Тут человек в пиджаке очнулся и заметил, что его последний пирожок уносят навсегда.
— Извиняюсь, — сказал он вежливо. — Этот пирожок еще едят.
— Ах да!.. Ах да… — Толик рванулся с подносом обратно к своему столику. — Простите!..
Он снял пирожок с горы грязной посуды и в полной несознательности начал вытирать его бумажной салфеткой.
— Анатолий! — укоризненно воскликнула Галя.
— Ох, чего ж я делаю-то!.. — сказал Толик, совсем смешавшись. — Вот голова с дыркой… Я сейчас вам новый принесу!
И побежал к буфетной стойке за пирожком.
Человек в пиджаке осторожно взял свою шляпу со стола и попытался незаметно уйти, но Галя удержала его за рукав:
— Вы уж не сердитесь, что так получилось! Это я виновата. Он сейчас принесет вам новый пирожок!..
— Да не беспокойтесь, — отвечал тот, стараясь быть деликатным. — Я накушался…
— Нет-нет, не уходите! Как же это? Он сейчас принесет! Вон — уже несет!.. — держала его Галя.
Толик бежал с пирожком.
— Виноват… — говорил он поспешно. — Не знаю, как это я…
— Ничего, я могу и этим воспользоваться, — успокоил его человек. — Мне что? Мне все равно.
— Понимаете, он немного нервный, — сказала Галя.
— Да-да, я нервный, — закивал Толик и…
…человек с соломенной шляпой стал поспешно выбираться из-за стола, испуганно засовывая масляный, горячий пирожок во внутренний карман своего коломянкового пиджака.
— Вообще-то я нет, не очень, — с беспокойством сказал Толик, поворотившись к Гале.
Они остались за столиком вдвоем. Надо было что-то говорить, но оба молчали и даже не трогали еду.
Толик включил приемник. Оттуда вырвалась веселая музыка. Толик посчитал ее неуместной в такой напряженный момент и поспешно выключил.
— Так… — сказал он наконец. — Что же мне с тобою делать?
— Не знаю, — ответила Галя, не в силах оторвать от него глаз. — Я вам сказала, а вы уж думайте сами.
Теперь Толик и Галя шли по улице. Толик — чуть впереди.
В одном с ними направлении медленно ползла огромная грузовая «шкода» с еще более огромным фургоном-рефрижератором.
— Эй, парень! — крикнул водитель Толику. — Не знаешь, где СМУ-четырнадцать?
Толик повернулся на крик и сразу узнал Палпалыча.
— Толик!!! — заржал Палпалыч. — Миллионер!.. Олигарх! Ротшильд! Здорово! Ну ты даешь!..
— Палпалыч! — обрадовался Толик.
Палыч ударил по тормозам и распахнул пассажирскую дверь кабины.
— А ну давай! — крикнул он Толику. — И вы давайте, — сказал он Гале, угадав в ней Толикову спутницу.
— Это Палпалыч, — сказал Толик Гале, когда сели в кабину.
— Очень приятно, — сказала Галя. Она смущенно глянула на Толика и назвалась: — Галя.
— А вы за фруктами? — поинтересовался Толик.
— Да ты что?!. — захохотал Палпалыч. — Какие фрукты! Я вам двенадцать тонн лакокрасочных приволок в строительно-монтажное управление!
Толик с умилением разглядывал кабину «шкоды», в которой когда-то ехал с Палпалычем целую неделю из Алтынабада на Русский Север.
— Мы с наших складов из России тремя машинами выкатились, — говорил Палпалыч. — Я вот пришел, а они, наверное, только к завтрему подгребутся. Эти границы теперь… неохота при девушке… Таможни, понимаешь, извините за выражение!.. Ну, прямо — смех! И у вас тут… Помнишь тот участок, триста верст по песку?
— Помню, — сказал Толик.
— Еле прошли! Я специально давление в колесах спустил, чтоб зацепление с грунтом побольше было, да так, на полусогнутых, и дочапал. Гибельный участок! Не трасса, а рыдание.
