Все для ванной, рекомендую!
Так, если бы в 1695 году некая мисс Посте не украшала своим присутствием одно амстердамское заведение, мистер Ван Сильверкооп ее бы не увидел; если бы день был не столь изнурительно жарким, почтенному негоцианту не вздумалось бы зайти туда; если бы он не имел пристрастия к рейнвейну с сахаром, он бы не спросил этого напитка; если бы он его не спросил, мисс Оттилия Поотс не подала бы его на стол и не присела бы разделить компанию; если бы Сильверкооп не был богат, она, разумеется, отвергла бы все его авансы; если бы не упомянутое пристрастие к рейнвейну с сахаром, он бы не умер и поныне и миссис Сильверкооп не сделалась бы ни богатой вдовой, ни супругой графа фон Гальгенштейна. И более того - не была бы написана настоящая повесть; ибо если бы граф Гальгенштейн не женился на богатой вдове, миссис Кэтрин никогда бы не...
Ах вы, моя душенька! Думаете, сейчас вам все и расскажут? Э, нет, как бы не так! Вот прочитайте еще страниц семьдесят с лишком - тогда, быть может, узнаете, чего бы никогда не сделала миссис Кэтрин.
Как читатель, верно, помнит, еще во второй главе этих записок говорилось о том, что наша героиня произвела на свет дитя, которое при желании могло бы носить герб Гальгенштейнов, но с особой отметиной. Дитя это, незадолго до бегства его матери от его отца, было отдано в деревню на воспитание; и граф, бывший в ту пору при деньгах (благодаря удаче за карточным столом, о чем тоже в свое время сообщалось читателю), раскошелился на целых двадцать гиней, пообещав, что каждый год будет платить кормилице столько же. Женщина привязалась к мальчонке; и хоть с той поры не получала от его родителей ни денег, ни вестей, решила до поры до времени воспитывать ребенка на свой счет; а в ответ на насмешки соседей твердила, что нет таких родителей, которые вовсе бросили бы своего ребенка, и рано или поздно она непременно будет вознаграждена за хлопоты.
Упорствуя в этом заблуждении, бедная тетушка Биллингс, у которой было пятеро своих ребятишек, не говоря уже о муже, семь лет кормила и поила маленького Тома; и, будучи доброго и жалостливого нрава, окружила его заботой и "лаской, хотя (заметим попутно) сей юный джентльмен отнюдь того не заслуживал. Ему, сироте беззащитному, рассуждала она, ласка нужна больше, чем другим детям, которые при отце с матерью растут. И если она делала какую-нибудь разницу между своими отпрысками и Томом, то лишь в пользу последнего: ему и хлеб мазался патокой гуще, чем другим, и пудинга побольше накладывалось в тарелку. Впрочем, справедливости ради заметим, что не все относились к Тому так хорошо, были у него и противники; к ним принадлежали не только муж миссис Биллингс и пятеро ее детей, но и все в округе, кому хоть раз довелось иметь с мистером Томом дело.
