боюсь, Нина, что тут не может быть никаких сомнений – мой брат работает в КГБ”.
Алекс допил из своей чашки последние горькие капли остывшего кофе и откинулся на спинку кресла, нервно потирая небритый подбородок. Шпион он или нет, но Дмитрий его брат. Именно Дмитрий сумел преодолеть все трудности и несчастья и спланировал такую сложную операцию только для того, чтобы увидеться с ним. Это означало только одно: все слова, что Дмитрий произносил вчера, не были фальшивыми. Дмитрий помнил о нем, беспокоился настолько, что рискнул ради него своей карьерой и заставил приехать в Париж.
При мысли об этом Алекс почувствовал прилив нежности и теплоты. Он помнил радостную улыбку Дмитрия, когда он поднимал свой бокал: “За тебя, Алекс!”
Возможно, у Дмитрия просто не было иного выхода, он вынужден был лгать ему, чтобы обезопасить себя. Главным было то, что двое сыновей Тони Гордон снова были вместе.
* * *
Татьяна впервые встретила Дмитрия Морозова восемнадцать месяцев назад. Был четверг, и она медленно шла по Рю де Лилль после вечернего семинара. Прогуливаться по улицам Парижа одной ей было непривычно: только недавно она прервала отношения со своим ухажером, студентом по имени Луи.
На углу темной Рю де Бонэ возле нее затормозил черный автомобиль, пара сильных рук схватила ее сзади и швырнула на заднее сиденье. Машина тут же рванула с места. Татьяна отчаянно сопротивлялась и пыталась кричать, но кто-то зажал ей рот рукой.
– Никто вас не услышит, Татьяна Владимировна, – сказал по-русски спокойный бесстрастный голос. – К тому же мы не причиним вам вреда. Я просто хочу поговорить с вами. Если вы будете плохо вести себя, то ваши родственники в Советском Союзе могут пострадать.
Татьяна яростно затрясла головой.
– О, да, – сказал мужской голос. – У вас есть родственники в России. Конечно, они теперь не Романовы, но мне все известно о Голицыных в Москве, Цветаевых в Киеве, Юдиных и Даниловых в Одессе. Ну как, теперь я могу убрать руку?
Татьяна кивнула. Что она могла сделать? Этот человек знал все о ее родственниках, которые слишком промедлили и потому не успели, подобно ее деду, вовремя уехать из России. Их дети все еще жили в Советском Союзе, правда, под другими фамилиями.
– Кто вы такой? – спросила она, как только он убрал руку.
– Мы работаем на советское правительство, – последовал ответ, и Татьяна поняла, что сбылись самые страшные ее опасения. Эти люди были из КГБ.
За рулем черной машины был сухопарый, костлявый человек с обломанными передними зубами. Он высадил своих пассажиров на другой темной улочке, и Дмитрий повел пленницу в кафе, переполненное рабочими. Они были в Банолэ, рабочем пригороде Парижа. После того как они уселись за угловым столиком и заказали кофе, Дмитрий наклонился к ней.
Он говорил ровным, сухим голосом, просто излагая факты:
– Мы знаем о вас все, Татьяна Владимировна. Мы знаем, что вы приходитесь родственницей Великому князю Евгению Романову, что вы играете на пианино, что месяц назад вы расстались со своим кавалером. Мы также знаем, что ваша мать серьезно больна и что ваш отец – архитектор. Нам даже известно то, чем он занимается после работы.
С нарастающей паникой Татьяна прислушивалась к монотонному голосу Дмитрия. Этот жестокий человек знал все их секреты! Теперь он намекал на связи ее отца с эмигрантскими организациями в Париже и даже назвал имя друга их семьи, который стал экспертом ЦРУ. Затем он рассказал ей то, что считалось самой большой тайной – историю о ее двоюродном брате Игоре, который проник в СССР в качестве австрийского журналиста.
– Как вы полагаете, разве смог бы “мистер Иоганн Кунц”... – он произнес фальшивое имя Игоря с нескрываемым пренебрежением, – получить советскую визу и так быстро найти квартиру в Москве, если бы мы не знали обо всем с самого начала? Строго говоря, именно мы подбросили ему идею о том, чтобы отправиться в Советский Союз.
– Но зачем?
– Потому что мы хотели, чтобы он был целиком в нашей власти там, а вы – здесь, – с готовностью пояснил Дмитрий.
Все это он рассказал ей негромким, почти небрежным голосом, не забывая прихлебывать горячий кофе. Он казался совершенно уверенным в том, что она не попытается убежать, и он был совершенно прав. Татьяна понимала, что может встать и уйти хоть сейчас, но что толку? Человек, похитивший ее в Париже, без труда мог расправиться и с ее родственниками в СССР, и с родителями во Франции. Ему достаточно было просто щелкнуть пальцами, чтобы все было исполнено в точности так, как он прикажет, и Татьяна никуда не пошла, а осталась за столиком кафе, продолжая слушать то, что он ей говорил.
Только один раз она попыталась возразить Дмитрию, когда он стал угрожать смертью ее отцу.
– Мой отец – французский гражданин! – вспыхнула она. – Он приехал в эту страну в возрасте трех лет и находится под защитой правительства.
