– Неужели это не сон? – удивился Видаль. – Я сам себе не верю, ведь я все время засыпаю на ходу.
– И это тоже сон? – смеясь, спросила Нелида и погладила его лицо. – Если хочешь, поспим.
– Антония и ее мать не ждут тебя?
– А я же собираюсь переезжать, так они подумают, что я осталась у теток.
– Переезжать?
– Ты не знал? Позавчера умерла моя бедная тетя Паула, та, которая пекла пирожные, помнишь? Я по привычке все говорю «у теток», хотя теперь осталась только одна. Мне посоветовали пойти туда пораньше, чтобы кто-нибудь в дом не забрался.
– Это далеко отсюда? – с тревогой спросил Видаль.
– Нет, на улице Гватемала, ближе к улице Хулиана Альвареса.
– Когда-то я жил в том районе.
– Неужели? Расскажи про себя.
– Я родился на улице Парагвай. Самое красивое в нашем доме – это, конечно, был патио с глициниями. У меня был пес, звали его Сторож. Но я не хочу нагонять на тебя тоску этими пустяками. Антония и ее матушка, верно, будут по тебе скучать.
– Не знаю. Видишь ли, положение там стало невыносимым. Думаю, бедняжке Антонии не очень-то хочется иметь свидетелей, в конце концов это ее мать. А старуха стала просто невозможной. С годами она полностью изменилась, превратилась в страхолюдного мужчину – представляешь, потому ее и прозвали Солдафоном. Меня беспокоит, что будет с девочками. Ох, прости, миленький, я мешаю тебе уснуть.
Глаза у него слипались, однако он не решался прервать беседу… Вероятно, когда-то, давным-давно, ему уже приходилось испытывать подобное блаженство. «Но, – подумал он, – это такая роскошь, к которой я теперь не привык и которую не стану упускать».
29
Видаля разбудил грохот, истолкованный им как выстрел по филину. Он стал припоминать свой сон. Он был в каком-то убежище, в сложенной из камня хижине, которая, как ему объяснили, очень прочна и надежна. С удовлетворением хозяина, осматривающего свои владения, он взглянул вверх – а крыши-то и не было. Сверху на его голову опускались свирепые филины, потом тяжело взмывали опять в воздух, чтобы снова напасть на него. Он выстрелил из винтовки по тому филину, который ухал громче других. Уже вполне проснувшись, Видаль повернул голову налево: Нелида лежала рядом. «Хороша моя жизнь в последнее время, если я рядом с ней вижу такие сны!» – подумал он. Видя, что она спит, он вспомнил одну подробность, которая ему была приятна, так как относилась к его молодости: он обычно засыпал и просыпался раньше, чем его женщины. Да, об этом он не вспоминал уже Бог знает сколько лет.
Как человек, повторяющий что-то, чтобы не забыть, он шаг за шагом стал вспоминать все с того момента, как Нелида вошла в его комнату. При этом похвалил себя, что не поддался соблазну – и неуместному, и даже, возможно, роковому, – не спросил: «А как же твой жених?» В какой-то миг, из глупой совестливости по отношению к незнакомцу, он едва не задал этот вопрос. Теперь же он мог бы его задать из желания утвердить себя в правах собственности. «Чего-чего, а требовать мы горазды», – развеселясь, подумал он.
И внезапно ему показалось, будто он интуитивно постиг, что любовный акт – это и есть объяснение загадки Вселенной. С горделивой скромностью человека, сознающего, что большие выигрыши достаются нам не столько за заслуги, сколько по приятной необходимости, ибо кто-то должен их получать, он сказал себе, что его в эту ночь запишут в число выигравших. И чтобы поделиться своим ликованием, он придвинулся к девушке. Серьезно посмотрев на нее, медленно произнес: «Необычайно хороша». Очень осторожно, словно больше всего заботясь о том, чтобы ее не разбудить, он снова ее обнял.
Позже оба они, лежа навзничь, мирно беседовали.
– Опять я не даю тебе поспать, – сказала наконец Нелида.
– Нет-нет, ты здесь ни при чем, – возразил Видаль. – Это голод. Я уже два дня ничего не ел.
– Что бы тебе сготовить?
– У меня почти ничего нет.
– Сейчас оденусь и пойду поищу что-нибудь у Антонии.
– Нет, не уходи. У нас есть хлеб, заварка, сухие фрукты, а может, найдется и плитка шоколада. Только плитка шоколада – это для Исидорито, и, если мы ее съедим, он рассердится. У него, знаешь, бывают приступы слабости.
Нелида рассмеялась:
– A y нас-то какая слабость!
Она включила свет, встала. Видаль, лежа в постели, указывал ей, где что находится, и смотрел, как она, голая, ходит по комнате.
– Я поставлю греть свежую воду, – заявила девушка, выливая остатки воды из чайника. – А знаешь, что мне приснилось? Будто мы с тобой отправились на охоту, ты, я и твоя собака Сторож.
– Это просто невероятно! Мне тоже снилось, что я охотился на каких-то жутких птиц.
Она с удовольствием признала, что это невероятно.
