- Бить свое родное дитя! О, чудовище, чудовище! - воскликнула несчастная графиня. - Становитесь на колени и просите прощения, а не то, не будь я королевой, если я не прикажу отрубить вам голову!
За обедом графиня велела мне подойти и сесть возле нее.
- Епископ! - сказала она дедушке. - Моя придворная дама нехорошо вела себя. Она секла маленького принца розгой, а отняла у нее розгу. Герцог! Если она посмеет сделать это снова, возьмите этот меч и отрубите ей голову! - С этими словами она схватила кухонный нож, взмахнула им над головой и разразилась тем особенным смехом, от которого моя бедная матушка всякий раз начинала плакать. Бедняжка почему-то все время называла нас герцогами и принцами. Шевалье де ла Мотта она обыкновенно величала герцогом и, протягивая ему руку, говорила:
"На колени, сэр, и целуйте нашу августейшую руку". И мосье де ла Мотт, бывало, с грустным-прегрустным лицом опускается на колени и проделывает эту злосчастную церемонию. Что до дедушки, - он был совсем лысый и ходил без парика, - то однажды вечером, когда он рвал салат в огороде под окном у графини, она с улыбкой подозвала его к себе и, как только бедный старик подошел к окну, вылила ему на лысину целую чашку чая и сказала:
- Я возвожу и помазываю вас в сан епископа Сен-Дени!
Эльзаска Марта, сопровождавшая госпожу де Саверн в ее злополучном побеге из дому, - я думаю, что после рождения ребенка рассудок несчастной графини так никогда и не прояснился, - устала от неусыпных забот и внимания, которых требовало состояние больной хозяйки, и, без сомнения, сочла свои обязанности еще более тягостными, когда обрела себе вторую, чрезвычайно строгую, властную и ревнивую хозяйку в лице почтенной мадам Дюваль. Матушка почитала своим долгом приказывать всем, кто готов был выполнять ее приказы, и заправляла делами всех тех, кого она любила. Она укладывала мать в постель, дитя - в люльку, она готовила еду им обеим, с одинаковой заботой одевала и ту и другую и была горячо предана безумной матери и ребенку. Но она любила все делать по-своему, ревновала всех, кто становился между него и предметами ее любви, и, без сомнения, отравляла жизнь своим подопечным.
Три месяца под началом у мадам Дюваль утомили служанку графини Марту. Она возмутилась и заявила, что едет домой. Матушка обозвала ее неблагодарной тварью, но была счастлива от нее избавиться. Она всегда утверждала, что Марта таскает у своей госпожи платья, кружева и драгоценности. Однако в недобрый час покинула наш дом бедная Марта. Я уверен, что она искрение любила свою госпожу и полюбила бы также ребенка, если бы жесткие руки матушки не оттолкнули ее от колыбели. Несчастная малютка! Какой трагической мглой были окутаны первые дни твоей жизни! Но невидимая сила хранила беззащитное невинное дитя, и добрый ангел осенял его крылом в часы опасности!
Итак, мадам Дюваль выдворила Марту из своего шатра, подобно тому как Сарра изгнала Агарь. Радуются ли женщины, творя такие дела? Вам, сударыни, это лучше знать... Мало того что мадам Дюваль изгнала Марту, она еще всю жизнь бросала в нее камнями. Последняя удалилась, - быть может, не совсем безупречная, но уязвленная до глубины души неблагодарностью, которою ей отплатили. Она была одним из звеньев таинственной цепи судьбы, связавшей всех этих людей - меня, семилетнего мальчика, маленькое бессловесное семимесячное существо, несчастную потерявшую рассудок беглянку и ее мрачного непостижимого спутника, который сеял зло всюду, где бы он ни появлялся.
От Данджнесса до Булони всего тридцать шесть миль, и когда война окончилась, наши лодки постоянно совершали туда рейсы. Даже во время войны маленькие безобидные суденышки не трогали друг друга, а напротив, как я подозреваю, мирно и довольно бойко вели между собой противозаконную торговлю. Дедушка владел "рыбачьей" шхуной на паях с неким Томасом Грегсоном из Лида. Когда Марта решила уехать, одна из наших лодок готова была либо отвезти ее туда, откуда она прибыла, либо переправить на французскую лодку, возвращавшуюся в свою гавань * Существовали определенные места, куда наши лодки обыкновенно заходили м где - если им никто но мешал - они ухитрялись заключать столько сделок, что в те дни это просто не укладывалось у меня в голове, - Д. Д.. Марту отвезли обратно в Булонь и высадили там на берег. Я подробно узнал об этом дне из мрачного документа, который лежит сейчас передо мною и который был написан и скреплен подписью по случаю этой самой высадки.
Когда бедняжка сошла с пристани, сопровождаемая толпой попрошаек, вырывавших у нее из рук жалкий багаж, чтобы отнести его на таможню, первым, кого она встретила, был ее хозяин граф де Саверн. Он как раз в этот самый день добрался до Булони и, подобно многим другим, кому доводилось очутиться в том же месте, прохаживался по пристани, глядя в сторону Англии, как вдруг увидел идущую ему навстречу служанку жены.
