После тяжкой паузы сержант посмотрел на город. Последний легион Морантов въезжал в западные ворота Засеки. От стен поднимались столбы черного дыма. Он кое-что знал о давней вражде Морантов и жителей вольного города Засеки. Они всегда были готовы вцепиться в горло друг другу. Засека побеждала чаще. И давно уже воины в черных доспехах с западных гор, с лицами, закрытыми слоем хитина, говорящие на языке, состоящем из щелчков и жужжания, ждали своего часа. Крики Воронов теперь заглушали вопли мужчин, женщин и детей, гибнущих под ударами меча.
– Императрица держит данное Морантам слово, – произнес негромко Быстрый Бен. – Час на резню. Не думаю, что Дуджек…
– Дуджек выполняет приказы, – прервал Вискиджак. – А у него на шее сидит верховный маг.
– Час, – сказал Калам. – А потом нам все разбирать.
– Не нашему отряду, – отозвался Вискиджак. – У нас другой приказ.
Оба солдата повернулись к сержанту.
– Тебе все еще нужны доказательства? – спросил Быстрый Бен. – Они гонят нас на континент. Это означает…
– Хватит! – рявкнул сержант. – Не сейчас. Калам, найди Скрипача. Быстрый, возьми Горечь. Будьте через час в палатке верховного кулака.
– А ты? – спросил Быстрый Бен. – Что ты собираешься делать?
Сержант услышал в голосе мага болезненную тоску. Он хотел получить подтверждение, что они делают все правильно. Немного уже осталось терпеть. Но даже если так, Вискиджак ощущал боль сожаления, он не мог дать Бену то, в чем он так нуждался. Он не мог обещать ему, что все изменится к лучшему. Он смотрел на Засеку.
– Что я собираюсь делать? Я собираюсь поразмыслить, Бен. Я слушал тебя, Калама, Маллета, даже Троттса. Теперь моя очередь. Оставь меня, маг. И забери эту проклятую девчонку с собой.
Быстрый Бен был обескуражен. Что-то в словах Вискиджака расстроило его, а может быть, и все.
Но сержант слишком устал, чтобы беспокоиться об этом. Он должен обдумать их новое назначение. Если бы он был религиозен, он бы наверное, принес жертву Худу, призывая тени своих предков. И хотя ему очень не хочется, ему придется поделиться своей мыслью с отрядом: кто-то в империи жаждет гибели Разрушителей Мостов.
Засека уже пройденный этап, не больше, чем вкус пепла во рту. Впереди новая цель: легендарный город Даруджистан. Вискиджак чувствовал, что пришло время нового кошмара.

Внизу, в лагере, сразу за последним холмом, узкие проходы между палатками запрудили телеги, нагруженные ранеными. Все ценнейшие приказания начальства были позабыты, воздух содрогался от воплей боли и страха.
Порванный Парус обошла уцелевших, перешагивая лужицы крови, натекающие с телег; она с ужасом взирала на курган из конечностей, растущий за палаткой хирурга. Отовсюду доносились завывания, хор из тысяч голосов напоминал о том, что такое на самом деле война.
А где-нибудь в столичном штабе в Унте, в трех тысячах лиг отсюда, кто-то начертит несколько слов напротив названия Второй армии и припишет: «Засека, зима, 1163 год сна Огненной Богини». Так будет отмечена гибель девяти тысяч мужчин и женщин. А затем забыта.
Порванный Парус помрачнела. Не все забудут. Разрушители Мостов подозревают измену. Она с ненавистью подумала о Тайскренне. Если это он убил Калота… Но она знала, что эмоции утихнут. Открытая схватка с верховным магом – кратчайший путь к воротам Худа. Она твердо стоит на земле. И Калот говорил тоже: «Грози кулаком, сколько хочешь, но дело – это совсем иное».