Кто-то из прославленных философов - мисс Эджуорт, если не ошибаюсь,порадовал нас утверждением, что все люди равны по уму и душевным наклонностям, заложенным в них природой, и что все прискорбные различия и несогласия, обнаруживающиеся в них поздней, суть следствия неодинаковых условий жизни и воспитания. Не будем спорить с этим утверждением, которое ставит Джека Хауорда и Джека Тэртела на одну доску; по которому выходит, что лорд Мельбурн столь же мужествен, благороден и проницателен, как герцог Веллингтон; а лорд Линдхерст ни твердостью убеждений, ни даром красноречия, ни политической честностью не превосходит мистера О'Коннелла, - не будем, повторяю, спорить с этим утверждением, а просто скажем, что мистер Томас Биллингс (за неимением другого имени, он принял имя добрых людей, заменивших ему родителей) едва не с пеленок был злобен, криклив, непослушен и склонен ко всему дурному, что только может быть дурного в этом возрасте. В два года, когда он уже ковылял на своих ножонках, излюбленными местами его игр были угольная яма и навозная куча; как прежде, он, чуть что, поднимал отчаянный крик, и к его добродетелям прибавились еще две - драчливость и вороватость; оба эти приятные свойства он находил случай проявлять по многу раз в день. Он колотил своих братишек и сестренок, набрасывался с кулаками на приемных отца и мать; бил кошку, мучил котят, затеял однажды жестокий бой с наседкой на заднем дворе и потерпел поражение; но в отместку едва не забил насмерть молочного поросеночка, который, не чая бедствий, забрел в его приют у навозной кучи. Он крал яйца, пробивал скорлупу и высасывал содержимое; крал масло и поедал его с хлебом, а то и без хлеба, как придется; крал сахар и прятал его между страниц "Хроники Бейкера", которой никто в доме не читал и читать не мог; так со страниц истории впитывал он искусство лгать и грабить, являя успехи, поразительные для его лет. Если какой-либо последователь мисс Эджуорт и ее философских единомышленников не поверит мне или усмотрит в моем рассказе преувеличение и искажение истины, пусть знает: это картинка с натуры, и притом самая достоверная и точная. У меня, у Айки Соломонса, был некогда прелестный братишка, который воровать начал, еще не умея ходить (и не по чьему-либо наущению, - если вы человек житейски опытный, то должны знать, что у людей нашего вероисповедания честность - первый закон, - но лишь по природной склонности); итак, повторяю, воровать он начал, еще не умея ходить, лгать - еще не умея говорить, а в четыре с половиной года, повздорив с моей сестрой Ребеккой из-за горсти леденцов, он хватил ее по руке кочергой и вместо извинения сказал просто: "Так ей и надо, жаль, что не по голове!" Милый мой Аминадаб! Вспоминаю тебя и с презреньем смеюсь над всеми этими философами. Природа создала тебя для той жизни, которую ты прожил: негодяем был ты от рождения и до последнего вздоха, и ничем другим не мог быть, как бы ни сложилась твоя судьба; и счастье еще, что ты родился в такой семье; ибо, будь ты воспитан в любой другой вере, кто знает, каких бы ты натворил серьезных бед! Автор "Ришелье", "Сиамских близнецов" и пр. любит повторять такую сентенцию: "Poeta nascitur non fit" Поэтом рождаются, а не становятся (лат.)., желая сказать, что, как он ни тщился стать поэтом, ничего у него не вышло; а я скажу: "Canalius nascitur non fit". В нас все от природы, что бы там ни болтала мисс Эджуорт.
Итак, в то время как отец его, женившись на деньгах, влачил в пышных хоромах существование галерного раба, а мать, как говорится, покрыв грех венцом, жила степенной мужнею женой в своей деревне, юный Том Биллингс рос там же, в Уорикшире, забытый и отцом и матерью. Но было ему вредиачертаво от Рока однажды воссоединиться с ними и оказать немалое влияние на судьбу обоих. Порой путешественник в Йоркском или эксетерском дилижансе задремлет уютно в своем уголке, а проснувшись, видит, что он уже перенесся на шестьдесят или семьдесят миль от того места, где Морфей смежил ему веки; вот и в жизни подчас мы сидим неподвижно, а Время, бедняга-труженик, бежит и бежит себе, днем и ночью, без передышки, без" остановки хотя бы на пять минут, чтобы промочить горло, и будет бежать так до скончания века; так пусть же читатель вообразит, что с тех пор, как он в последней главе расстался с миссис Хэйс и с другими почтенными персонажами этой повести, промчалось семь лет, в течение которых все наши герои и героини шли предначертанными им путями.
Не столь уж приятно описывать, как муж семь лет плотничал или занимался иным каким ремеслом, а жена семь лет беспрестанно точила его, бранилась и проклинала свою долю; по этой причине мы и решили опустить рассказ об этих первых супружеских годах мистера и миссис Джон Хэйс. "Ньюгетский календарь" (бесценное пособие для всех популярных романистов нашего времени) сообщает, что за эти семь лет Джон Хэйс трижды или четырежды покидал свой дом и, побуждаемый вечным недовольством жены, пробовал приискать себе новое занятие; но всякий раз, прискучив этим новым занятием, очень скоро возвращался к семейному очагу. Потом родители его умерли, оставив ему в наследство малую толику денег и плотницкую мастерскую, где он до поры до времени и продолжал работать.