Он бросился к ней, она с криком отшатнулась и чуть было не лишилась чувств, но окружавшая ее толпа отрезала ей путь к отступлению.
- Ребенок, жив ли ребенок? - спросил несчастный граф на понятном им обоим немецком языке.
Ребенок здоров. Слава богу, слава богу! С души несчастного отца свалился хотя бы этот камень! Могу себе представить, как граф говорит:
- Твоя госпожа в Уинчелси, у своей молочной сестры?
- Да, господин граф.
- Шевалье де ла Мотт все время находится в Уинчелси?
- Д-д-а... то есть нет, нет, господин граф!
- Молчи, лгунья! Он ехал вместе с ней. Они останавливались в одних и тех же гостиницах. Мосье ле Брюн, негоциант, тридцати четырех лет; его сестра мадам Дюбуа, двадцати четырех лет, с грудным ребенком женского пола и со служанкой отплыли из этого порта двадцатого апреля на английской рыбачьей шхуне "Мэри" из города Рая. Накануне отъезда они ночевали в "Экю де Франс". Я знал, что я их найду.
- Клянусь всеми святыми, что в пути я ни на минуту не оставляла мадам.
- Ни на минуту до сегодняшнего дня? Довольно! Как называется рыбачья шхуна, которая привезла тебя в Булонь?
Между тем один из матросов этой шхуны как раз в это время шел позади несчастного графа с узлом, который Марта там оставила * Я узнал обо всем атом от самой Марты, которую мы посетили во время нашего путешествия в Эльзас и Лотарингию в 1814 году.. Казалось, будто сама судьба решила быстро и неожиданно поразить преступника карающим мечом друга, которого он предал. Граф велел матросу следовать за ним в гостиницу, обещая ему щедрые чаевые.
- Хорошо ли он обращается с нею? - спросил несчастный служанку, когда они пошли дальше.
- Dame! Еще бы! (франц.). Даже мать не могла бы быть ласковее!
Марта напрасно умолчала о том, что госпожа ее совершенно лишилась рассудка и находилась в этом состоянии почти с самого рождения ребенка. Она призналась, что сопровождала свою хозяйку в собор, где графиня и младенец приняли крещение, и что мосье де ла Мотт также при этом присутствовал.
"Он похитил не только тело, но и душу", - без сомнения, подумал несчастный граф.
Случилось так, что он остановился в той самой гостинице, где беглецы, которых он разыскивал, жили за четыре месяца до того (выходит, что бедный мосье де Саверн в начале своего путешествия не менее двух месяцев пролежал больной в Нансн). Лодочник, носильщики и Марта пришли в гостиницу вместе с графом, и тамошняя горничная вспомнила, как мадам Дюбуа с братом останавливались у них. "Несчастная больная дама, она не спала и говорила всю ночь напролет. Брат ее ночевал в правом крыле, по ту сторону двора. Мосье занимает как раз ту комнату, в которой жила мадам. Ребенок так плакал! Видите, окна выходят на пристань. Да, это та самая комната".
- А с какой стороны лежал ребенок?
- Вот с этой.
Мосье де Саверн посмотрел на место, указанное горничной, уронил голову на подушку и заплакал так горько, словно у него разрывалось сердце. По загорелому лицу и рукам рыбака тоже текли слезы. Le pauvre homme, le pauvre homme Несчастный, несчастный (франц.)..
- Пойдемте со мною в гостиную, - сказал граф рыбаку. Тот последовал за ним и закрыл дверь.
Взрыв чувств теперь прекратился. Граф был совершенно спокоен.
- Вы знаете дом в Уинчелси, в Англии, откуда приехала эта женщина?
- Да.
- Вы отвозили туда господина и даму?
- Да.
- Вы помните этого человека?
- Отлично помню.
- Вы согласны за тридцать луидоров выйти сегодня ночью в море, взять одного пассажира и передать письмо мосье де ла Мотту?
Рыбак согласился, и вот я вынимаю из своего секретера это письмо с порыжевшими за пятьдесят лет чернилами и в который уже раз с каким-то неизъяснимым любопытством его читаю.
"Шевалье Франсуа-Жозефу де ла Мотту
в Уинчелси, Англия.
Я знал, что разыщу Вас. У меня никогда не было сомнений относительно Вашего местопребывания. Если бы не тяжелая болезнь, приковавшая меня к постели в Нанси, я встретился бы с Вами на два месяца раньше. После того, что произошло между нами, это приглашение, разумеется, станет для Вас приказом, и Вы явитесь ко мне с той же поспешностью, с какой спасали меня от английских штыков при Хастенбеке. Между нами, мосье шевалье, дело идет о жизни и смерти. Надеюсь, Вы сохраните это в тайне и последуете за подателем сего, который привезет Вас ко мне.
Граф де Саверн".