Она не раз видела сцены смерти с тех пор, как поступила на службу империи. Но до сих пор ее это не касалось. Теперь было совсем по-другому, воспоминания останутся надолго. «Не так, как раньше. Тарус двадцать лет провела, смывая кровь с рук». А теперь перед ее взором вставала одна и та же сцена: пустые доспехи на холме. Те люди бежали к ней, искали у нес защиты от ужаса, безумствующего на равнине. Это был жест отчаяния. Тайскренн о них не заботился, о них заботилась она. Она была для них своя. В прошлых сражениях они бились как львы, чтобы спасти ее жизнь. А в этот раз была битва магов. Ее черед. Особенность Второй. То, что удерживало армию от гибели и вызывало к жизни легенды о ее легионах. У тех солдат была надежда, они имели на нее право. Они бежали к ней за спасением. И умерли ради него.
«Если бы я принесла в жертву себя? Укрыла бы их защита моего Пути?» – думала Порванный Парус. Она выжила благодаря инстинкту самосохранения, инстинкт ничего общего не имел с благотворительностью. Сострадательные люди долго на войне не живут.
«Быть живым, – решила Порванный Парус, подходя к своей палатке, – и радоваться этому – совершенно разные вещи». Она вошла в палатку и опустила полог, потом осмотрела свои пожитки. Негусто, после двухсот девятнадцати лет жизни. Дубовый сундук, в котором хранятся ее книги о Тюре, запечатан заклинанием, на столике у постели – алхимические приспособления, разбросанные как детские игрушки.
Среди них лежал ее расклад Дракона. Она задержала взгляд на картах. Все в палатке выглядело по-новому – сундук, алхимические склянки, одежда, – все это принадлежало кому-то более молодому и тщеславному. А вот расклад Дракона был как старый добрый друг.
Порванный Парус подошла к нему. Рассеянным жестом она отбросила сверток, данный ей Каламом. Потом выдвинула стул из-за стола. Она присела и взяла колоду. Ее охватили сомнения.
Время шло. Что-то ее удерживало. Возможно, на смерть Калота было указание, и она все это время подозревала, что так и будет. Боль и страх всю жизнь составляли сущность ее души, но время с Калотом было совсем иным. Тогда у нее были свет, счастье, удовольствие. А она называла это развлечением.
– Как можно предать такое? – она произнесла эти слова с горечью и возненавидела себя за это. Ее старые демоны вернулись к ней, осмеивая смерть ее надежд. «Ты уже однажды отказалась от расклада, в ночь перед гибелью Мотта, в ночь, когда Танцор и еще один человек, что в те дни правил империей, похитили твою любовь, помнишь? Станешь ли отрицать, что тот расклад существовал?»
Ее взор затуманился воспоминаниями, которые она давно считала погибшими, она глядела на карты, часто моргая. «Хочу ли я услышать, что ты скажешь, старина? Нужны ли мне твои напоминания, твое заявление, что вера – для дураков?»
Она краем глаза заметила движение. То, что было в свертке, двигалось. Под упаковкой то тут, то там что-то топорщилось. Порванный Парус вздрогнула. Потом, затаив дыхание, она взяла сверток и положила перед собой. Достала из-за пояса маленький кинжал и начала перерезать завязки. Предмет внутри затих, словно ожидая результатов. Она сняла обертку.
– Парус, – позвал знакомый голос.
Ее глаза расширились, когда небольшая марионетка, одетая в желтый шелк, вылезла из мешка. Черты ее физиономии были знакомы.
– Хохолок!
– Рад снова видеть тебя, – ответила марионетка, поднимаясь. Она расставила в стороны руки, чтобы удержать равновесие. – Души переселяются, – заявила кукла, снимая шляпу и кланяясь.
Души переселяются.
– Но это знание давно утеряно. Даже Тайскренн… – Она умолкла, кусая губы. Ее мысли смешались.
