..
- Помолчи-ка. Что там такое? - сказал Фейруэй.
- Э-эй! - раздался оклик из темноты.
- Гей-гей! - отозвался Тимоти.
- Есть тут прямая дорога к миссис Ибрайт в Блумс-Энд? - донесся до них тот же голос, и, смутно видимая в полутьме, длинная тонкая фигура приблизилась к кургану.
- Может, нам бы домой побежать, соседи? - сказал Христиан. - Только не порознь, а всем вместе? А?
- Наберите там дроку, - сказал Фейруэй, - да зажгите - посмотреть, кто это.
Когда пламя вспыхнуло, из темноты выступил молодой человек в облегающем костюме и красный с головы до пят. - Есть тут прямая дорога к дому миссис Ибрайт? - повторил он.
- Да вон та тропка, где ты стоишь.
- Нет, такая, чтобы фургон и пара лошадей могли пройти.
- Проедешь и парой. Дорога, правда, плоха, да и круто, но ежели у тебя есть фонарь, так лошади найдут, куда копыто поставить. А где твоя повозка, сосед охряник? Высоко ли уже взобрались?
- Я оставил ее внизу, с полмили отсюда, а сам пошел проверить дорогу. Давно здесь не бывал, боялся в темноте заплутаться.
- Ничего, валяй, проберетесь, - сказал Фейруэй. - Ох, и страх же меня взял, когда я его увидел! - продолжал он, обращаясь ко всем вместе, в том числе и к охрянику. - Господи, думаю, что это за пугало такое огненное? Ты, друг, не обижайся, я же не говорю, что ты и впрямь пугало, основа-то у тебя, всякому видать, хорошая, отделкой вот малость не вышел. Я к тому, что спервоначала больно уж мне чудно показалось - вроде как черта вдруг увидал либо красный этот призрак, про которого мальчишка рассказывал.
- А я еще хуже перепугалась, - сказала Сьюзен Нонсеч, - потому прошлой ночью я во сне мертвую голову видела.
- Ох, да уж и не говорите, - сказал Христиан. - Ему бы еще платок на голову, совсем бы дьявол с картинки про искушение.
- Ну что ж, спасибо, что показали дорогу, - проговорил, слегка улыбаясь, молодой охряник. - И спокойной ночи вам всем.
Он сошел с кургана и исчез в темноте.
- Где-то я встречал этого парня, - заметил Хемфри. - Но где, и когда, и как его звать, не помню.
Не прошло и пяти минут после ухода охряника, как новый путник приблизился к частично ожившему костру. То была всем известная и всеми уважаемая вдова, тоже местная жительница, но по манере держать себя отличавшаяся от простых поселян. На черном фоне убегавшего вдаль вереска лицо ее светилось ровной белизной без теней и полутонов, как античная камея.
Это была женщина средних лет, с правильными и несколько жесткими чертами лица, какие часто встречаются у тех, в ком острый, проницательный ум преобладающее качество. Временами казалось, что она смотрит на все с высоты -как бы с некоей горы Нево, недоступной для окружающих. В ней была отчужденность, как будто одиночество, источаемое вересковой степью, все сосредоточилось в этом лице, так нежданно возникшем из темных ее пределов. На поселян, столпившихся у костра, она смотрела с таким видом, словно очень мало считалась и с их присутствием, и с тем, что они могут подумать о ней, блуждающей в такой поздний час и по таким глухим местам; в этом беглом взгляде было косвенное признание, что в каком-то смысле они ей не ровня. Объяснялось это, вероятно, тем, что, хотя муж ее был мелким фермером, сама она родилась в семье священника и когда-то мечтала для себя не о таком будущем.
Люди с сильным характером, подобно планетам, движутся по орбитам, окруженные собственной атмосферой. И эта немолодая женщина, появившаяся теперь на сцене, умела в любом обществе задавать тон. С поселянами она обычно бывала сдержанной и немногословной, может быть, именно от сознания своего превосходства. Но сейчас, попав на свет, к людям, после одиноких блужданий в темноте, она склонна была к большей, чем всегда, общительности, что проявлялось не столько в ее словах, сколько в выражении лица.