Это письмо принесли к нам домой однажды вечером, когда мы сидели в комнате для приема клиентов. Я держал на коленях малютку, - она ни за что не признавала никого, кроме меня. Графиня была очень спокойна в этот вечер - на дворе было тихо, окна стояли открытые. Дедушка читал книгу. Графиня и мосье де ла Мотт сидели за картами, хотя бедняжка не могла играть и десяти минут кряду, как вдруг раздается стук в дверь, и дедушка откладывает в сторону свою книгу * Впоследствии я узнал, что близкие друзья дедушки пользовались условным стуком, и этот сигнал, без сомнения, был также известен и мосье Бидуа..
- Все в порядке, - говорит он. - Entrez. Comment, c'est vous, Bidois? Войдите. Как, это вы, Бидуа? (франц.).
- Oui, c'est bien moi, patron, - отвечает мосье Бидуа, рослый парень в сапогах и в робе, с длинной косой, которая, словно угорь, свисала до самых его пят. - C'est la le petit du pauv' Jean Louis? Est i genti Ie pti patron! Конечно, я, хозяин. А это малыш бедняги Жан-Луи? Какой же он красивенький маленький господин (франц.). - И, глядя на меня, он утирает нос рукой.
Тут госпожа графиня вскрикнула три раза подряд, а потом засмеялась и сказала:
- Ah, c'est mon man qui revient de la guerre. Il est la a la croisee. Bon jour. M. le Comte! Bon jour. Vous avez une petite fille bien laide, bien laide, que je n'aime pas da tout, pas du tout, pas du tout Ах, это мой муж, он вернулся с войны. Он там, за окном. Здравствуйте, господин граф, здравствуйте. У вас маленькая девочка, очень уродливая, очень уродливая, которую я нисколько не люблю, нисколько, нисколько. (франц.).. Он здесь! Я видела его под окном! Вон там, там! Спрячьте меня от него. Он убьет меня, он убьет меня! - кричала она.
- Calmez-vous, Clarisse Успокойтесь, Кларисса. (франц.)., - говорит шевалье, который наверное, устал от бесконечных криков и безумных выходок несчастной.
- Calmez-vous, ma fille Успокойтесь, дитя мое. (франц.)., - повторяет нараспев матушка из кухни, где она стирает белье.
- Ах, стало быть, мосье - шевалье де ла Мотт? - спрашивает Бидуа.
- Apres, Monsieur? Ну и что, сударь? (франц.). - отвечает шевалье, надменно поднимая глаза от карт.
- В таком случае у меня письмо к мосье шевалье.
С этими словами моряк вручил шевалье де ла Мотту письмо, которое я привел выше. Чернила, которые ныне высохли и поблекли, в тот день были еще черными и влажными.
Шевалье встречался лицом к лицу с опасностью и смертью в десятках отчаянных стычек. В игре свинца и стали не сыскать было игрока хладнокровнее его. Он спокойно положил письмо в карман, доиграл партию в карты с графиней и, приказав Бидуа проводить его на квартиру, распрощался с честною компанией. Осмелюсь заметить, что бедная графиня принялась строить карточный домик и тут же обо всем позабыла. Матушка пошла закрывать ставни и, вернувшись, сказала:
- Как странно - этот человек, приятель Бидуа, все еще стоит на улице.
Надо вам сказать, что у нас было множество очень странных друзей. Моряки, говорившие на жаргоне, состоявшем из смеси английских, французских и голландских слов, то и дело наведывались в наш дом. Боже правый! Как подумаешь, среди каких людей я жил и к какой галере был прикован гребцом, просто чудо, что я не кончил так же, как кое-кто из моих приятелей.
В это время я начал заниматься drole de metier Странным ремеслом (франц.).. Дедушка решил приставить меня к делу. Наш подмастерье преподал мне начатки благородного искусства плетения париков. Когда я вырос настолько, что мог дотянуться до носа клиента, меня обещали произвести в чин брадобрея. Я был на побегушках у матушки, разносил ее баулы и корзинки, а также состоял нянькой у маленькой дочки графини, которая, как я уже говорил, любила меня больше всех в доме и при виде меня тотчас принималась размахивать своими пухлыми ручонками, щебеча от радости. В первый же день, когда я повез малютку кататься в тележке, которую раздобыла ей матушка, городские мальчишки начали всячески надо мною насмехаться, и мне пришлось как следует отколотить одного из них, между тем как бедная маленькая Агнеса сидела в тележке и сосала свой пальчик. И кто бы, вы думали, проходил мимо во время этой схватки? Не кто иной, как доктор Барнард, пастор английской церкви святого Филипа, неф которой он предоставлял для службы нам, французским протестантам, покуда шла починка нашей ветхой старой церквушки. Доктор Барнард (из соображений, которые в то время оставались мне неизвестны, но, как я теперь вынужден признать, были вполне справедливы) не жаловал дедушку, матушку и всю нашу семью. Можете не сомневаться, что наши,, в свою очередь, всячески его поносили. Он был известен у нас под кличкой "надменный пастырь": "Vilaine Мерзкая, противная (франц.). шишка на ровном месте", - говаривала, бывало, матушка на своем англо-французском наречии. Очень может быть, что одной из причин неприязни к доктору было то обстоятельство, что свой парик, - вот уж воистину шишка на ровном месте наподобие хорошего кочна цветной капусты, - он пудрил у другого цирюльника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24