– Позже, – сказал Хохолок. Он сделал несколько шагов, нагнул голову, изучая свое новое тело. – Да, – вздохнул он, – особо выбирать не пришлось, – он посмотрел нарисованными глазами на чародейку. – Пойди в мою палатку, пока эта мысль не пришла Тайскренну. Принеси книгу. Ты теперь тоже участвуешь. Пути назад нет.
– В чем участвую?
Хохолок ничего не ответил, наивно глядя на нее. Он опустился на колени.
– Чую запах расклада, – произнес он.
Пот холодными ручьями побежал по ее рукам. Хохолок часто заставлял ее ощущать неловкость, но это… Она чувствовала запах собственного страха. Она была ему почти благодарна, когда он отвел взгляд. Это была Старшая магия, Куралд Галейн, если легенды не врут, она была мертвящей, сырой и примитивной. У Разрушите лей Мостов была репутация отчаянных парней, но ходить рядом с Путями Хаоса было чистой воды безумием.
Почти по собственному почину открылся Тюр, вливая в ее усталое тело энергию. Ее глаза обратились к раскладу.
Хохолок это почуял.
– Порванный Парус, – прошептал он слегка изумленно. – Иди. Фатид зовет тебя. Прочти то, что должно прочесть.
Глубоко взволнованная и обеспокоенная, Порванный Парус взялась за Крыло Дракона. Она заметила, как дрожат ее руки, когда взяла карты. Она медленно тасовала их, ощущая, как карты мягко скользят под пальцами.
– Я чувствую бурю, бушующую в них, – произнесла она, раскладывая карты на столе.
Хохолок многозначительно хихикнул.
– Первый Аркан задает тон. Давай! Она перевернула верхнюю карту.
– Рыцарь Тьмы. Хохолок вздохнул.
– Хозяин Ночи делает игру. Разумеется.
Порванный Парус рассматривала нарисованную фигуру. Лицо было неясно, как всегда. Рыцарь был обнажен, его кожа отливала черным. От бедер он был человеком с хорошо развитыми мышцами, высоко поднимающим над головой двуручный меч, от которого тянулись дымные цепи, уходящие во тьму. Нижняя часть его тела принадлежала дракону, шкура была черной и только на животе переходила в серое. Как обычно, она видела нечто новое, то, что не встречалось ей раньше, выжидая свое время. Над головой рыцаря что-то висело, нечто, видимое только боковым зрением. Когда она фокусировалась на нем, оно исчезало. «Разумеется, нелегко разглядеть истину, верно?»
– Вторая карта, – торопил Хохолок, скорчившись на столе поближе к картам.
Она перевернула вторую карту.
– Опонны, двуликие Шуты Удачи.
– Худ побери их, – пробурчал Хохолок.
Сестра была в нормальном положении, а брат озадаченно глядел, стоя вверх ногами. Эта нить скорее тянула назад, чем толкала вперед, нить удачи. Выражение лица сестры было милым и мягким, означая нынешнее положение дел. Еще одна едва различимая деталь задержала взгляд Порванного Паруса: там, где рука сестры касалась руки брата, блестел крошечный серебряный диск. Чародейка нагнулась ближе, прищурившись. Монета, на одной стороне мужское лицо. Она моргнула. Нет, женское. Мужское, женское. Она резко выпрямилась. Монета вращалась.
– Давай дальше! – потребовал Хохолок. – Ты слишком медлишь.
Порванный Парус видела, что Опонны не интересуют куклу, а это о многом говорило. Она перевела дыхание.
В это дело втянуты Хохолок и Разрушители Мостов, она это чувствовала. Но вот ее роль неясна. После этих двух карт она уже знала больше, чем все они. Этого было немного, но достаточно, чтобы вывести ее живой из дела. Она выдохнула, подалась вперед и накрыла расклад ладонью.
Хохолок подскочил и завертелся на месте.
– Ты берешься за это? – разъярился он. – За Шута? Вторую карту? Бред! Сдавай дальше!