– А мне о тебе говорили, – сообщила Нелида. – Одна женщина, с которой я вчера познакомилась в доме тети Паулы. Моя тезка.
– Неужели это та Нелида, которая раньше жила в этом доме?
Да, наверняка то была она.
– А ты ее не забываешь, – заметила Нелида.
– Кармен живет с нею? – спросил Видаль, возможно, чтобы не подать виду, будто он интересуется прежней своей любовью.
– Что за вопрос, че! Девочка-то еще не замужем. После минутного замешательства Видаль понял,
что ему говорят о дочке Нелиды, но не признался, что он-то спросил о матери. И опять у него едва не вырвалось: «Что же теперь будет с твоим женихом?» Но он сдержался – как бы не попасть впросак…
– От такого пиршества мы силы не восстановим, – заметила Нелида.
Они ели и смеялись. «Не разбудим ли мы Исидори-то? – подумал Видаль. – Как бы он не застал Нелиду в моей комнате!» Но тут же успокоил себя: «Если не ошибаюсь, ей это безразлично. Она права. Главное – запомнить эту ночь. Лучшую ночь в моей жизни». Сразу же ему стало неприятно, что он смотрит как на воспоминание на то, что сейчас переживает, – словно это уже прошлое. Столь же неприятна была другая мысль: этим он отделяет себя от Нелиды. И еще ему подумалось: «В последнее время у меня появилась дурная привычка спрашивать себя, не в последний ли раз происходит со мной то, что происходит. Своим унынием я будто нарочно все себе отравляю».
– Почему бы тебе не перейти жить ко мне? – спросила Нелида.
Сперва он эту идею отверг просто потому, что она была для него неожиданной; затем, слегка удивленный, нашел ее приемлемой и в конце концов счел необходимым уточнить, что на новом месте он будет 114
нести расходы по хозяйству (тем он дал выход своему самолюбию, не выясняя сумму расходов и не подсчитав, какими деньгами он располагает). Девушка слушала его не очень внимательно, даже с плохо скрываемым нетерпением. Видаль, слегка задетый, спросил себя: «Может быть, я кажусь ей старомодным?» Не понимая, в чем его оплошность, он снова предпочел промолчать. И тут на него что-то нашло – он вдруг задал столько раз подавляемый вопрос:
– А как твой жених?
«Ну конечно, – подумал он, – это еще одна ошибка того же типа, в них сказывается неодолимая дистанция между поколениями».
– Для тебя это очень важно? – осведомилась Нелида.
– Очень, – храбро ответил он.
– Вот и прекрасно. Я боялась, что для тебя это неважно. Не беспокойся, я ему скажу, что все кончено. Я выбрала тебя.
Размышляя об этом заявлении, столь ценном и лестном для него – в этот день ему было дано все, чего может пожелать влюбленный, и дела и слова, – он повел Нелиду к постели, как вдруг раздался громкий стук в дверь.
Видаль накинул старый коричневый плащ и пошел посмотреть, кто стучит.
30
– На чердак, братец, на чердак! – возбужденно крикнул ему Фабер, просовывая седую голову в дверь, которую Видаль держал полуоткрытой.
– Что случилось? – спросил Видаль, становясь против щели, чтобы Фабер не увидел Нелиду.
– Вы не слышали выстрелы? Прямо как в кино. Да, дон Исидро, о вас не скажешь, что вы чутко спите. Что до меня, то я хотя и глохну, а во сне слышу ого-го-го как!
Он двинулся, чтобы войти, словно что-то подозревал или же заметил Нелиду. Видаль, придерживая рукой приоткрытую створку двери, прислонился всем телом к другой створке.
– И не подумаю идти на чердак! – заявил он.
Фабер снова принялся объяснять:
– Они увидели, что дверь заперта – управляющий теперь вешает на нее висячий замок, – и хотели пробить ее пулями. Хорошо еще, появился патрульный, знаете, их посылают напоказ, чтобы люди думали, будто порядок обеспечен. Но они посулили, что возвратятся, дон Исидро, если мне не верите, спросите у других. Все слышали это.
– Я вам говорю, я остаюсь в своей квартире. Во-первых, я не считаю себя стариком.
– Это ваше право, сеньор, – согласился Фабер, – но осторожность никогда не помешает.
– И потом, я их не боюсь. Чего стану я бояться этих ребят из нашего района, жалких недотеп, на которых досыта насмотрелся с самого их детства? И парни эти тоже меня знают, и им прекрасно известно, что я не старик. Даю вам слово, они сами это мне сказали.
– Те, что посулили возвратиться, они не из нашего района. Они из Клуба муниципальных служащих и прочесывают все улицы города, охотятся за стариками, выискивают тех, кто прячется по домам, потом сажают в клетку и возят по улицам – наверно, чтобы выставить их на поругание.
– А потом что с ними делают? – спросила Нелида. Она стояла позади Видаля, который подумал: «Наверно, Фабер видит ее голые плечи».
– Одни говорят, сеньорита, будто их убивают в газовой камере для бешеных собак. Нашего галисийца управляющего один его земляк уверял, что, подъехав к улице Сан-Педрито, открывают клетки и гонят стариков хлыстами прямехонько к кладбищу во Флоресе.