Но сказал об этом Палпалыч весело, с предъявлением собственной исключительности и сознанием своей мастерской силы. Не хвастаясь, а констатируя уже прошедшую очередную победу.
— Ну а ты-то как? — спросил он у Толика.
— Я в порядке, — ответил Толик. — За сыном иду. Пока дом не дострою, он у меня временно в интернате.
Палпалыч даже ахнул и, ахнув, так и остался с открытым ртом.
Галя счастливо посмотрела на Толика, переживая его триумф.
— Нуты даешь, Толик… — негромко сказал Палпалыч. — Куда ехать?
— А я-то грешным делом и не знал… — смешался Палпалыч.
— Я тогда тоже не знал, — просто ответил Толик.
— Теперь куда?
— Прямо, вон до того дома. Сейчас Дамирчика заберем, и я вам, Палпалыч, покажу дорогу на склады СМУ-четырнадцать.
Но показать ему хотелось только Дамирчика. И Палпалыч это прекрасно понял.
— Нуты даешь, Толик!.. Ну, Толик!!! — радостно прокричал Палпалыч и прибавил газу…
— Дамир! — крикнул Толик, входя во двор интерната.
Следом за ним шла Галя.
А у ворот разминал затекшие ноги Палпалыч.
— Дамир!.. — снова крикнул Толик.
Толик и Галя остановились и подождали. Дамир не откликался.
— Дамирчик!!! — еще раз крикнул Толик.
В окнах показались ребята и разом закричали:
— А он уехал!
— Его нету!
— Его взяли!..
— Куда уехал? Кто взял?!. — Толик вбежал в интернат, хлопнув дверью.
Галя пошла следом… Палпалыч остался у ворот.
На лестнице Толик почти налетел на Веру Александровну…
…которая спускалась ему навстречу.
— Где он? — задыхаясь, спросил Толик.
Вера Александровна сразу все поняла.
— Ну что я могла поделать? — сказала она мягко. — Нашлась родственница, из Москвы. Родная тетя. Я не могла его держать.
— Какая тетя? Зачем еще тетя!.. — повторял Толик, как глупый.
Наверху стали собираться дети. Молча поглядывали вниз на Толика и Веру Александровну.
— Успокойтесь, Толик, — сказала Вера Александровна. — Давайте поговорим с вами…
И тогда Толик вдруг начал понимать, что это не просто недоразумение, которое выяснится, что случилось серьезное, может быть, непоправимое…
— Вы же велели достать справки, — сказал он, наступая на Веру Александровну.
Она попятилась на две ступеньки.
— Велели? — спросил Толик. — Я взял! Вот характеристика с места работы!.. Вот…
Он рванул обеими руками карманы, вывернул их наружу. Из карманов посыпались на лестничные ступеньки — перочинный нож, фотография Дамира, какие-то пуговицы, зажигалка, мятые сигареты.
Галя сделала шаг вперед, но по лестнице подниматься не стала.
Вера Александровна нагнулась поднимать, Толик тоже опустился на корточки, но ничего брать не стал.
Так они и продолжали разговаривать.
Сверху, через перила, выглядывали дети, глядя на них с любопытством и страхом. Кое-кто спустился пониже, но не слишком близко.
— Ну что мне с вами делать? — говорила Вера Александровна. Было видно, что она тоже сильно расстроилась. — Я говорила ей. Но ведь — тетя! Родная сестра его погибшей матери…
— Кто важнее человеку — отец или тетя?! — почти крикнул Толик, совершенно уверенный в эту минуту, что он именно и есть родной отец Дамира.
Дети испуганно отступили наверх…
— Ах, Толик, разве же вы отец? — Вера Александровна даже укоризненно прокачала головой.
— Я?.. А кто я?
Толик опустился на несколько ступеней. Спросил снизу, глядя на Веру Александровну:
— А кто отец?..
