Момент выхода Конструктора к зоне действия Т-конуса совпал с. появлением в зале спейсера Грехова и Анастасии Демидовой, и Боянова не могла не заметить, что оба волнуются, хотя и по-разному. И если волнение Насти было понятно, то чувство Грехова давало повод к размышлению.
Конструктор остановился всего в сотне километров от той не зримой черты, которую наметили люди и за которой его ждала всасывающая воронка Т-конуса, величайшего из сооружений, когда-либо построенных землянами, готового сжать любой попавший в него объект в тончайшую «струну» и вышвырнуть его за пределы местного звездного скопления. Чудовищный реликт невообразимо далеких эпох, занимавший в последнее время все великие умы, ставший предметом поклонения разного рода мистических сект, источником новых религий, артефактом Третьего Великого Пришествия – по терминологии всеземной христианской церкви, замер перед хрупкой преградой, словно только сейчас очнулся от долгого мучительного сна.
Люди ждали.
Прошел час, второй – ничего не изменилось в пространстве, насыщенном, казалось, плотным излучением мук неизвестности, а потом, заставив всех вздрогнуть, во всех залах, рубках, каютах и в наушниках раздался спокойный бас Железовского:
– Отбой «полундре»! ЧП-вахте «бег трусцой». Остальным штатные режимы.
Люди в зале зашевелились, заговорили, возбуждение схлынуло не сразу, тем более, что ситуация не разрядилась, ожидание не закончилось. Боянова подошла к стоявшей особняком паре: Настя держала Грехова под руку, и лицо у нее было застывшим и печальным.
– Извините, проконсул, вы всегда все знаете, ответьте на вопрос: почему Конструктор выбрал этот путь и следует по нему со слепым упрямством носорога?
Грехов покосился на девушку, по обыкновению помолчал.
– А вы еще не догадались?
Боянова внешне спокойно встретила взгляд проконсула.
– Нет.
– Это его дорога к дому, Забава, только и всего. Самая короткая дорога к дому.
– Что?! – прошептала председатель СЭКОНа. – Как вы сказали? Дорога к… дому?
Взгляд Грехова смягчился, наполнился странным мокрым блеском, словно Габриэль собирался заплакать, и еще в глубине его глаз проступила на миг такая тоска, что у Забавы перехватило дыхание.
– Он родился в Системе, Забава, на Марсе, а кроме того, в его генетическую память вошла память всех проглоченных им людей, понимаете? Со всеми вытекающими последствиями.
– Вы хотите сказать, что Конструктор… обладает теперь какими-то человеческими чертами? Почему же он в таком случае, признавая нас в качестве «крестных», не спешит вступить с нами в контакт?
– Я уже говорил и могу повторить: сей чудовищный монстр, способный погасить звезду и не заметить этого, – личность, хотя и не в человеческом понимании этого слова, но он гораздо сложнее всех тех Прокрустовых рамок и определений, в которые вы пытаетесь его загнать. До сих пор человек, воспитанный на антропном принципе, убежден в том, что он – венец эволюции. Да не так это, существуют формы движения материи гораздо более сложные, на порядок-два выше человеческого разума, и вам рано или поздно придется принять это как данность, не зависимую ни от каких капризов логики. Не знаю даже, можно ли употреблять к такому существу термин «разумное», да и само слово «существо». Конструктор – наглядное доказательство нашей ограниченности. Надеюсь, он все-таки заставит всех нас пересмотреть уютные, веками слагавшиеся стереотипы на жизнь вообще и на роль человека во Вселенной в частности. Я ответил на ваш вопрос? До свидания, коллеги, до встречи на Плутоне.
Грехов кинул последний взгляд на обзорный виом, показывающий мерцающее, струящееся тело Конструктора, и вышел в сопровождении молчаливой Анастасии Демидовой. Разговор Забавы и Габриэля слышали только Демин, Баренц и Железовский, остальные, присутствующие в зале, разбившись на группки, обсуждали ситуацию.
– Я его не поняла. – Забава Боянова зябко повела плечами, подойдя к Железовскому вплотную. – В его рассуждениях есть какой-то логический… впрочем, не логический, а скорее психологический прокол, какое-то несоответствие этике, эдакое пренебрежение свыше, принижение человеческого интеллекта и его нравственных принципов… – Она снова поежилась. – И в то же время в его словах есть надежда, если не на Конструктора, то на самих нас… а с другой стороны страшно, если Грехов прав и Конструктор ищет дорогу к дому, к той колыбели, из которой вышел. Ведь в этом случае нам снова придется решать вопрос защиты отечества, потому что любое его проявление «чувств» вблизи Солнца будет сравни всепланетной катастрофе. Окажутся ли доступными его сверхвниманию призывы не уничтожать наш дом?
– Успокойся, – мысленно ответил женщине Аристарх.
– Не могу, меня всю трясет. Если уж между нами и К-мигрантами объявилось столько различий, то сколько их между человеком и Конструктором, между его моралью и нашей? Насколько окажутся далеки друг от друга оценки поступков и шкалы ценностных ориентации? И во что это выльется?