А что же сталось за эти семь лет с капитаном Вудом, иначе говоря, с Броком и с прапорщиком Макшейном - единственными, о ком мы еще ничего не сказали? Примерно еще с полгода после пленения и освобождения мистера Хэйса эти достойные джентльмены с должной осмотрительностью и с заслуженным успехом предавались занятию, прославленному подвигами знаменитого. Дюваля, хитроумного Шеппарда, бесстрашного Терпина и многих других героев известнейших наших романов. И настолько прибыльным было это занятие для капитана Вуда, что пошла молва, будто где-то у него припрятан целый клад; и, верно, он бы еще и еще приумножал свои богатства, если бы его воровская карьера вдруг не оборвалась по велению Рока. Они с прапорщиком угодили на каторгу - стыд сказать! - за кражу трех оловянных кружек; дело было в Эксетере, куда они прибыли только в то утро и никто их там не знал, поэтому никаких других обвинений им предъявлено не было. Однако же правительство ее величества со всей суровостью судило их за упомянутую кражу и приговорило к семи годам ссылки за океан, на каковой срок по существовавшему обычаю они были отданы в полную собственность виргинским плантаторам. Вот так - увы! сильные всегда поступают со слабейшими, и не одному честному малому пришлось проклинать тот день, когда он имел неосторожность вступить в столкновение с законом.
Итак, все итоги подведены. Граф в Голландии со своей супругой; миссис Кэт с муженьком в Уорикшире; мистер Томас Биллингс с приемными родителями там же неподалеку; а оба храбрых воина способствуют росту и процветанию табачных и хлопковых плантаций в Новом Свете. Все это произошло в антракте, а теперь динь-делень-динь-делень-динь-динь, занавес поднимается и начинается следующее действие. Кстати сказать, в конце представления занавес падает, но это только так, между прочим.
* * *
Предполагается, что на этом месте, как бывает в театре, оркестр начинает играть нечто мелодичное. Люди встают, потягиваются, зевают и снова усаживаются на свои места. "Кому угодно портеру, элю, лимонаду, сидру!" выкликают в партере, протискиваясь между рядами сидящих там джентльменов. Но, как обычно, никому ничего не угодно; и вот уже занавес снова идет вверх: "Тсс, тсс, тсс-сс-сс! Снимите шляпу!" - несется со всех сторон.
* * *
Уже шесть лет миссис Хэйс наслаждается супружеской любовью мистера Хзйса, но небо не пожелало благословить сей союз наследником и продолжателем рода. Она сумела забрать неограниченную власть над своим господином и повелителем, спешившим, в меру своих сил и возможностей, исполнить любую ее прихоть по части нарядов, увеселительных поездок в Ковентри и Бирмингем и тому подобное, - ибо Джон Хэйс, при всей своей скупости, научился не жалеть денег для ее и своего удовольствия; в когда все прихоти исполняются, то вполне естественно ожидать появления все новых и новых; так в конце концов ей вдруг взбрело на ум вернуть себе сына. Заметим, кстати, что она никогда не говорила мужу о существовании такового, хотя ее былая связь с графом не составляла для него тайны, - во время супружеских ссор миссис Хэйс любила вспомнить о роскоши и счастье, которыми некогда наслаждалась, и с издевкой попрекнуть его тем, что он согласился подобрать графские объедки.
Итак, она твердо решила (не сообщив, однако, о своем решении мужу), что возьмет мальчика к себе, хотя ни разу за все семь лет, живя на расстоянии двадцати миль, не подумала навестить его; а любезный читатель сам знает, что если его дражайшая половина что-либо решила - идет ли речь о новой шали, о ложе в Опере, о выездной карете, о том, чтобы брать уроки пения у Тамбурини, провести вечер в таверне "Орел" на Сити-роуд или проехаться омнибусом в Ричмонд выпить чашку чаю и чего покрепче в "Роз-коттедж-отель", - читатель любого звания, высокого или низкого, знает сам, что если супруга Читателя чего-либо пожелала, она своего добьется; отвратить это не более возможно, чем отвратить подагру, долги или седину; у меня, кстати, есть и то, и другое, и третье - и жена у меня тоже есть.