– То же самое можно было сказать и о некоторых других, – спокойно произнес Дмитрий, бросая на стол перед ней пачку фотографий. – Все они были лидерами эмигрантских организаций, – сказал он будничным тоном. – Преждевременная и страшная кончина.
Он показывал ей фотографии, называя имена убитых диссидентов и даты.
– Вы ведь не хотите, чтобы имя вашего отца добавилось к этому списку, не так ли?
Татьяна в ужасе рассматривала фотографии людей, некоторые из них были ей знакомы, затем подняла взгляд. Морозов смотрел на нее в упор и ухмылялся. В его глазах светились такая победоносная уверенность и смертельная угроза, что Татьяна сердцем поняла: Дмитрий как-то причастен к этим убийствам. Возможно, он сам был не только судьей, но и палачом.
– Итак, Татьяна Владимировна, что вы скажете?
Она никак не могла поверить, что их разговор происходит наяву, а не во сне. Она сама часто приходила на собрания эмигрантов, происходившие в доме ее родителей на бульваре Сен-Жермен, или выезжала вместе с отцом на митинги в пригородах. Тем не менее она ясно видела, что все это было лишь напрасной тратой сил, уходивших на пустые разговоры, никому не нужные декларации и прочую высокопарную чушь об освобождении Родины от владычества большевиков. Ничего из этого она не принимала серьезно, и даже отъезд Игоря в Москву казался ей легкомысленным мальчишеством.
Теперь же она неожиданно очнулась и взглянула в лицо грубой реальности тайной войны. КГБ внедрился в их организацию, возможно, что он контролировал и десятки других эмигрантских организаций по всей Европе. У нее не было иного выхода, кроме как согласиться на примитивный бартер, предложенный ей Дмитрием: жизнь ее родственников и друзей в обмен на сведения, которые она будет поставлять. Прикрытием для их встреч должна была послужить ее должность внештатной переводчицы в Торгпредстве.
– И запомни, – сказал Дмитрий, когда черный автомобиль уже мчался обратно в Париж. – Если ты скажешь своему отцу хоть одно слово о нашей встрече, это будет означать его смертный приговор.
– А если я обращусь в полицию? – нашла в себе мужество спросить она. Автомобиль как раз пересекал Иль де ля Ситэ.
Дмитрий попросил водителя остановить машину.
– Ступай! – грубо сказал он. – Полицейский департамент как раз через дорогу. Вот только что ты им скажешь? Впрочем, что бы ты ни сказала, тебе никто не поверит Самое худшее, что они могут сделать, это выдворить меня из страны. Я останусь в живых. Но ты – ты начнешь беспокоиться о своей семье... потом начнешь бояться за свою жизнь. Ступай!..
Он вытолкнул ее из машины на тротуар и оставил там. Последнее, что она услышала в тот день, был его короткий и сухой смех.
Так она начала работать на него. Через месяц она стала его любовницей.
Дождливым воскресным днем Дмитрий вызвал Татьяну к себе на квартиру. Закрыв за ней дверь, он подтолкнул ее в спальню, нарочито медленно раздел и бросил на кровать. Она не пошевелила и пальцем, чтобы помешать ему. Он расстегивал брючный ремень, а она неподвижно смотрела на него, сдерживая дыхание. Это не было насилием – оба знали, что она не станет сопротивляться. Дмитрий считал, что она просто боится его, он не мог и предположить, что она была заворожена исходившей от него грубой силой, а его абсолютная власть над ней странным образом придавала остроту всем ее ощущениям.
В тот самый первый раз она позволила Дмитрию делать с ней все что ему хотелось. Сама Татьяна вела себя послушно и пассивно, подчиняясь ему, словно робот. Однако впоследствии, пусть и не сразу, они поменялись ролями. За несколько недель она научилась удовлетворять его сладострастие при помощи своего тела, рук и рта, ведя его за собой к новым вершинам наслаждения. В моменты, когда этот могучий мужчина стонал и задыхался в восторге, когда его тело каменело от страсти или безвольно обмякало в ее руках, Татьяна чувствовала себя его госпожой и повелительницей. Она играла на нем как на музыкальном инструменте, а музыка ей всегда нравилась.
Она понимала, что полностью принадлежит ему, и смирилась с этим, однако никогда не любила его. В системе их странных взаимоотношений для ее эмоций и чувств просто не оставалось места, и она была рада этому. Ей просто нравилось заниматься с ним любовью, и она не чувствовала себя униженной или испорченной. В гораздо большей степени была ей не по душе та роль, которую она исполняла в организации своего отца – роль шпионки и доносчицы. В здание Торгпредства она приходила ежедневно и шла в кабинет Морозова ссутулившись, глядя прямо перед собой, стараясь не замечать устремленных на нее алчных взглядов и непристойных улыбок, которыми обменивались между собой пожилые русские сотрудники, одетые в одинаковые серые костюмы и коричневые ботинки.
Раз в неделю она должна была представить Дмитрию свой доклад. В каждом таком сообщении она перечисляла имена людей, пришедших на собрания эмигрантской организации, кратко излагала содержание прений по основным темам, фиксировала все подробности, касающиеся планов на будущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79