Вот что обнаружилось, граждане. Вот что было ужасно. Оказалось, что благодаря предыдущему воспитанию накопилось такое количество общих мест и штампов мышления, что бедная человеческая единица, пытаясь сказать самому себе правду о собственных желаниях, не могла понять, чего она действительно хочет, а что ей только кажется, что она хочет или должна хотеть. Потому что без правды о своих желаниях нельзя было установить правду о форме своей личности, то есть о своем характере. То есть о той особенности своей, которая сможет расцвести неповторимым цветком и сделать счастливой самое личность и окружающих ее. - А выход опять был под носом, и мы с приятелями, видимо, знали о нем, но помалкивали по многим немаловажным причинам, не последняя из которых была та, что нормальные люди могли посчитать нас сумасшедшими. - "Любопытно только, что она и сейчас выглядит, как будто ей двадцать лет", - сидя у телевизора, думал я об ушедшей женщине. Видимо, она научилась не врать гораздо раньше меня. А что толку? Обыкновенная женщина. Какая там Древняя Греция! - Теперь внимание. Теперь сюжет этой обыденной истории начинает делать головокружительный поворот. - Только я подумал о том, как она молодо выглядит, и это, наверно, потому, что она научилась не врать раньше, чем я, и потому разрыв в возрасте. который так испугал меня когда-то в незапамятные времена, теперь еще увеличился и мы все отдаляемся друг от друга со скоростью непреодоленной лжи, - только я об этом подумал, как (внимание!) дикторша последних известий, улыбаясь, начинает читать по бумажке, которую кто-то ей положил на стол, что в районе Караганды опустился межпланетный корабль неземного происхождения. - А потом дикторша из телевидения перестает улыбаться и, запинаясь, читает второй раз то же самое сообщение, а потом экран выключают и появляется табличка - технические помехи, а потом экран снова вспыхивает и мужчина-диктор с некрасиво пляшущей челюстью в третий раз читает то же самое сообщение, и тогда мы помаленьку начинаем соображать, что это не надоевшая всем телевизионная хохмочка, которую называют режиссерским приемом, что-то вроде горчички на скучной сосиске обыденной информации, а что все это правда, и что кто-то прилетел наконец, и спрашивается - что теперь с этим делать, а? - Дальше расскажет физик.
Слишком долгое ожидание. Рассказывает Алеша Аносов по прозвищу рыжик. Крах второй.
- Мы сидели у Памфилия и пытались привести его в себя, разговорить, а он все не поддавался, посылал нас изредка нехорошими словами, а когда мы поднимались уходить, он отворачивался к стенке на своей бугристой тахте, и тогда мы слышали дыхание его прокуренных легких, и тогда мы шли от дверей обратно и глядела на его затылок, который был выразительней его лица, так как лицо его ничего не выражало вовсе, а затылок выражал хотя бы презрение к нам, так ничего и не понявшим. - И так мы танцевали от двери к тахте некоторое долгое время и все больше увязали в липучей паутине бессмысленности. И потому, когда раздался осторожный стук в дверь, мы, честно говоря, обрадовались. - Да! - крикнул Костя. - Да, входите! - Хоть какая-то живая душа, - сказал я. - Слава богу. - Да! - крикнул Костя. - Да! Входите!.. Дверь приоткрылась, на пороге стоял невысокий человек в берете. Мы смотрели на него, он на нас. - Здравствуйте, - тихо сказал он. - Закройте дверь! - рявкнул Гошка, не поворачиваясь. - Дует... - Человек вышел и закрыл дверь с той стороны. Мы переглянулись. - Кто это? - спросил я. - Не знаю, - ответил Костя, идя к дверям. Человек стоял на лестничной клетке и ждал. - В чем дело? - спросил Костя. - Почему вы ушли? - Вы сказали "закройте дверь". - Недоразумение, - сказал Костя. - Войдите. Тот вошел и снял берет. - Меня направили к вам, - сказал он мне. - Я ваш новый... - Ко мне? - удивился я. - Извините, я продолжу... - сказал он. - Я ваш новый ассистент. - Так. Слушаю вас, - сказал я. - Извините, это все, - сказал он. - Немного, - сказал я. - Извините. - Костя посмотрел на него внимательно. [Image] - Странные у тебя ассистенты. - Начальству виднее, - ответил я Косте и обратился к нему: - Подождите нас. - За дверью? - спросил ассистент. Я откашлялся. - Гоните его к черту, - сказал Гошка, и мы увидели его блестящие глаза, обращенные к ассистенту. - Не обращайте внимания, - сказал я этому человеку. - Сядьте куда-нибудь. - Извините, а куда? - спросил тот. - К черту! - сказал Гошка. Мне хотелось сказать то же самое, но я сдержался. - Вы плохо начинаете, - сказал я ему. - Мне нужны инициативные сотрудники. - Он смущается, - сказал Костя. - Не тронь его. Вы смущаетесь? - Не знаю, - сказал ассистент. Костя побагровел. - Я взял ассистента за руку и подвел к креслу в дальнем углу. - Садитесь. Почитайте