- Ба, да это миссис Ибрайт, - сказал Фейруэй. - Миссис Ибрайт, всего десять минут назад тут один человек спрашивал, как к вам проехать. Охряник.
- Что ему нужно? - спросила она.
- Не сказал.
- Продать, вероятно, что-нибудь хочет. Только что - не могу себе представить.
- А мы тут порадовались за вас, мэм, - сказал торфяник Сэмгоэл. Слыхать, ваш сын Клайм на рождество приезжает? Вот он страх как любил костры разжигать!
- Да, кажется, приедет, - сказала она.
- Красивый небось парень теперь стал, - заметил Фейруэй.
- Он теперь взрослый мужчина, - спокойно ответила она.
- И не боязно вам, миссис, одной по пустоши ходить? - проговорил, выдвигаясь вперед, Христиан; до сих пор он держался поодаль. - Смотрите, не заблудитесь! Нехорошо ночью на Эгдоне, а сегодня еще и ветер как-то по-особому воет, ровно живой... Даже кто Эгдон хорошо знает, и то, бывало, вражья сила невесть куда заведет!
- Это ты, Христиан? - сказала миссис Ибрайт. - Что это ты вздумал от меня прятаться?
- Да я сразу-то вас не признал - темно, ну и оробел малость. Я же отроду этакий горюн - все чего-то худого жду, все беспокоюсь... Кабы знали вы, какая меня иной раз тоска берет, так подивились бы, что я до сих пор еще руки на себя не наложил.
- Ты, значит, не в отца пошел, - сказала миссис Ибрайт, поглядывая в сторону костра, где дедушка Кентл все еще выплясывал в одиночку среди искр.
- Эй, дед! - сказал Тимоти Фейруэй. - Не срами ты нас! Этакий старец почтенный - на восьмой десяток уже перевалило, а скачешь один, как маленький!
- Блажной старик, - удрученно сказал Христиан. - Все бы ему озоровать! Я б с ним, непутевым, и недели одной не прожил, было б только куда уйти!..
- Ты бы, дедушка, должен гостью нашу встретить, поприветствовать, как положено, ты же здесь всех старше, - укорила и метельщица Олли Дауден. Этак бы куда пристойней!
- А и верно, конечно бы, должен, - покаянно вскричал дряхлый весельчак, останавливаясь. - Памяти у меня совсем нет, миссис Ибрайт, забываю, как все они на меня смотрят. Думаете, у меня веселье одно на уме? Э, нет, не всегда. Это тоже бремя не малое, когда все тебя вроде как за начальника почитают, я же чувствую.
- Мне очень жаль прерывать нашу беседу, - сказала миссис Ибрайт, - но я должна вас покинуть. Я шла через пустошь к своей племяннице, они с мужем хотели сегодня вернуться, но услыхала голос Олли и поднялась сюда спросить, не собирается ли она домой. Тогда мы могли бы пойти вместе, нам по дороге.
- Да, да, мэм, я как раз хотела идти, - с готовностью откликнулась Олли.
- Так вы, наверно, встретите этого охряника, про которого я говорил, сказал Фейруэй. - Он только пошел за своим фургоном. И мы слыхали, что ваша племянница с мужем, как поженятся, так сейчас и вернутся, и тоже вскорости пойдем туда спеть им песню на счастье.
- Очень вам благодарна, - сказала миссис Ибрайт.
- Но мы пойдем напрямик, через заросли, а вам в длинном платье нельзя, так вы уж нас не ждите.
- Хорошо. Ты готова, Олли?
- Да, мэм. А вон, глядите, и окошечко светится. Это у вашей племянницы. Вот так пойдем на огонек и с дороги не собьемся.
Она указала на тусклое пятнышко света в низине, на которое еще раньше указывал Фейруэй, и обе женщины стали спускаться с кургана.