– Закрой дверь! – приказала Нелида Видалю. Видаль закрыл и сказал:
– Он с ума сошел. Не пойду я на чердак со стариками.
– Послушай меня, – посоветовала Нелида, – на твоем месте я бы на эту ночь все же спряталась, а утром при первой возможности ушла бы отсюда.
– Мне уйти? Куда?
– На улицу Гватемала. Ты же переселяешься ко мне, разве мы не договорились? Постарайся не привлекать внимания, а потом пусть они попробуют тебя найти, если они такие ушлые.
Видаль только что решительно отверг предложение укрыться на чердаке, но теперь, когда это выглядело как часть плана Нелиды, идея становилась приемлемой. Для начала, чтобы не привлекать внимания, как она ему посоветовала, много вещей он с собою не возьмет. Будет говорить, что этот переезд не окончательный, а временный. Под предлогом спасения своей жизни он может позволить себе удовольствие пожить неделю с женщиной. Возможно, что потом возвратиться будет нелегко и что к тому времени у него образуется новая привычка, привычка жить с Нелидой в противовес прежней привычке жить с сыном, а это почти все равно, что жить одному. Но так далеко он не заглядывал.
– Если ты всерьез меня приглашаешь, – сказал он с легким волнением, обнимая Нелиду, – завтра я к тебе приду.
– Ты не придешь, если я не дам тебе адрес. Кроме того, возьми ключи, чтобы не пришлось звонить и ждать, пока откроют. Я-то как-нибудь войду в дом.
Ключи были у нее в кармане. Стали искать бумагу и карандаш, наконец нашли, и девушка написала адрес. Видаль, не читая, спрятал бумажку.
31
Ступив на крутую и шаткую лестницу, Видаль понял, что был прав: идти на чердак было унижением. Низкий потолок, вонь, грязь, перья на полу лишь усугубили его уныние. Будто в конце туннеля – чердак тянулся вдоль всего левого крыла их дома, – Видаль различил вдали огонек свечи и чернеющие в полутьме две фигуры. Видаль их узнал: Фабер и управляющий. Ползком он пробрался к ним.
– Вот идет блудный сын, – заметил Фабер. – Не хватает Больоло.
– Этот не придет, – отозвался управляющий, – он прячется у дочки обойщика. Теперь, когда папаша погиб, она принимает мужчин прямо дома.
– Он не один такой, многие прячутся у своих подружек, – сказал Фабер.
– И очень этим гордятся, – согласился управляющий. – Но ведь первым делом выясняют, кто с кем путается, вот и хватают их как миленьких.
Вероятно, управляющий и Фабер говорили так без злого умысла. Чтобы доказать им или, быть может, себе, что к нему это не относится, Видаль включился в разговор.
– Казалось, – заметил он, – что эта война со свиньями, со стариками, на время затихла, а вот теперь опять разгорелась, да еще с такой жестокостью.
– Последние судороги перед кончиной, – пояснил Фабер, чуть повизгивая, как это у него бывало. – Молодежью овладело разочарование.
– Результаты ничтожные, – поддержал его Видаль. – В этой войне ничего не происходит, одни угрозы. Я, пожалуй, не вправе так говорить, мне уже довелось побывать в нескольких переделках.
Управляющий сурово возразил:
– Хорошо вам так говорить, а ваш друг Нестор – разве его не убили? А ваш друг Джими – разве он не исчез? Дай Бог, чтобы он оказался жив.
– Молодежью овладело разочарование, – повторил Фабер. – В ближайшем будущем, если демократическое правительство удержится, старики будут хозяевами. Тут простая математика, поймите. Большинство голосов. Давайте поглядим, что нам сообщает статистика. Что смерть теперь наступает не в пятьдесят лет, а в восемьдесят, а завтра будет приходить и в сто. Прекрасно. Небольшое усилие воображения, и оба вы представите себе, какое количество стариков накапливается и каким мертвым грузом давит их мнение на руководство государственными делами. Конец диктатуре пролетариата, она должна уступить место диктатуре стариков.
Лицо Фабера постепенно мрачнело.
– О чем задумались? – спросил управляющий. – Вы чем-то огорчены?
– Честно признаюсь, – сказал Фабер, – прежде чем сюда подниматься, надо было мне заглянуть в санузел. Вы меня поняли?
– Еще бы не понять, – посочувствовал управляющий. – У меня уже давно такая же забота.
– И я тоже только об этом и думаю, – подал голос Видаль.
Они рассмеялись, стали по-братски хлопать друг друга по плечам.
– Не трогайте меня, – предупредил управляющий, – не то я поплыву.
– Осторожней со свечой, – посоветовал Фабер и придержал ее.
– Если все эти ящики загорятся, мы облегчим работу молодежи.
– Ох, не шутите!
– А если рискнуть и быстренько сбегать в санузел? – предложил Фабер.
– Это нельзя, мы подведем парней нашего дома, – заявил управляющий. – Они же сказали, будто мы ушли, а что будет, если те увидят, как мы спускаемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21