— Видите, капитан, она говорит.Последний вовсе не обращал внимания на болтовню своего вестового и сидел, погруженный в отчаяние. Но когда он услышал голос молодой девушки, радости его не было границ, и он готов был броситься на шею к Золотой Ветви, который, не выходя из своего обычного флегматичного состояния, продолжал:— Не тревожьтесь, капитан, у этого бедного ребенка слишком переполнено сердце. Все эти слезы — просто-напросто продолжительное излияние из слезного мешочка, и об этом очень скоро забывают… Видите: моя правда. Малютка уже улыбается сквозь слезы и протягивает вам обе руки. Ну! Что же вы стоите столбом? Очнитесь, капитан! Господи ты мой, Боже! Теперь уже вам дурно! Недоставало только этого.Золотая Ветвь не ошибался. Его офицер, видя, что молодая девушка пришла, наконец, в себя, до такой степени растерялся от радости, что молча и неподвижно стоял перед ней, не произнося ни слова.Девушка протягивала ему руки, а он не брал их.Наконец, голос, мелодичный, как пение птицы, коснулся его слуха.Голос этот говорил:— Это он… святая Матерь Божья! Это он… живой… и даже не ранен!— И я спасен вами, — радостно отвечал офицер, обретая, наконец, дар слова.— О! Как я счастлива! — тихо прошептала она, поднося руку к сердцу.Чары были разрушены. Золотая Ветвь, глядя на них, бормотал сквозь зубы:— Вот те раз! Кто же это тут подложил огня в порох. Молодой человек схватил обе ручки очаровательной девушки и сказал так тихо, что слова его слышала только она одна:—Да, вы — мой ангел хранитель! Господь послал вас, чтобы сохранить мне жизнь, которую, с этой минуты, даю клятву посвятить вам.— Вы так думаете? — отвечала она ему вопросом. И ответ этот был так же тихо произнесен, как и клятва офицера. Святая и инстинктивная стыдливость подсказала им, что откровение их душ должно принадлежать только им одним.Золотая Ветвь счел себя лишним. Добрый малый скромно отошел в сторону.— Скажите еще раз, что вы убеждены в этом! — повторила молодая девушка— Клянусь спасением моей души, что я сказал вам то, что подсказало мне сердце!— Благодарю… я верю вашим словам… Господь милостив… он услышал мою молитву.— Вашу молитву? — с удивлением сказал офицер.— Да, я часто молилась за вас!Офицер с нескрываемым изумлением смотрел на нее.— Вы, следовательно, знаете меня? — спросил он молодую девушку.— Давно.— Я не понимаю вас, милое дитя.— Каким же образом иначе могла я попасть сюда? — возразила очаровательная девушка, и в тоне ее голоса слышался как бы упрек по адресу офицера. — Это произошло совсем не случайно. Вы приезжаете сюда отдыхать или ловить рыбу почти ежедневно в течение целого месяца, который пролетел так поразительно скоро, по крайней мере, для меня.— Наш форт так далек от населенной местности, что ни о каком развлечении не может быть и речи.— Я видела вас.— Значит, вы живете.— Близко отсюда? Да… и я каждый день приезжала сюда, останавливалась здесь, возле берега и смотрела на вас.— Как же это я ничего не подозревал!— О! Я отлично пряталась… я была так рада, так рада, что могу смотреть на вас, могу видеть вас.Это было сказано так просто, так невинно, что молодой француз, совершенно растерявшись, в немом восхищении смотрел на молодую девушку.Золотая Ветвь, до которого доносились только отдельные фразы, с угрюмым видом опустил глаза и в то же время бормотал про себя, кусая усы:— Что за черт! Смеется она что ли над нами? Надо будет проверить.И он стал внимательно прислушиваться, делая вид, что его нисколько не интересует их разговор. А в это время капитан, увлеченный и покоренный наивной и трогательной грацией молодой канадки, говорил ей:— Итак, вы думали обо мне?— День и ночь.— Почему вы не дали мне знать об этом?— Каким образом?— Каким-нибудь способом… Можно если не сказать, то написать это…— Я не смела!..— Наконец, вы могли сделать это так, как вы поступили сейчас!— А! Теперь это совсем другое дело.— Почему? — спросил, улыбаясь, офицер.— Теперь мне кажется, будто я вас знала… всю жизнь.— Правда?— Я даже спрашиваю себя, как я могла жить, не зная вас?— Милое дитя! Значит, я должен вас любить за это вдвойне…— О! Да, любите меня! — с живостью перебила его молодая девушка.— Да, и на это целых две причины! — повторил молодой человек.— А какие?— Во-первых, вы спасли мне жизнь.— О! Это не может идти в счет. Стреляя в этого индейца, я спасала вас от него для себя.— И вы меня любите?— Конечно, я вас люблю! — отвечала канадка с восхитительной чистосердечностью.— Настоящей любовью или как друга?— Настоящей любовью! — повторила она изумленно и стараясь понять, что значат его слова.— Да?— Не знаю.