— Вы же знаете, Толик, — еще мягче сказала директорша интерната. — Я понимаю, вы привыкли думать про него как про сына…
И тогда Толик закричал на всю лестницу:
— Я привык?!. Наплевать на меня! Он привык!!! У меня теперь и жена есть!.. Вы же сами говорили — надо жену… жену!..
На Толика было невыносимо смотреть.
— Что же делать? Что делать?.. — повторяла Вера Александровна, держа в руках дурацкую мелочь Толика, которую она насобирала на ступеньках. — Возьмите другого, ведь не клином же свет… Вот хотя бы Никифоров… У него никого нету. Иди сюда, Никифоров…
И она поманила маленького белобрысого мальчика с верхней площадки лестницы. Но тот даже не шелохнулся. Нахмурившись, смотрел вниз, мимо Толика.
— Мне мой нужен! — сердито сказал Толик. — У меня чернявенький мальчик… У меня и жена чернявенькая…
Он махнул рукой на Галю, и она дернулась показаться, стать заметной, чтобы помочь Толику.
— Успокойтесь, мы что-нибудь придумаем, — сказала Вера Александровна, снова спускаясь на несколько ступенек к Толику.
— Где он… Этот?.. — вдруг вскинулся Толик, словно вспомнил что-то очень важное.
— Уехал он, уехал, — опять, как тяжелобольному, терпеливо повторила Вера Александровна.
— Да нет же! Не Дамир… Такой, в кепке! Сосед мой по рыночной гостинице в России! Как его звать-то? — вскричал Толик в отчаянии. — Когда он нужен… Где он?!. Он все может!
— О ком вы говорите? Кто?
— Такой человек… он сделает… он умеет!..
Толик повернулся и прыжками кинулся с лестницы вниз.
Он бежал, а сверху молча спускались дети. Встали вокруг Веры Александровны, словно для поддержки, и глядели Толику вслед.
Добежав до Гали, Толик остановился и дальше не пошел. Постоял там немного и медленно поднялся на половину лестничного марша.
— Почему же он ко мне не зашел? — негромко спросил он с трудом.
Видно, эта мысль явилась к нему только что и доставила новое мучение.
— Это наша вина, — развела руками Вера Александровна. — Вернее, моя…
— Там же холодно, в Москве, — тихо сказал Толик. — А у него пальто нету.
— Не беспокойтесь — все в порядке, — сказала Вера Александровна.
— Но он… Когда увозили… Он вспомнил? — еще тише спросил Толик.
И тут дети наперебой закричали:
— Вспомнил! Вспомнил!
— Про вас говорил!
Когда они замолчали, Вера Александровна сказала:
— Говорил, письмо ему напишу. То есть — вам, Толик.
А белобрысенький мальчик Никифоров с угасающей надеждой все смотрел и смотрел на Толика, и глаза у него блестели непролитыми слезами…
Алтынабадский аэропорт — временный. Сохранились, по существу, только взлетно-посадочная полоса да еще какие-то небольшие ремонтные строения…
Но уже, в стороне от бывших разрушений, строится новый аэропорт. А пока — навесы разные от дождя и солнца, загородки: туда — нельзя, сюда — тоже нельзя…
Висит от руки написанная табличка:
МОСКВА. Рейс 2110
Понемногу стекаются пассажиры. Их пускают за ограду, но не в поле, упаси Боже, а только под легкую крышу навеса — в загон. Это как бы первый звонок, это — сбор.
Галя провожает Толика.
В руках у него билет с посадочным талоном и, конечно, приемник. А больше ничего. Это все его имущество, а значит, и багаж.
На всей фигуре Толика и на его лице уже отрешенность от земного пребывания — нетерпение, спешка, полет. Еще не совершилось отправление, а внутри, в голове, он уже летит, летит!..
Но вот пассажирскую толпу провели в загородку, рассадили в медленном открытом автопоезде, а тот, вытянувшись дугой, отвез их к самому дальнему самолету.