Короче, если женщина себе что забрала в голову, так оно и будет: муж откажет - вмешается Судьба (flectere si nequeo и т. д.; Если неумолимо (лат.). впрочем, не люблю цитат). Так и в случае миссис Хэйс; ей помогала некая тайная сила, преследуя собственную зловредную цель.
Кому не известно действие этой силы - страшного, всепобеждающего Духа Зла? Кто среди своих друзей и знакомых не встречал людей, чей предначертанный удел - горести и несчастья? Иные называют учение о роке жестоким, что до меня, я скорей склонен видеть в нем благо для человека. Куда легче, изнемогая под бременем грехов, считать себя безвольной игрушкой судьбы, нежели полагать, что мы сами - с нашими неистовыми страстями и запоздалыми раскаяниями, с нашими пустозвонными замыслами, столь смехотворно жалкими в своей постыдной беспомощности, с нашими смутными, зыбкими, самонадеянными потугами на добродетель и нашей непреодолимой тягой к пороку, - что каждый из нас сам кузнец своих радостей и печалей. Если мы зависим от собственных усилий, многого ли стоят эти усилия перед могуществом обстоятельств? Если мы должны надеяться на самих себя, прочны ли такие надежды? Оглянитесь на прожитую жизнь, и вы увидите, как и вами и ею распоряжалась судьба. Вспомните все свои успехи и неудачи. Ваших ли рук делом были те и другие? Желудочная колика преграждает вам путь к наградам и почестям; яблоко, шлепнувшееся вам на нос, возносит вас на вершину мировой славы; внезапное разорение делает из вас негодяя, хотя вы всегда были честным человеком и в душе им остались; козырная масть на руках или шесть удачных бросков костей на всю жизнь делают из вас честного человека, хотя вы были, остались и всегда будете негодяем. Кто наслал болезнь? Кто повинен в падении яблока? Кто ввергнул вас в нищету? И кто, наконец, так перетасовал колоду, чтобы вновь вернуть вам и козыри, и славу, и добродетель, и благополучие? Случай, скажете вы, - пусть, но, стало быть, когда в помосте перед церковью Гроба Господня открывается люк и веревка затягивается на чьей-то шее - в том, что жизни бедняги настает конец, тоже виноват случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Ах вы, моя душенька! Думаете, сейчас вам все и расскажут? Э, нет, как бы не так! Вот прочитайте еще страниц семьдесят с лишком - тогда, быть может, узнаете, чего бы никогда не сделала миссис Кэтрин.
Как читатель, верно, помнит, еще во второй главе этих записок говорилось о том, что наша героиня произвела на свет дитя, которое при желании могло бы носить герб Гальгенштейнов, но с особой отметиной. Дитя это, незадолго до бегства его матери от его отца, было отдано в деревню на воспитание; и граф, бывший в ту пору при деньгах (благодаря удаче за карточным столом, о чем тоже в свое время сообщалось читателю), раскошелился на целых двадцать гиней, пообещав, что каждый год будет платить кормилице столько же. Женщина привязалась к мальчонке; и хоть с той поры не получала от его родителей ни денег, ни вестей, решила до поры до времени воспитывать ребенка на свой счет; а в ответ на насмешки соседей твердила, что нет таких родителей, которые вовсе бросили бы своего ребенка, и рано или поздно она непременно будет вознаграждена за хлопоты.
Упорствуя в этом заблуждении, бедная тетушка Биллингс, у которой было пятеро своих ребятишек, не говоря уже о муже, семь лет кормила и поила маленького Тома; и, будучи доброго и жалостливого нрава, окружила его заботой и "лаской, хотя (заметим попутно) сей юный джентльмен отнюдь того не заслуживал. Ему, сироте беззащитному, рассуждала она, ласка нужна больше, чем другим детям, которые при отце с матерью растут. И если она делала какую-нибудь разницу между своими отпрысками и Томом, то лишь в пользу последнего: ему и хлеб мазался патокой гуще, чем другим, и пудинга побольше накладывалось в тарелку. Впрочем, справедливости ради заметим, что не все относились к Тому так хорошо, были у него и противники; к ним принадлежали не только муж миссис Биллингс и пятеро ее детей, но и все в округе, кому хоть раз довелось иметь с мистером Томом дело.