ГЛАВА IV
ОСТАНОВКА НА БОЛЬШОЙ ДОРОГЕ
Вниз, вниз и опять вниз спускались они, с каждым шагом продвигаясь не столько вперед, сколько все ниже и ниже. Колючки дрока с шумом цеплялись за их юбки, папоротники задевали за шею, так как, хотя мертвые и усохшие, они все еще стояли выпрямившись, словно живые, - зимняя непогода еще не успела сломать их и прибить к земле. Многие, пожалуй, сочли бы, что неблагоразумно двум женщинам одним совершать этот ночной спуск в преисподнюю, но для Олли и миссис Ибрайт глухие тропы и лохматые заросли Эгдона были во все времена года привычным окружением; а что сейчас было темно, так ведь лицо друга и в темноте не внушает страха.
- Стало быть, Томазип вышла за него наконец, - сказала Олли, когда спуск стал менее крут и не приходилось уже думать о каждом шаге.
- Да, - медленно проговорила миссис Ибрайт. - Наконец.
- Скучать будете по ней, мэм, она же у вас как дочка родная жила.
- И то уж скучаю.
Олли не обладала тактом, который подсказал бы ей неуместность иных вопросов, но ее простодушие делало их безобидными. Ей невольно прощали то, чего не стерпели бы от другого. И миссис Ибрайт спокойно приняла эту попытку вновь коснуться наболевшего места.
- Подивилась же я, как услышала, что вы согласились, - продолжала Олли. - Прямо ушам своим не поверила.
- Я бы сама не поверила, если бы год назад мне кто-нибудь это сказал. Но видишь ли, Олли, тут есть многое и за и против. Я не сумела бы тебе объяснить, хоть бы и постаралась.
- Да я понимаю, необстоятельный он человек, вашей семье не под пару. Теперь вот трактир держит, разве это настоящее дело? Ну, правда, ученый, инженером, говорят, был, да сгубило его веселое житье.
- В общем, я решила, что лучше уж ей выйти, за кого она хочет.
- Ну да, влюбилась, бедняжка, что делать, сердцу не прикажешь. Все-то мы так. А он, что про него не говори, а все ж таки он и гостиницу содержит, и пустоши порядочный кусок распахал, и сборщики вереска на него работают, и обхожденье у него, как у джентльмена. Да и что уж теперь-то - сделано, так сделано, назад не воротишь.
- Не воротишь, - подтвердила миссис Ибрайт. - А, вот и проселок. Теперь идти будет легче.
Больше они не говорили о замужестве Томазин и вскоре дошли до того места, где от проселка отделялась узкая тропа и где им предстояло расстаться. Олли на прощанье попросила свою спутницу напомнить Уайлдиву, что он обещал прислать ее больному мужу бутылку вина по случаю своей свадьбы, да так и не прислал, и повернула налево к своему дому, скрытому за отрогом холма, а миссис Ибрайт пошла проселком, который немного подальше впадал в большую дорогу возле гостиницы "Молчаливая женщина". Туда она и держала путь, рассчитывая найти там свою племянницу, уже вернувшуюся с мужем из Энглбери после венчанья.
Сперва она прошла мимо "Пашни Уайлдива" - так местные жители называли участок земли, некогда отвоеванный у вереска и ценой многолетних усилий подготовленный для посева. Тот, кто первый возымел эту идею, умер от непосильных трудов по расчистке, его преемник разорился на удобрения. Уайлдив пришел следом за ними, как Америго Веспуччи, и снискал славу, по праву принадлежащую тем, кто трудился здесь до него.
Когда миссис Ибрайт поравнялась с гостиницей и хотела уже войти, она вдруг заметила впереди на дороге - ярдов за двести - пару лошадей, фургон и шагающего рядом человека с фонарем в руке. Они двигались ей навстречу, и нетрудно было догадаться, что это и есть тот охряник, который ее разыскивал. Тогда, вместо того чтобы свернуть к гостинице, она пошла дальше по дороге.