— Пусть меня повесят, если я верю хоть одному слову из того, о чем воркуют эти голубки! — пробормотал Золотая Ветвь, который в это время строгал палочки, чтобы показать, что его вовсе не интересует разговор канадки и офицера.Молодая девушка в это время продолжала:— Я не знаю, как назвать то чувство, которое я испытываю.— Объяснитесь.— Я все время думаю о вас! Мысль о вас не оставляет меня даже во время молитвы… Я не могу не думать о вас, даже если бы я этого и хотела.— Злая.— О! Я не злая, потому что я люблю вас… Верите вы мне?— Верю.— И вы хорошо делаете. Я никогда не лгала. В наших лесах нет надобности лгать, как в ваших городах, где все наперерыв обманывают друг друга.— Я не обману вас!— Гм! Гм! — подумал Золотая Ветвь в своем углу.— Видите ли, друг мой, — продолжала молодая девушка, — ваш образ никогда не покидает меня… Здесь ли вы, или нет вас, я вижу вас, чувствую ваше присутствие.— Но это гораздо лучше дружбы!— Лучше? Нет.— Тогда больше, чем простая дружба.— Это возможно, — проговорила она, задумчиво опуская глаза, — я очень люблю моего отца; я люблю его всей душой, а между тем, я люблю его не так, как вас, — это не одно и то же.— А почему же нет? — возразил молодой человек, которому очень приятно было слушать эти слова и который в то же время боялся неловким замечанием оскорбить ее дочернюю любовь.— С отцом я всегда спокойна, ровна и беззаботна, а когда я вижу вас, со мной происходит совсем иное. Когда я вижу вас, слышу ваш голос — я чувствую то страшную тоску, то безумную радость. Надежда встретить вас до боли сжимает мне сердце и я вся горю желанием видеть вас. Я вся дрожу, когда собираюсь сюда, и все-таки я сажусь в пирогу и еду.Молодой человек не знал, что и отвечать канадке на эти слова. Это происходило, впрочем, вовсе не от излишней скромности… Нет, за это можно было смело поручиться. Ему не раз приходилось иметь дело с опытными кокетками, которые говорили с ним почти таким же языком, как молодая канадка, и он всегда умел пользоваться такими случаями.Но ему еще никогда не приходилось выслушивать такие откровенные признания при первой же встрече и, притом, в такой безыскусственной форме.Чистосердечная наивность, полнейшее неведение этого ангелоподобного создания, которое, спокойно улыбаясь, стояло перед ним, покоряли и восхищали его в одно и то же время.В его сердце вспыхнула любовь, любовь целомудренная и благородная, как и та, которая ее внушала, — любовь, которая, как он это чувствовал, могла окончиться только с его смертью. Слова любви просились у него с языка, но он не произносил их.Зачем стал бы он выражать словами то, о чем так ясно говорили его глаза? Если бы он хоть тысячу раз подряд повторил:«Я вас люблю! Я вас обожаю!» — эти слова не могли бы найти более верного доступа к сердцу этого прелестного и целомудренного ребенка, чем его почтительное молчание.Они молча смотрели друг на друга, как очарованные. Несмотря на свое скептическое отношение ко всякого рода чувствительным сценам, а тем более в любовных похождениях, Золотая Ветвь тоже не мог остаться равнодушным зрителем и, отвернувшись, незаметно смахнул бежавшие из глаз слезы.— Все это пустяки! — ворчал он при этом, — мой капитан впадает в детство! Я не понимаю, как это можно объясняться в молчанку… Ну, да не в том дело… Это действует даже и на меня, черт возьми! Не знаю только почему! Признаться, я был бы очень рад, если бы кто-нибудь намылил мне шею, как это проделает завтра прачка с этим платком.С этим словом он вынул из кармана платок, которому, по всей вероятности, в первый раз пришлось намокнуть от слез, хотя владелец платка и сам не знал, что именно заставляет течь слезы по его щекам, обожженным американским солнцем.Наконец, оба влюбленных обрели дар речи.Солдат весь превратился в слух.— Как вас зовут? — спросила канадка офицера.— Луи.— Луи! Очень хорошее имя, оно мне нравится, — сказала она, хлопая в ладоши.— Почему?— Да разве вы не знаете, что так же точно звали и нашего святого короля?— Да, это правда.— Я говорю про короля Франции!— Вы знаете это? — удивленно сказал молодой человек.— Я знаю все, что касается Франции.— Вы — француженка.— Да.— О! Тем лучше! А как вас зовут, милое дитя?— Анжела. Вам нравится это имя?— Анжела? Разумеется.— Я очень рада, что это имя вам нравится! — вскричала она.— По-моему, это как нельзя более подходящее имя для вас.— Почему? — спросила она, не придавая никакого особого значения своему вопросу.— Вы забываете, что слово Анжела происходит от слова ангел, — отвечал офицер, целуя в то же время ее ручки.— Вы смеетесь надо мною?— Боже сохрани!Она прямо посмотрела ему в лицо и прочла в его глазах, что он говорит истинную правду.— Вы любите рыбную ловлю? — спросила она.— За неимением лучшего.— А вы будете приезжать сюда иногда удить рыбу?