Кто-то из прославленных философов - мисс Эджуорт, если не ошибаюсь,порадовал нас утверждением, что все люди равны по уму и душевным наклонностям, заложенным в них природой, и что все прискорбные различия и несогласия, обнаруживающиеся в них поздней, суть следствия неодинаковых условий жизни и воспитания. Не будем спорить с этим утверждением, которое ставит Джека Хауорда и Джека Тэртела на одну доску; по которому выходит, что лорд Мельбурн столь же мужествен, благороден и проницателен, как герцог Веллингтон; а лорд Линдхерст ни твердостью убеждений, ни даром красноречия, ни политической честностью не превосходит мистера О'Коннелла, - не будем, повторяю, спорить с этим утверждением, а просто скажем, что мистер Томас Биллингс (за неимением другого имени, он принял имя добрых людей, заменивших ему родителей) едва не с пеленок был злобен, криклив, непослушен и склонен ко всему дурному, что только может быть дурного в этом возрасте. В два года, когда он уже ковылял на своих ножонках, излюбленными местами его игр были угольная яма и навозная куча; как прежде, он, чуть что, поднимал отчаянный крик, и к его добродетелям прибавились еще две - драчливость и вороватость; оба эти приятные свойства он находил случай проявлять по многу раз в день. Он колотил своих братишек и сестренок, набрасывался с кулаками на приемных отца и мать; бил кошку, мучил котят, затеял однажды жестокий бой с наседкой на заднем дворе и потерпел поражение; но в отместку едва не забил насмерть молочного поросеночка, который, не чая бедствий, забрел в его приют у навозной кучи. Он крал яйца, пробивал скорлупу и высасывал содержимое; крал масло и поедал его с хлебом, а то и без хлеба, как придется; крал сахар и прятал его между страниц "Хроники Бейкера", которой никто в доме не читал и читать не мог; так со страниц истории впитывал он искусство лгать и грабить, являя успехи, поразительные для его лет. Если какой-либо последователь мисс Эджуорт и ее философских единомышленников не поверит мне или усмотрит в моем рассказе преувеличение и искажение истины, пусть знает: это картинка с натуры, и притом самая достоверная и точная. У меня, у Айки Соломонса, был некогда прелестный братишка, который воровать начал, еще не умея ходить (и не по чьему-либо наущению, - если вы человек житейски опытный, то должны знать, что у людей нашего вероисповедания честность - первый закон, - но лишь по природной склонности); итак, повторяю, воровать он начал, еще не умея ходить, лгать - еще не умея говорить, а в четыре с половиной года, повздорив с моей сестрой Ребеккой из-за горсти леденцов, он хватил ее по руке кочергой и вместо извинения сказал просто: "Так ей и надо, жаль, что не по голове!" Милый мой Аминадаб! Вспоминаю тебя и с презреньем смеюсь над всеми этими философами. Природа создала тебя для той жизни, которую ты прожил: негодяем был ты от рождения и до последнего вздоха, и ничем другим не мог быть, как бы ни сложилась твоя судьба; и счастье еще, что ты родился в такой семье; ибо, будь ты воспитан в любой другой вере, кто знает, каких бы ты натворил серьезных бед! Автор "Ришелье", "Сиамских близнецов" и пр. любит повторять такую сентенцию: "Poeta nascitur non fit" Поэтом рождаются, а не становятся (лат.)., желая сказать, что, как он ни тщился стать поэтом, ничего у него не вышло; а я скажу: "Canalius nascitur non fit". В нас все от природы, что бы там ни болтала мисс Эджуорт.
