Поймали его солдаты и выясняют, золотые ли у него зубы во рту. Как-то смог доказать, что не золотые, а с напылением. Дали ему прямо по напыленным и сказали, чтобы рвал когти, пока цел.
Сегодня в Чечне живет не одна тысяча особых пришлых людей. Живут они в домах чеченцев в общем-то как члены семьи, но в качестве домработников. Каких-либо документов обычно не имеют, на учете нигде не состоят, всецело принадлежат своим хозяевам, пока живут у них, но могут и уйти, если захотят. В основном, это элемент, скрывающийся от закона, от жены, семьи. Это может быть и человек, в силу тех или иных обстоятельств оставшийся одиноким, неспособным с собой управиться. В России их называют бичами и бомжами. Есть среди них и преступники, которым надо полежать на дне. Встречаются хорошие мастеровые, попадаются образованные. У некоторых людей странные понятия. Чтобы не платить алименты своим детям, готовы бежать на край света, быть крепостными. Каким аршином они вымеряют свою выгоду, известно только им самим. Если человек совсем распущен, не знает, например, удержу в пьянстве, его или воспитывают, или выдворяют. Но основная масса приживается. Со временем хозяин может устроить своему человеку документы, женить его и отделить на самостоятельное хозяйство. Если в ходе наведения конституционного порядка в Чечне, этих рабов (именно так их будут называть) освободят, им некуда будет деваться. Может, поэтому многие из них пошли в ополчение вместе со своими хозяевами. В оные времена у моего прапрадеда Ногомирзы были два русских пленника. Одного из них звали Георгий. Однажды пленные со всего аула совершили побег. Георгий отказался. После этого Ногомирза усыновил его. У Ногомирзы было шесть сыновей. Свою землю он поделил на восемь частей. По одной доле отдал сыновьям, а Георгию – две, его долю и свою. Сегодня эта земля называется «Герга-цана» – сенокос Георгия, входит в нашу местную топонимию.
Слышен голос через громкоговоритель – пойду узнаю, что такое. Кажется, вертолет. Так оно и оказалось: голос звучал с вертолета. «Сдавайтесь, или все будете уничтожены!.. Внимание, внимание, президентский дворец пал, сопротивление бесполезно, российское объединенное командование предлагает вам сдать оружие. Пункты приема оружия находятся: на улице Алтайской… Предлагаем сдать оружие поселкам Катаяма и Ташкала. В противном случае будете безжалостно уничтожены.» Эта железная птица, видно, еще ничего не поняла. Кто нынче сдаст оружие? Тут, что называется: приди и возьми. О чем она говорит, когда те, кто в свое время не обзавелся оружием, сегодня жалеют об этом, ищут его, добывают в бою. «Президентский дворец пал». Я, кстати, совсем забыл запечатлеть этот «исторический» факт в своей хронике. Он не произвел на меня никакого впечатления. Уверен, что и с моими соплеменниками так же. Нам наплевать на этот дворец – это всего навсего обком КПСС. Вертолет делает снова круг и повторяет: «Сдавайтесь!.. Будете уничтожены… Пункты приема оружия находятся там-то…»
Горные тропы, подъемы, спуски прекрасно тренируют тело. Среди чеченцев совсем не было толстых, обрюзглых. Женщины были, как русские борзые или, если сказать красиво, – как серны и лани. Особенно красивы были ингушки. Это и сейчас так. Жили чеченцы долго, многие – за сто лет. У нас были искуснейшие лекари, которые лечили не тарабарщиной, а лекарствами из трав. До наших дней сохранилась довольно развитая народная медицинская терминология. Пульс называется «синпха» – буквально: жила души, жила жизни. Развиты были хирургия и массаж, особенно головы. Если у вас трещит голова, многие из нас и сегодня буквально рукой снимут боль. Чеченцы вообще не знают болезней типа мигрени. Между прочим, пишущий эти строки тоже в некотором смысле специалист. Это наследственное. Мои предки были прославленными врачевателями, я уже говорил, что они делали операции на мозге. Об их искусстве ходили легенды и немало анекдотов. Широко применялся раствор соли как антисептик, молочная сыворотка, шерсть, курдюк, то есть овечий жир. Пробитую голову очищали от костных осколков и заделывали дыру курдюком. И срасталось, жил человек! Мне один старик показывал такую голову – свою. Ее ему залатал мой дед.
Чеченец никогда не шел в лес с топором на плече, держал его под мышкой, чтобы не смущать деревья. Это было не суеверие, а почитание природы.