— Каждый день.— Хорошо, когда вам надоест удить или читать, вспомните обо мне.— Вы не придете больше? — тревожно спросил он.— Приду, но я не буду мешать вам. Я буду поступать так же, как делала это и до сих пор: я буду смотреть на вас.На этот раз Золотая Ветвь не мог удержаться, чтобы не свистнуть, выражая этим и удивление и веселый смех.Молодой человек поспешно отвечал:— Но я не хочу и слышать этого.— Чего?— Я хочу, я желаю, чтобы вы мешали мне заниматься чтением, которое не доставляет мне особенного удовольствия, я требую, чтобы вы мешали мне заниматься рыбной ловлей, которая, сказать вам правду, вовсе не интересует меня. Видите, — прибавил он затем, смеясь, — это нельзя назвать даже жертвой с моей стороны.— Хорошо, я буду приезжать посидеть с вами.— И мы будем болтать?— Как сегодня. Вы живете близко отсюда?— В нескольких милях.— А где именно?— Я служу в гарнизоне форта Дюкэна.— Форт Дюкэн! Я не знаю его, но я часто слышу о нем.— От кого?— От… от моего отца, — отвечала молодая девушка, после легкого колебания.— Ваш отец! Чем он занимается? Он — колонист? При этом простом и вполне естественном вопросе молодаядевушка задумалась и побледнела, несмотря на все стараниескрыть это от глаз своего собеседника.— Вы не хотите огорчать меня, Луи?— Сохрани меня Боже!— В таком случае никогда не говорите мне о… о моем отце. Все подобные вопросы могут угрожать ему большою опасностью. Вот все, что я могу вам сказать о себе: мы живем одиноко среди леса… Отец, по мере сил, старается исполнять все мои малейшие желания. Моя улыбка делает его счастливым. Мы любим друг друга и пока спокойно живем в своем уголке. Я умоляю вас, Луи, как в моих, так и в ваших интересах не пытайтесь отыскивать наше убежище! Дайте мне клятву, что вы исполните мою просьбу!— Клянусь вам, Анжела.— Благодарю.— Ну, а если какие-нибудь непредвиденные обстоятельства столкнут нас лицом к лицу?— Значит, так будет угодно Богу, и я не стану упрекать вас за это. Помните, что все, что ни делает Господь, все к лучшему.— Итак, завтра вы приедете сюда?— Я приеду завтра и буду приезжать каждый день. А теперь мы должны расстаться.— Уже? — печально проговорил Луи.Так нужно, друг мой. Мне предстоит еще длинный путь, чтобы добраться до дому. Если отец вернется без меня, он будет беспокоиться и отправится меня разыскивать, и я дрожу при одной мысли о том, что он может застать нас здесь.— Разве мы делаем что-нибудь дурное?Подобный вопрос был более чем странен в устах молодого и блестящего начальника Золотой Ветви. А между тем вопрос был сделан совершенно искренно: любовь — волшебник, от нее дураки умнеют, а умные глупеют.— Ровно ничего, — отвечала Анжела, улыбаясь, — но я так счастлива, когда вижу вас, что меня пугает все, что может помешать мне быть с вами.— Вы очаровательны! — мог только сказать капитан.— Нет, я вас очень люблю и это заставляет меня быть осторожной и благоразумной. Вы будете думать обо мне сегодня и завтра?— Спрашивать меня об этом — значит оскорблять меня.— Я тоже все время буду думать о вас, я в этом уверена. Таким образом, мы даже в разлуке будем как бы вместе.С этими словами она высвободила свои руки из его рук. Затем она быстро и ловко прыгнула в свою пирогу и схватила весла.— До завтра, Луи, — крикнула она еще раз на прощанье.— До завтра, Анжела.— Счастливый путь, — счел с своей стороны нужным сказать и Золотая Ветвь.Пирога отошла от берега и вскоре скрылась за поворотом реки. Офицер остался один на берегу, неподвижный, охваченный странным волнением.— Я люблю, люблю ее! — воскликнул он, не обращая никакого внимания на подошедшего к нему вестового. — Я безумно люблю ее!— И вы совершенно правы, капитан. Молодая особа стоит того, чтобы потерять несколько голову; но это, по моему мнению, нисколько не мешает нам собраться в дорогу и ехать обратно в форт Дюкэн.— Хорошо, едем. Зато завтра!..—Мы ранехонько вернемся назад, — заметил лукаво улыбаясь, Золотая Ветвь.— До свидания, Анжела, до свидания! — крикнул капитан, точно молодая девушка могла его слышать.— Ох! Эти влюбленные! Эти влюбленные! — опять начал ворчать солдат. — Все то же, все та же старая песня!Затем солдат и офицер сели в пирогу, не думая об уборке трупа краснокожего, которого они покидали здесь в добычу ястребам. Через час они достигли форта Дюкэна.Странная перемена произошла в беззаботном до сих пор молодом офицере. Все только что случившееся вдруг дало цель его жизни. Он любил, как никогда. Ему казалось, что он в один час прожил целую вечность. Все его прошлое стушевалось, отошло назад. Пред ним открывалось светлое и радостное будущее Глава VI.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26