вот это... - я сунул ему в руки журнал. - Здесь есть статья об инициативе. Вам будет интересно. - Я почитаю, - сказал он. Мы подошли к Гошке. - Зачем вы оставили его здесь? - сказал он. - Он мне не нравится. - Гошка. - сказал я, - кончай все это. Надоело. Старый ты уже для таких штучек. - В том-то и дело, - сказал Гошка. - Вы болваны. Не поняли, что произошло. - Он ошибался. Мы прекрасно все понимали. Не хуже, чем он. Только мы сдались, а он нет. Вот в чем дело. И то, что он не сдался, было хуже всего. Чересчур все это напоминало безумие. И сейчас Гошка пропадал. - Я не верю в то, что человек состоит из пищи, которую он ест. И я не верю, что можно заменить слово "душа" словом "психология", а потом считать ее решающей системой. - Душа, а проще сказать, личность человека, это, видимо, все-таки не просто система, даже самая сложная. Хотя бы потому, что любая система может и не работать, если питание отключено, и все-таки оставаться системой. А личность человека, его душа - это процесс, работа. И устойчивость ее - это не устойчивость камня, лежащего в овраге, а динамическая устойчивость волчка, гироскопа, сопротивляющегося отклонению. - Я не верю в статику души. И потому я считаю, что искусство всегда держалось на исключениях. С нормой ему делать нечего. Норма - это инструкция. Может быть, я считаю, что искусство занимается патологией? Нет. Просто искусство интересуется теми исключениями, в которых оно предчувствует норму более высокую, чем обыденность. - Возьмите любой образ, самый реалистический и достоверный. Ну хоть Наташу Ростову, например. В финале она добродетельная самочка. А поначалу она обещала норму более высокую и потому была исключением. Обещание не выполнено, и читать про это неинтересно. Почему любят детей? Потому что они обещают. Отнимите детское у короля Лира, и останется вздорный старик, псих ненормальный. - Гошка был исключением из правила и потому погибал. И погибал он из-за этого проклятого марсианина, ничем, казалось, не отличавшегося от людей. - То есть, конечно, он прилетел не с Марса, но название его планеты почти невозможно выговорить, поэтому его стали называть марсианином. Ведь называли же на Руси немцами всех иностранцев. Не правда ли? - Помните, что произошло, когда прилетел марсианин? Ну вы же прекрасно помните. Немногие тогда понимали весь обыденный трагизм случившегося. - Праздновали, торжествовали, печатали статьи и интервью. Шуму и треску было столько, что все уже начали уставать, как при затянувшемся кинофестивале. И вот тогда никто еще ничего не понял, не поняли смысла того, что произошло, но уже ощущали - что-то случилось. - А потом разом прекратились все сообщения, перестали печатать портреты этого - хотел сказать, человека- марсианина. - Волнение медленно угасало. Какое-то время оно поддерживалось на Западе смутными слухами о неких особенных данных, которые он сообщает сейчас ученой и правительственной комиссии. Все ждали сенсационного коммюнике, и возникли даже страхи. Но когда оно было опубликовано, это коммюнике, страхи утихли и все успокоилось. - В коммюнике говорилось, что марсианин сообщил чрезвычайно важные научные данные об обществе его планеты, о природе и энергетическом потенциале планеты, что, как предварительно удалось выяснить с помощью электронного перевода, на планете существует единая общественная система, что его планета не знает войн и потому настроена дружественно к обитателям Земли, что марсианин в настоящее время проходит курс изучения языка, после чего Академия наук будет печатать многотомное исследование, основанное на данных, сообщаемых марсианином, и потому вклад его в науку неоценим. И все. Ну вы же помните. - И все. - И тут, наконец, все поняли, что произошло. - А произошло вот что. - Как там ни крути, а в душе каждого человека живет смутное представление о необыденном. - Смутное потому, что точных критериев необыденного нет. - И потому произошла ужасная вещь. - Если марсианин прилетел сюда сообщить научные данные, то грош цена этим данным, если рухнул некий неопределенный идеал необыденности, который втайне каждый относил почему-то к другим планетам. В том-то и дело, что прилетел. - Прилетел и стал давать автографы. И вся столетняя мечта о другом, недостижимо необыденном мире рухнула. Вся она свелась в общем к нормальному интервью: - Ну как поживаете? - Ничего. - Расскажите слушателям, как вы добились таких результатов. - Сначала у нас ничего не получалось, но потом... Стоило мечтать о прилете марсиан, чтобы услышать разговор типа: - Ну как у вас с продуктами? - Ничего. А у вас? А как же "Аэлита"? - О господи! Стоило дожидаться столько лет встречи с пришельцем, чтобы увидеть на всех экранах этого молодого человека, которыми