Был у Сапарби. Хотел попросить у него бензина для лампы. Говорил, что у него есть. Он добавляет в бензин соль, и тот горит как керосин. Сапарби пожилой человек, но пьет. Вчера он здорово набрался и сегодня целый день лежит. У него ночевал родственник, парень лет тридцати. Зовут Шамилем. Он воюет. Бывает в центре. По его словам, там много таких ребят, как он, и становится все больше. Передаю здесь его рассказ от первого лица:
– Мы были с Вахой. Ваха ингуш и хороший парень. Я был вооружен, а Ваха нет. Он попросил меня, чтобы я пошел с ним до Катаямы. У него тяжело больной отец, и Ваха хотел вывезти его из города. Стрельба была такая, что глаза не открыть. Мы не знали, что делать. Не было сил двинуться с места. Тут мы увидели, как один здоровый парень, русский корреспондент, с фотоаппаратом и видеокамерой и с какой-то биркой на груди, спокойно пошел по улице, даже не пригибаясь. Его смелость нас ошеломила и вызвала зависть. Мы тронулись за ним. Когда пули летали совсем густо, русский опускался на корточки у стены дома, минуту сидел и опять шел дальше. Мы повторяли его движения. На нас он не обращал внимания. Дома по всему Ленинскому проспекту разрушены, стены пробиты насквозь. И мы проходили через пробоины. Добрались до совминовского моста. Там огонь был шквальный. Наткнулись на группу наших ребят. Они выбирали удобный момент для броска через мост. Все залегли за бетонный парапет. Там, кроме русского корреспондента, за которым мы шли, было еще много иностранных журналистов. Они тоже готовились к броску через мост. Среди них была молодая женщина. Тут одного иностранца ранило в голову, и он стал умирать. Молодая женщина кричала: «Ноу! Ноу! Ноу!». Умирающий, видно, кем-то приходился ей. Кричала она громко, и было ее жалко. Ждать надоело, и мы группами по два-три человека перебежали мост. По мосту ударила мина, но больше никого не убило. Мы с Вахой пошли в сторону универмага. Горел верхний этаж пятиэтажного дома. Из окон било пламя и слышался жуткий крик русской женщины. При такой плотности огня помочь ей было невозможно. Добрались до Дома печати. Там множество трупов солдат в ужасном состоянии. На многих уже нет мяса, а только скелеты, обглоданные собаками. Много и собак убитых. Я просто не мог идти, видя эти трупы, и предложил Вахе перелезть через бетонный забор на территорию главснаба. Там оказалось еще больше трупов, они лежали в обгоревших комбинезонах, по-разному скрюченные. Нам стало жутко. К отцу Вахи мы пришли в четыре часа утра. Ваха сразу повез на «жигулях» своего отца из города. С ним была его сестра. Он хотел вывезти их в Назрань. Они попали под обстрел. Вахе снесло полчерепа, сестре осколок попал в живот, а отец остался жив.»
Парень, чей рассказ я передаю его словами, сообщает, что ребята воюют крепко, держатся стойко, но единого управления нет. Воюют группами, которые обычно состоят из родственников и друзей. Есть такие, что воюют ради оружия – добудут, сколько можно унести, и уходят. Потом возвращаются с пустыми руками и опять добывают. Если в группу пришел невооруженный человек, ему дают автомат, но с возвратом. Кто подобьет танк или БТР, тот и хозяин. Все оружие и прочее принадлежит ему. То же – и пленные.
Чеченцы помнят своих предков даже до двадцатого колена, а помнить семерых прадедов должен и самый захудалый из нас. Помнить своих предков человеку помогают окружающие. Одна из главных тем общего разговора в кругу чеченцев – предки. Говорить о своих предках будете не вы, а присутствующие. Если предки кого-то из присутствующих не упоминаются, значит, они были «ледара» – людьми с серьезными нравственными изъянами. Чеченец может упрекнуть соплеменника поступком его предка, совершенным полтора века назад, и тому будет очень неловко за своего праотца.
Чеченцы постоянно вышучивают друг друга. Порою шутки бывают столь остры, что приходится мгновенно решать, обидеться или нет. Шутки рекомендуется дозировать, как соль и прочие приправы, но случаи передозировки и весьма серьезных столкновений на этой почве нередки. Чеченский язык способен на тончайшие шутки. Аварец Имам Шамиль говорил, что шутит только на чеченском языке. Для чеченцев человек, не умеющий смачно говорить, совершенно не интересен, какие бы истины он ни изрекал. Немало и таких, кто заблуждается насчет своих способностей и надоедает людям плоскими шутками.
Все больше появляется надписей на воротах: «Проживают люди». Думаем, что танки будут сперва подъезжать, читать дулами эти надписи и отъезжать. Бедные мы. Иду сегодня по двору и вижу на снегу кусочек золота. Оказалось, пуля. Остроконечная, красивая, прямо золотой зуб неизвестного хищника. Воюющий может наступать и отступать, убивать и быть убитым, как человек, а ты – постоянная мишень, пришпиленная к стене собственного дома.