– Ты не учитываешь один фактор: Конструкторы – не просто предтечи, они в какой-то мере строители нашего мира и невольные, может быть, но родители человечества, а посему изначально не враждебны нам. Мы найдем способ договориться.
Забава улыбнулась.
– Во всяком случае, попытаемся. Хотя я буду настаивать на экстра-мобилизации.
– Мне почему-то кажется, что Грехов поможет нам. Как никак он мой крестный.
– А я все равно его боюсь и ничего не могу с собой поделать. В нем сокрыта бездна, по сравнению с которой мой внутренний мир – просто мелкое озерцо.
Железовский погладил спину женщины ладонью, и в это мгновение Конструктор исчез. Сначала все подумали, что по какой-то при чине пропало изображение, передаваемое видеокамерами многих десятков зондов и аппаратов, но голос координирующего компьютера развеял недоумение:
– Конструктора не наблюдаю! В зоне его нахождения отмечаю колебания полей и гравитационные вихри, которые обычно сопутствуют ударным выделениям энергии в результате «нечистого» перехода на «струну».
По залу разлилась изумленная тишина, подчеркиваемая тихим зуммером какого-то автомата, взгляды присутствующих скрестились на фигуре Железовского.
– Где же его теперь искать? – растерянно спросил кто-то.
– "Полундра" службам в Системе! – объявил Железовский, отстраняя Забаву, оглянулся на остальных. – Где искать? Возле Солнца, вернее, возле Плутона или за его орбитой… если верить Грехову. ДД?
– Здесь, – шагнул из толпы Демин.
– Т-конус в этой точке пространства не нужен, сворачивайте комплекс. Исследовательскому флоту – старт к Земле, там решим, когда, что и как надлежит изучать. Флоту спасс-службы…
– Внимание! – перебил комиссара инк. – В районе исчезновения Конструктора обнаружен плохо наблюдаемый объект в форме белесого шара массой около двухсот тысяч тонн.
– Что значит – плохо наблюдаемый? – быстро спросил Демин, переглядываясь с Железовским.
– Объект мерцает и почти не лоцируется, то есть отражает излучение радаров как разреженное облако дыма.
– С массой в двести тысяч тонн?
– Я сообщил показания экспресс-анализаторов… минуту!
– Что случилось? Дайте прямую связь с наблюдателями. Голос в наушниках раций изменился:
– Я «пакмак-два». Он разделился… нет, исчез… нет, на его месте что-то осталось… небольшой предмет… метра четыре в поперечнике…
– Что вы мямлите? Дайте картинку!
– Плохо вижу сам, вы не увидите совсем. Это небольшой об ломок скалы в форме тетраэдра… господи! Это «голем»!
Боянова вцепилась в руку комиссара.
– Аристарх!..
– Захватите его и доставьте на спейсер… со всеми предосторожностями. – Железовский накрыл ладонь Забавы своей. – Ты думаешь?..
– Это Берестов!
– А мерцающий шар?
– Неужели сам не догадался? Это мог быть только «серый призрак».

* * *

О том, что Конструктор миновал ловушку Т-конуса, по «струне» ушел к Солнечной системе и остановился за орбитой Плутона (остановился – то есть стал двигаться со скоростью Солнца в пространстве), Анастасия узнала только на второй день после своего возвращения из района расположения Т-конуса, и не от Грехова, а от Егора. Сбежав от всех, в том числе и от Габриэля, никого не желая видеть, она заявилась в дом бабушки, расположенный под Рязанью в старинном русском селе Милославское, чем повергла ту в изумление и вызвала радостные охи и причитания, в свою очередь вызвавшие ответную реакцию. Женщины наплакались, насмотрелись друг на друга, наговорились вдосталь (нагомонились, так говорила баба Фруза), провели вечер в воспоминаниях и разглядывании фотоальбомов и долго не могли уснуть, вместе переживая впечатления встречи, которые всколыхнули омут памяти. А рано утром, когда Насте приснился чудесный сон, будто она идет на лыжах по сказочно красивому зимнему лесу, в дом заявился Егор Малыгин учитель, «шаман первого сука».
Настя проснулась еще до того, как сухая и теплая ладонь бабы Фрузы коснулась ее волос, но сообразила не сразу, что от нее хотят.
– Какой шаман? – недовольно спросила она, прячась под одеяло.
– Говорит, «первого сука», – зашептала бабушка. – Но человек хороший, добрый.
Сон с Насти как рукой сняло, и, спрыгнув с кровати, прямо в спальной рубашке она выбежала из спальни в прихожую, где невозмутимо подпирал потолок Егор Малыгин. С разбегу чмокнула его в щеку и вдруг отступила, побледнев.
– Ты… что?..
– А ничего, – певуче ответил Малыгин. – Однако, холодно на дворе, хозяйка, чайку бы не мешало, с малиной.