Галя видела, как, потоптавшись у трапа, мелкие издалека, в смешной суете перетасовки, уплотнения и стремления скорей всосаться внутрь машины, они оказались наконец-то проглоченными, отрезанными от земли укатившимся трапом и готовыми вмиг перенестись сквозь просторы бывшей большой страны…
Самолет тонко завизжал турбинами, постепенно наращивая гул.
Галя у временной загородки замахала руками и…
…вот уже самолет летит…
Вот уже Толик у окошка, он уже обнадежен насчет авиации, но все еще неспокоен, — а кто его знает, возьмет опять на землю сядет…
По салону прошла стюардесса, играя ногами.
Что-то там проверяла, что-то говорила, наклонялась, будто с нежностью, будто с доверием — и не ко всем, а только к избранным пассажирам. Что она говорила, Толик не слышал.
Потом подошла и уселась вдруг рядом с Толиком на свободное место у прохода.
Летели они насквозь через толстые облака, вспученные своей одеяльной простеганностью…
…и Толик уже сам что-то говорил стюардессе, и та ловко делала вид, что ей все это ужас как интересно! А потом извинялась и с облегчением уходила к кому-нибудь на помощь.
Потом снова приветливо садилась рядом с Толиком — других свободных мест не было.
И Толик продолжал ей рассказывать с того места, когда его прервали:
— …Старая женщина, услыхала, что племянник… Дай, думает, возьму… Не понимает старушка, кто ребенку больше нужнее… Ну что ж… — говорил Толик. — Буду ей помогать с каждой получки. Все-таки родственница. — И, подумав, с некоторым колебанием добавил: — Приемник ей отдам.
Стюардесса вежливо посмотрела на приемник.
…Потом летели они над морем. Далеко в его серую плоскость врезались бурые песчаные косы, целые треугольники — наглядная география.
— Раньше говорили — чудо, чудо!.. — говорил Толик не стюардессе, а уже просто так — в овальное самолетное окно, в землю, в небо… — А теперь говорят — техника. И в сказках все чудеса — это когда кто-то в кого-то превращается или его переносят с места на место… И никаких других новых чудес. И получается: у кого-то отбирают, кому не очень-то и нужно — дворец или принцессу… Или сына. И отдают другому. И говорят — по закону… Нет чтоб принять закон о чуде — чтобы по справедливости… Потому что чудо — это просто справедливость. И все… — не то сказал, не то подумал Толик.
А самолет все летел и летел, гул его рос, переходил в грохот, заполнял до краев Толиковы уши…
Мысленно Толик давно уже обогнал самолет и приземлился, да только все летел и летел…
Пустой самолет стоял на земле, стюардесса собирала газеты, журналы, пластмассовые стаканчики, поднимала спинки кресел. Водворяла на место свисавшие ремни безопасности…
Одеваясь, поглядела в окошко на московское летное поле и увидела толпу своих пассажиров и среди них Толика с приемником.
Вышла из самолета, посмотрела на спину Толика и тоже стала спускаться по трапу.
Пассажиров позвали к вокзалу, а стюардесса сама пошла по бетонным плитам к низкому ажурному заборчику, который никому и в голову не приходит перешагнуть, если никакого отношения к авиации не имеет.
У калиточки, по ту сторону заборчика, который для простых граждан, стюардессу ждал мужчина лет тридцати.
Она прошла через калитку, поцеловала этого мужчину, а он взял у нее сумку. И еще чего-то взял. И они пошли к служебной автостоянке, к старенькому, но ладному «жигуленку».
Сели в автомобиль, мужчина заботливо пристегнул стюардессу и завел двигатель. Когда поехали, мужчина смотрел вперед — на дорогу, а стюардесса — в свое боковое окошко на пассажирской двери.
Смотрела, смотрела и вдруг сказала:
— Ребенка хочу.
Мужчина вздохнул, снял правую руку с руля, нежно погладил стюардессу, будто извинился перед ней.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6