Итак, в то время как отец его, женившись на деньгах, влачил в пышных хоромах существование галерного раба, а мать, как говорится, покрыв грех венцом, жила степенной мужнею женой в своей деревне, юный Том Биллингс рос там же, в Уорикшире, забытый и отцом и матерью. Но было ему вредиачертаво от Рока однажды воссоединиться с ними и оказать немалое влияние на судьбу обоих. Порой путешественник в Йоркском или эксетерском дилижансе задремлет уютно в своем уголке, а проснувшись, видит, что он уже перенесся на шестьдесят или семьдесят миль от того места, где Морфей смежил ему веки; вот и в жизни подчас мы сидим неподвижно, а Время, бедняга-труженик, бежит и бежит себе, днем и ночью, без передышки, без" остановки хотя бы на пять минут, чтобы промочить горло, и будет бежать так до скончания века; так пусть же читатель вообразит, что с тех пор, как он в последней главе расстался с миссис Хэйс и с другими почтенными персонажами этой повести, промчалось семь лет, в течение которых все наши герои и героини шли предначертанными им путями.
Не столь уж приятно описывать, как муж семь лет плотничал или занимался иным каким ремеслом, а жена семь лет беспрестанно точила его, бранилась и проклинала свою долю; по этой причине мы и решили опустить рассказ об этих первых супружеских годах мистера и миссис Джон Хэйс. "Ньюгетский календарь" (бесценное пособие для всех популярных романистов нашего времени) сообщает, что за эти семь лет Джон Хэйс трижды или четырежды покидал свой дом и, побуждаемый вечным недовольством жены, пробовал приискать себе новое занятие; но всякий раз, прискучив этим новым занятием, очень скоро возвращался к семейному очагу. Потом родители его умерли, оставив ему в наследство малую толику денег и плотницкую мастерскую, где он до поры до времени и продолжал работать.
А что же сталось за эти семь лет с капитаном Вудом, иначе говоря, с Броком и с прапорщиком Макшейном - единственными, о ком мы еще ничего не сказали? Примерно еще с полгода после пленения и освобождения мистера Хэйса эти достойные джентльмены с должной осмотрительностью и с заслуженным успехом предавались занятию, прославленному подвигами знаменитого. Дюваля, хитроумного Шеппарда, бесстрашного Терпина и многих других героев известнейших наших романов. И настолько прибыльным было это занятие для капитана Вуда, что пошла молва, будто где-то у него припрятан целый клад; и, верно, он бы еще и еще приумножал свои богатства, если бы его воровская карьера вдруг не оборвалась по велению Рока. Они с прапорщиком угодили на каторгу - стыд сказать! - за кражу трех оловянных кружек; дело было в Эксетере, куда они прибыли только в то утро и никто их там не знал, поэтому никаких других обвинений им предъявлено не было. Однако же правительство ее величества со всей суровостью судило их за упомянутую кражу и приговорило к семи годам ссылки за океан, на каковой срок по существовавшему обычаю они были отданы в полную собственность виргинским плантаторам. Вот так - увы! сильные всегда поступают со слабейшими, и не одному честному малому пришлось проклинать тот день, когда он имел неосторожность вступить в столкновение с законом.
Итак, все итоги подведены. Граф в Голландии со своей супругой; миссис Кэт с муженьком в Уорикшире; мистер Томас Биллингс с приемными родителями там же неподалеку; а оба храбрых воина способствуют росту и процветанию табачных и хлопковых плантаций в Новом Свете. Все это произошло в антракте, а теперь динь-делень-динь-делень-динь-динь, занавес поднимается и начинается следующее действие. Кстати сказать, в конце представления занавес падает, но это только так, между прочим.
* * *
Предполагается, что на этом месте, как бывает в театре, оркестр начинает играть нечто мелодичное. Люди встают, потягиваются, зевают и снова усаживаются на свои места. "Кому угодно портеру, элю, лимонаду, сидру!" выкликают в партере, протискиваясь между рядами сидящих там джентльменов. Но, как обычно, никому ничего не угодно; и вот уже занавес снова идет вверх: "Тсс, тсс, тсс-сс-сс! Снимите шляпу!" - несется со всех сторон.