Настя оглянулась на бабу Фрузу, с любопытством поглядывающую на обоих, прижала руки к груди.
– Бабуля, поставь чай, пожалуйста, этой мой друг.
– Не вижу, что ли? Раненько заявился, и дня не выдержал. – Баба Фруза засеменила на кухню, сухонькая, беленькая, светящаяся насквозь, улыбающаяся так, что лучики морщинок превратили ее лицо в старинную икону.
Настя фыркнула, спохватилась, что стоит в рубашке, и умчалась в спальню, ткнув рукой в сторону гостиной:
– Иди в горницу, гость ранний. – Она уже успела воспринять общий эмоциональный фон Егора и поняла, что вести, которые он принес, если и не добрые, то и не злые.
В гостиной, устланной старинными коврами и увешанной рас шитыми вручную полотенцами (дому было лет триста с гаком, но он стоял, свято храня традиции русского быта), она появилась в таком же старинном халате с золотыми петухами и цветочным орнаментом.
– Я тут маленько заблукал, – сказал гость, пряча улыбку в глазах. – Добрался до площади, пошел наобум, залез в болотце, думал – каюк, не выберусь.
Настя снова фыркнула.
– У нас тут отродясь болот не водилось.
– Да? Значит, это было в другом месте. Но если бы не болото, я бы еще раньше пришел.
– А пять часов утра – не рано. – Удивительное дело, но Настя чувствовала себя так, будто знала этого человека всю жизнь, и говорила с ним, как с другом детства, а не как со знакомым, которого видела всего второй раз в жизни.
– Не надо сказки рассказывать, что ты просто шел мимо и за вернул на огонек. Что случилось, Егорша?
– А хорошо тут у вас. – Гость вдруг зевнул, сумев, однако, прикрыть рот ладонью. – Я, честно говоря, тоже спать хочу, поднялся ни свет, ни заря. У нас, правда, уже давно полдень миновал. Не думал, что под Рязанью такие морозы стоят.
Настя только сейчас обратила внимание, что одет Малыгин почти по-летнему, в белую спортивную майку и лыжные брюки, хотя на дворе стоял январь. Тревога снова овладела девушкой, не снятая даже появлением бабы Фрузы с чаем. Но Егор умел разбираться в чувствах собеседницы.
– Две новости, – сказал он, с удовольствием отправляя в рот ложку малинового варенья и делая ароматный глоток с блюдца. – Первая: Конструктор ушел из Гиппарха и торчит со вчерашнего дня за орбитой Плутона. – Он сделал еще глоток.
– Правда?! – растерялась Настя, едва не выронив чашку.
– Вторая новость. – Егор был невозмутим. – Пограничники поймали в том месте, где находился Конструктор, нашу машинку для работы в жутких условиях, «голем»…
Видимо, она на какое-то время потеряла способность дышать, видеть и слышать, а когда очнулась – Егор уже поднимал с пола выпавшую из ее ослабевших пальцев пустую чашку. Налил чаю, заставил ее сделать несколько глотков, снова сел.
– А еще интрасенс называется…
Настя молчала, глядя на него огромными бездонными глазами. Потом прошептала сухими губами:
– Говори!..
– Там внутри никого – негромко сказал Малыгин. – Но это «голем» Ратибора. Безопасники пытаются спасти память инка, пока результатов нет. Куда девался сам Ратибор – неизвестно.
Настя прерывисто вздохнула, расслабилась, закрыла глаза, губы ее сложились в горькую улыбку.
– Габриэль прав, чудес не бывает.
– Ну, лично для меня эта философия не годится. – Егор допил чай, поклонился выглянувшей бабе Фрузе. – Примите низкий поклон за гостеприимство, это не чай, а истинное чудо! Как и варенье. Спасибо вам.
Бабушка снова засветилась улыбкой.
– За что ж спасибо, мил человек? Чай – это еще не гостеприимство. Заходи почаще да пораньше. Мы люди простые, деревенские, чем богаты, тем и рады.
– Не надо, бабуля, – снова улыбнулась – через силу – Настя. – Он действительно шаман и все про нас знает.
– И про то знаю, что деревня на Руси не умерла только благодаря таким, как вы. – Малыгин прижал руку к сердцу. – И что люди корни свои знают, прошлое не забывают, благодаря таким, как вы. И что доброта на Земле сохранилась только благодаря таким людям, как вы. Вот за это и спасибо. – Он встал. – Ну. я пошел? Настя проводила его до двери.
– Заходи, когда сможешь, я тут поживу немного.
– Я так и подумал, а потому поговорил кое с кем, тебе позвонят, если что-нибудь выяснится. Но вот что любопытно: «голем»-то этот оставил – кто бы ты думала? «Серый призрак». С чего бы это, а? И зачем ему спасать машину без пассажира? – Егор кивнул и, поцеловав Насте руку, вышел, а та осталось стоять на ослабевших ногах, прислушиваясь к усиливающемуся тонкому звону в голове и вспоминая слова из старинного романа «Аэлита»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17