Передача пятая

Сегодня у меня день приключений. Вода вышла. Я отвязал скотину и пустил ее побродить, поискать себе лужицы, такие встречаются кое-где но очень мутные, сплошная грязь. Скотина начала сходить с ума. С трудом ее собрал и пустил к стогу, он стоит перед двором на улице, обнесен сеткой. Что они делали! Рвали, метали, топтали, будто не кормлю их два раза в день. Обиделся, разозлился, высказал им все, что думаю о них и обо всем этом, а им все равно. Тогда с отчаяния присел прямо посреди улицы и закурил. Тут подошел Супьян, и в этот момент шарахнуло. Супьян бросился во двор, как будто там может быть спасение, я – за ним. Осколки сыпались дождем. Покурили на корточках в котельной. Только он встал, чтобы уйти, как еще раз шарахнуло. Опять покурили. Скотина моя за это время ушла неизвестно куда. Когда все кончилось, то во дворе и перед двором я увидел столько осколков, что ими, кажется, можно было уложить целый батальон, а в нас не попал ни один. Как все же трудно убить человека! На обочине дороги лежит труба размером с чертежный пенал, на одном конце – шесть сопел. Повсюду валяются ветки, скошенные, как трава. Невдалеке горит дом.
Шамиль, молодой родственник Сапарби, жаловался мне на корыстных ребят. Воюют все хорошо, но некоторые много думают о наживе. Он, например, подобьет танк и больше тот для него не существует, а другие тут же бросаются тащить из него что можно. Он подбил два БТРа. Из них выскочили солдаты и побежали. Тогда один в маске стал на них кричать: «Вы куда, суки?! Давай вперед, стреляйте! Ура!». Мужика сразу застрелили, он оказался чеченцем, лет 50-ти. Еще среди убитых оказался один аджарец – оттащили его в сторону и накрыли лицо, единоверец все-таки… Солдаты – белобрысые пацаны. Чуть что, кричат: «Мама!». Целая группа их вместе с офицером сдалась в плен. Они шли, подняв в одной руке автомат, в другой – рожок с патронами. Один чеченец подскочил и ударил солдата ножом. Все свои осудили его, и он пристыжено отошел, потом вообще скрылся. А один солдат-мальчик, увидев, как тот ударил его товарища, стал истошно кричать и побежал. Никто не стал его догонять, ни стрелять ему вслед. Этих пацанов жалеют, говорят, что они не виноваты – их гонят, как на мясокомбинат. Шамиль научил меня растапливать печку. Придавив ногой патрон автомата о плинтус, вытащил пулю, высыпал порох и бросил его в печь – дрова загорелись моментально. У чеченцев порох и лекарство называются одним словом: «молха».
Газеты изо дня в день писали о «чеченских авизо». Создавалось мнение, что чеченцы забрали деньги Москвы и чуть ли не всей России. Но мы-то, чеченцы, знали всегда, что «Авизо» – это не наша стихия, не наше изобретение. Нас использовали. Конечно, чеченца нельзя использовать за бутылку, но в этом случае он получил каплю с моря. Правда, оказался способным и на самостоятельное плавание. Но тут уж за ним был глаз да глаз. Чеченцев, разбогатевших на «авизо», – единицы, а сложивших буйну голову – не сосчитать. Конечно, тот Большой Московский Бандит (я пишу все три слова с большой буквы), что пристегнул чеченца к «авизо», сделал удачный выбор. Колоритная фигура горца загородила его, Большого Московского Бандита, от общества.
Дай чеченцу ключи от квартиры, в которой очень много вещей, не возьмет – он не домушник, не щипач. Он любит «брать» с риском, удалью, чтобы старики говорили о нем с уважением, ровесники – с завистью, потомки – с гордостью, девушки – песни слагали. Сворует русский крупно – обычно ложится на дно, даже от жены может уйти. Сделает то же самое чеченец – огромный дом построит на обозрение всей округе. Чем больше сворует, тем больший дом: пусть подсчитывают люди, сколько отхватил.
Чеченская самокритика опирается на исторические примеры-притчи. Как-то напали чеченцы на станицу Петропавловскую. Казаки отступили с позиций и послали за советом к старому казаку. Так, мол, и так, бьют нас гололобые, что делать? «А вы навстречу им выгоните скотину,» – посоветовал бывалый казак. Так и сделали. Собрали станичный скот и погнали на позиции, занятые чеченцами. Те перестали стрелять, выскочили к стаду и давай хватать скотину и делать метки: «Это мой бык, этот тоже мой!» Казаки пришли в себя и перестреляли их. Чеченцы говорят о себе: мы способны дружно только воровать, а когда идем обратно, уже ссоримся, не поделив добычу.
В одном осколке утерянного чеченского мифа Бог Дула, закончив творение человеческих душ, обнаружил, что на земле остается много безлюдных мест. Тогда он сотворил еще некоторое число душ, но уже не таких доброкачественных и сказал, словно в свое оправдание: «Этих я создал, чтобы земля не пустовала». О пустых, никчемных людях чеченцы так и говорят: «Созданы, чтобы земля не пустовала» или просто: пустые – еса хиуманаш. Особенно часто стало употребляться это выражение в последнее время в связи со многими, не свойственными чеченцам, поступками осовеченных отбросов общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10