– Нет, – ответила Порванный Парус, снимая верхние две карты и возвращая их в колоду. – Я выбрала. И ты здесь ни при чем, – она встала.
– Сука! Я могу уничтожить тебя одним взглядом! Прямо теперь!
– Прекрасно, – произнесла волшебница. – Неплохая причина отсутствовать на заседаниях у Тайскренна. Действуй, Хохолок, – она ждала, скрестив руки.
Кукла засопела.
– Нет, – произнес он. – Ты мне нужна. И ты раздражаешь Тайскренна даже больше, чем я, – он мотнул головой в подтверждение своих слов, потом хохотнул. – Мое слово твердо.
Порванный Парус задумалась.
– Ты прав, – вздохнула Парус. Потом повернулась и пошла к выходу. Она тронула рукой грубый полог и остановилась. – Хохолок, насколько хорошо ты слышишь?
– Достаточно, – буркнула марионетка.
– Значит, ты должен слышать вращающуюся монету?
– Это из лагеря. А что слышишь ты?
Порванный Парус улыбнулась. Не сказав ничего, она отдернула полог и вышла. Когда она шла к штабной палатке, странные надежды зародились в ней.
Она никогда не считала Опоннов союзниками. Призывать удачу было глупо. А первый Аркан? Тьма, коснувшаяся ее руки, веющая холодом, грозно громыхающая и дымящаяся. И странный запах, запах рабства. Рыцарь может быть либо врагом, либо союзником, а скорее, ни тем, ни другим. Сам по себе, непредсказуемый. Но Опонны шли в тени у воина, оставляя Аркан Тьмы в стороне, между ночью и днем. Вращающаяся монета Опоннов потребовала от нее выбора.
Хохолок ничего не слышал. «Чудесно».
Даже сейчас, когда она подходила к штабной палатке, в ее ушах раздавался звон вращающейся монеты. Монета вращалась, вращалась, Опонны оборачивались то одним лицом, то другим. Но главной здесь была сестра. «Вертись, монета. Вертись».

Третья глава

Теломен, Тартено, Тоблакай…
Кто еще, как они,
Не подвластен забвенью?
Знакомое уху
С детства звучанье легенды…
Их деяния выше законов
И правил…
Они – три кита
Для поддержки Земли…
Теломен, Тартено, Тоблакай…
Имена их
Навеки останутся с нами…
Глупость Готосов. Готос (род.?)

Имперский корабль легко рассекал морскую гладь, паруса трепетали, снасти поскрипывали под ветром. Капитан Паран оставался в своей каюте. Он устал бесконечно вглядываться в восточный горизонт в ожидании первых признаков земли. Земля скоро, очень скоро.
Паран прислонился к деревянной стенке помещения, глядя на мерцающий огонь и поигрывая кинжалом. Стол перед ним был уже весь покрыт царапинами и порезами.
В лицо ему подул холодный ветерок. Он обернулся и увидел, как из имперского Пути выходит Весельчак. Он уже года два не встречал Когтя.
– Дыхание Худа, – произнес Паран, – ты не можешь выбирать одежду другого цвета? У тебя просто болезненное пристрастие к зеленому.
Наполовину человек, наполовину Тисте Анди, казалось, был в тех же одеждах, что в их последнюю встречу: зеленая шерсть, зеленая кожа. Только бесчисленные кольца на его длинных пальцах оживляли зеленую гамму. Коготь прибыл в кислом настроении, и замечание Парана его не улучшило.
– Думаешь, мне нравятся эти походы? Никакая магия не помогает, когда ищешь корабль посреди океана.
– Но ты надежный курьер, – пробормотал Паран.
– Вижу, твои манеры не улучшились, капитан. Не понимаю пристрастия к тебе адъюнкта.
– Стоит ли терять от этого сон? Итак, ты меня нашел. Говори.
Прибывший нахмурился.
– Она с Разрушителями Мостов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13