у нас самих хоть пруд пруди. - Интерес к нему держался до тех пор, пока еще ощущалось, что вот он марсианин, а поди ж ты, ну совсем как мы с вами, и еще некоторое время, пока ожидали сенсационных сообщений. А когда началась нормальная научная работа и стало известно, что их жизнь отличается от нашей только деталями совершенно несущественными, если вспомнить, что речь идет о другой планете, то все поняли - ничего не произошло. И это самое страшное. - Вы же помните прекрасно, как все пережили тяжелый, ни с чем не сравнимый психологический кризис. - Конечно, все давно уже поняли, что нечего ждать милостей от природы и прочее и человек должен сам совершенствовать себя и свою жизнь, не надеясь на варягов. Все так. И казалось бы, уже примирились с этим. Все так, но казалось, казалось все же... Вдруг обнаружили, что в душе у каждого жил, а теперь умирает ребенок. Который верил в Деда Мороза и Снегурочку, верил в необыденное. А тут прилетел обыкновенный молодой человек, и рухнула иллюзия. Приехал молодой человек и привез кое-какие новинки техники, сообщение о том, что с продуктами у них неплохо и профсоюзные взносы уплачены за отчетный период, есть, конечно, кое-какие недоработочки, но в основном дела идут хорошо и дружными усилиями они избавятся от всех недостатков в ближайшую тысячу лет. - Мир повзрослел как-то сразу в течение нескольких дней. - Ладно. Детство прошло. Но наступило зрелое мужество. Надо было принять, примириться и думать о том, что делать дальше. - Теперь надо вернуться к этому проклятому клоуну Памфилию. - Вы, конечно, помните, что он говорил о той древней скульптуре? - То, что он говорил, достаточно хорошо известно, так как в свое время над этим много смеялись. - Он говорил, что всякий образ, родившийся в мозгу человека при известных условиях, может материализоваться в реальной жизни самостоятельно, так как будет создан по тем же законам, которые образовали его в мозгу человека. - Ну, посмеялись и забыли. - И только Гошка свято верил в это. - Мы сначала тоже не придали значения тому, что сказал Памфилий. Он поэт, и ему это полагается. "Ничего, - подумали мы. - Из этого всего получится, может быть, стих, а может быть, песня. И Гошка освободится". - Практика показала обратное. - Оказалось, что мы его еще мало знаем. А кого мы хорошо знаем, хотел бы я спросить? Может быть, себя мы хорошо знаем? Я пошутил, конечно. - Не получилось ни песни, ни стиха, а пришло письмо от Кати, моей жены. - Я тогда был в очень сложной командировке и, как всегда, заканчивал монтаж, как всегда, удивительно прекрасной схемы. Сколько я их состряпал за свою жизнь, одна лучше другой, но ничего существенного в мироздании от этого не произошло. Правда, на этот раз, кажется, тут действительно было нечто стоящее, и поэтому выбраться мне было затруднительно. А надо было. Потому что в письме было написано; - "Приезжай, Гошка пропадает". - Да, не получилось песни. - На этот раз песня обернулась острием внутрь, и Гошка пропадал. - Он пропадал потому, что все оказалось неправдой. Разве так он представлял себе этот прилет? Что угодно он мог себе представить, только не прилет этого заурядного марсианина, которому так обрадовались все мы, а потом постарались позабыть и о нем и о разочаровании. Ничего. Обошлось. А у него не обошлось. - Сейчас надо рассказать о том фокусе, который он проделал с нами много лет назад. - Когда Гошка пришел к мысли, что образ возникает в мозгу по тем же законам, что и его жизненный прототип, и что, стало быть, все, что возникает в мозгу, может при известных условиях повторяться в жизни, он обрадовался и успокоился. - Ну как же? Если изобретатель представляет себе во всех деталях двигатель, который он нигде не мог увидеть, то этот двигатель можно построить и он будет работать. Тут, правда, вмешивается воля и в момент воображения и в момент воплощения. И поэтому это пример элементарный. А образ возникает независимо от воли, и материальное подобие этого образа должно возникнуть независимо, значит надо ждать, пока законы, которые вызвали в мозгу этот образ, сами создадут его реальный прототип. А сколько ждать? Может быть, жизни не хватит? Может быть. Иногда простое ожидание героизм. - И Гошка ждал эту женщину, которая прилетала и улетела назад, оставив после себя головокружение и тоску. Но годы шли, люди занимались делами дня, и ожидание становилось нелепым. Менялись взгляды, делались открытия, ветер возвращался на круги своя, а Гошка ждал. Он уже становился анахронизмом. - Человечество трезвело, а "рыцарь Гринвальюс все в той же позиции на камне сидел", и над ним смеялся Козьма Прутков. - И тогда, много лет назад, мы, как и теперь, пришли к Гошке и тоже сразу поняли, что дело неладно.
1 2 3 4 5 6 7 8