* * *
Уже шесть лет миссис Хэйс наслаждается супружеской любовью мистера Хзйса, но небо не пожелало благословить сей союз наследником и продолжателем рода. Она сумела забрать неограниченную власть над своим господином и повелителем, спешившим, в меру своих сил и возможностей, исполнить любую ее прихоть по части нарядов, увеселительных поездок в Ковентри и Бирмингем и тому подобное, - ибо Джон Хэйс, при всей своей скупости, научился не жалеть денег для ее и своего удовольствия; в когда все прихоти исполняются, то вполне естественно ожидать появления все новых и новых; так в конце концов ей вдруг взбрело на ум вернуть себе сына. Заметим, кстати, что она никогда не говорила мужу о существовании такового, хотя ее былая связь с графом не составляла для него тайны, - во время супружеских ссор миссис Хэйс любила вспомнить о роскоши и счастье, которыми некогда наслаждалась, и с издевкой попрекнуть его тем, что он согласился подобрать графские объедки.
Итак, она твердо решила (не сообщив, однако, о своем решении мужу), что возьмет мальчика к себе, хотя ни разу за все семь лет, живя на расстоянии двадцати миль, не подумала навестить его; а любезный читатель сам знает, что если его дражайшая половина что-либо решила - идет ли речь о новой шали, о ложе в Опере, о выездной карете, о том, чтобы брать уроки пения у Тамбурини, провести вечер в таверне "Орел" на Сити-роуд или проехаться омнибусом в Ричмонд выпить чашку чаю и чего покрепче в "Роз-коттедж-отель", - читатель любого звания, высокого или низкого, знает сам, что если супруга Читателя чего-либо пожелала, она своего добьется; отвратить это не более возможно, чем отвратить подагру, долги или седину; у меня, кстати, есть и то, и другое, и третье - и жена у меня тоже есть.
Короче, если женщина себе что забрала в голову, так оно и будет: муж откажет - вмешается Судьба (flectere si nequeo и т. д.; Если неумолимо (лат.). впрочем, не люблю цитат). Так и в случае миссис Хэйс; ей помогала некая тайная сила, преследуя собственную зловредную цель.
Кому не известно действие этой силы - страшного, всепобеждающего Духа Зла? Кто среди своих друзей и знакомых не встречал людей, чей предначертанный удел - горести и несчастья? Иные называют учение о роке жестоким, что до меня, я скорей склонен видеть в нем благо для человека. Куда легче, изнемогая под бременем грехов, считать себя безвольной игрушкой судьбы, нежели полагать, что мы сами - с нашими неистовыми страстями и запоздалыми раскаяниями, с нашими пустозвонными замыслами, столь смехотворно жалкими в своей постыдной беспомощности, с нашими смутными, зыбкими, самонадеянными потугами на добродетель и нашей непреодолимой тягой к пороку, - что каждый из нас сам кузнец своих радостей и печалей. Если мы зависим от собственных усилий, многого ли стоят эти усилия перед могуществом обстоятельств? Если мы должны надеяться на самих себя, прочны ли такие надежды? Оглянитесь на прожитую жизнь, и вы увидите, как и вами и ею распоряжалась судьба. Вспомните все свои успехи и неудачи. Ваших ли рук делом были те и другие? Желудочная колика преграждает вам путь к наградам и почестям; яблоко, шлепнувшееся вам на нос, возносит вас на вершину мировой славы; внезапное разорение делает из вас негодяя, хотя вы всегда были честным человеком и в душе им остались; козырная масть на руках или шесть удачных бросков костей на всю жизнь делают из вас честного человека, хотя вы были, остались и всегда будете негодяем. Кто наслал болезнь? Кто повинен в падении яблока? Кто ввергнул вас в нищету? И кто, наконец, так перетасовал колоду, чтобы вновь вернуть вам и козыри, и славу, и добродетель, и благополучие? Случай, скажете вы, - пусть, но, стало быть, когда в помосте перед церковью Гроба Господня открывается люк и веревка затягивается на чьей-то шее - в том, что жизни бедняги настает конец, тоже виноват случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29