Фургон приблизился, и человек с фонарем прошел бы мимо, не обратив на нее внимания, но она повернулась к нему и сказала:
- Не вы ли это недавно про меня спрашивали? Я миссис Ибрайт из Блумс-Энда.
Охряник вздрогнул и поднял палец. Он остановил лошадей и жестом показал, что просит ее отойти с ним в сторонку, что она и сделала, несколько удивленная.
- Вы, наверное, меня не знаете, мэм? - сказал он.
- Не знаю, - сказала она. - Ах нет, знаю! Вы молодой Венн - ваш отец держал где-то здесь молочную ферму?
- Да. А я немножко знаю вашу племянницу - мисс Тамзин. У меня есть для вас дурные вести.
- О ней?.. Но ведь она, как я понимаю, сейчас у себя дома с мужем? Они рассчитывали к вечеру вернуться - вон туда, в гостиницу?
- Там ее нет.
- Почему вы знаете?
- Потому что она здесь. В моем фургоне, - добавил он с запинкой.
- Господи! Какая еще новая беда стряслась? - проговорила миссис Ибрайт, закрывая глаза рукой.
- Не могу вам в точности объяснить, мэм. Знаю только, что когда я утром ехал по дороге - этак с милю от Энглбери, - слышу вдруг, бежит кто-то за мной, стукотит каблучками, как лань копытцами. Оглянулся - а это она, как смерть бледная. "Ах, говорит, Диггори Венн! Я так и думала, что это ты. Ты мне поможешь? У меня горе".
- Откуда она знает ваше имя? - недоверчиво спросила миссис Ибрайт.
- Да мы еще раньше встречались, когда я мальчишкой у отца жил, после-то я взялся за это ремесло и уехал. Ну, она попросила ее подвезти - и вдруг упала без чувств. Я ее поднял и уложил в фургоне, там она и сейчас. Очень плакала, но ничего не сказала, только - что сегодня утром должна была венчаться. Я ее уговаривал поесть, да она не могла и под конец уснула.
- Я хочу сейчас же ее видеть, - воскликнула миссис Ибрайт, устремляясь к фургону.
Охряник поспешил вперед с фонарем и, войдя первым, помог миссис Ибрайт подняться. Сквозь растворенную дверцу она увидела в дальнем конце фургона импровизированное ложе, вокруг которого было развешено все, что в хозяйстве охряника могло служить занавесью, - очевидно, для того, чтобы предохранить от соприкосновения с краской. На узенькой койке лежала девушка, укрытая плащом. Она спала. Свет от фонаря упал на ее лицо.
Светлое, милое лицо - кроткое лицо деревенской девушки - покоилось в гнездышке из вьющихся каштановых волос. Не красавица в обычном смысле слова, но и не просто хорошенькая, она была где-то на полпути между той и другой. И хотя глаза ее были закрыты, легко было себе представить, как они просияют, открывшись, и станут средоточием всех разбросанных кругом отблесков. Основным тоном лица была радостная надежда, но сейчас поверх этой основы, как некое чужеродное вещество, лежал налет тревоги и печали. Печаль была столь недавней, что не успела отнять у этого лица юную свежесть и пока лишь облагораживала то, что в дальнейшем могла уничтожить. Алость губ не успела поблекнуть, наоборот, казалась еще ярче от отсутствия обычно соседствующего с ней, но менее прочного румянца щек. Временами губы ее приоткрывались с тихим ропотом невнятных слов. В ее прелести было что-то родственное мадригалу, - казалось, представать людям она должна всегда в ореоле рифм и гармонии.
Одно, во всяком случае, было ясно - нескромно было бы разглядывать ее такую, как сейчас. Охряник, должно быть, это почувствовал, потому что, когда миссис Ибрайт склонилась над ней, он отвел глаза с деликатностью, очень его красившей. И спящая, наверно, это ощутила, потому что в следующий миг открыла глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57