Выбор порадовал, цены сказка
Заниматься таким делом можно лет до двадцати пяти — двадцати шести самое большее, а на книжку ничего не отложишь.
— Ваш жених может вами гордиться.
— Конечно, от меня ему никакого убытка не будет. И расходы на свадьбу, и взнос за квартиру — у меня на все отложено. Умолять, чтобы на мне женились, — благодарю покорно.
— Выходит, те фотографии приобретают сейчас большую ценность.
— Что-то вы уже очень заумно, а о каких фотографиях-то речь?
— О тех, где вы со спины сфотографированы. Помните, наверно? Только со спины… так и чувствуется похотливый взгляд человека, фотографировавшего вас… вот о них я и говорю… — Вытащив из кармана один из снимков, заранее приготовленный мной, я сую его под нос девушке. Выражение ее лица моментально меняется, голос становится отчужденно-резким.
— А откуда известно, что это я?
— Известно… — Я снова кладу руку на ее ногу и через ладонь впитываю в себя собеседницу. — Ну, прежде всего, волосы…
— Волосы? — Она вдруг истерически рассмеялась и так же неожиданно подозрительно нахмурила брови: — Странные вещи вы говорите. Не всегда, конечно, но по просьбе клиентов я пользуюсь париком. Вот и теперь заказали, чтобы были длинные черные волосы…
Девушка быстро поворачивается в сторону Тасиро и, встряхнув длинными распущенными волосами, сует ему их под нос. Высокий пронзительный голос, но слов я не разбираю. И лицо Тасиро, прежде чем я успеваю разглядеть его выражение, быстро прячется за девушку. Вот оно что, парик? Конечно, одного этого мало, чтобы доказать, что натурщица на фотографии и эта девушка не одно и то же лицо… взять хотя бы ту странную позу, где у нее свешивается хвост волос — вряд ли можно утверждать, что нельзя сделать такое и с париком… например, можно зажать губами и принять позу, в которой это не будет видно…
— И я вас предупреждаю. — Я сравниваю ногу, которой сеть голубых жилок, проступающих на ее белизне, придает неповторимую прозрачность, с покоящейся на ней рукой, похожей на огромного красного паука, а девушка продолжает нападать на меня: — Бросьте свои нелепости. Так специально и задумано, чтобы мои снимки были оригинальными. Но только не ошибитесь. Думаете, мы позволим фотографировать нас так, чтобы потом можно было доказать, кто это? Мы ведь не простушки какие-нибудь. Посмотрите, и вы все поймете.
Девушка неожиданно поднесла пальцы к тому месту, где ее волосы соединялись с париком, и сняла его, точно кожуру со зрелого персика. Длинным пучком накладных волос, превратившихся как бы в новое живое существо, она больно бьет меня по руке и кладет их на колено. Бармен чуть меняет позу, и теперь профиль его становится удивительно широким, застывает. Под волосами, на виске — может быть, свет так падает — виднеется тень, точно от вмятины, а возможно, это след ножевой раны. Была ли его мрачная бесстрастность лишь внешней особенностью лица или неизлечимым недугом, проникшим вглубь и достигшим самого сердца? Во всяком случае, вряд ли стоило оставаться здесь, игнорируя такое предостережение. Когда я отнял руку от ноги девушки, она точно впервые замечает ее, судорожно сводит колени и злобно смотрит на меня, будто перед ней лютый враг.
— Мне, наверно, нечего надеяться, что вы пригласите меня на свадьбу.
— Так что мы будем делать? Если мы прямо сейчас не пойдем в студию и не поторопимся, то времени совсем не останется.
Меняется пластинка. Секундная тишина разрывает уши, и последние слова девушки, точно крылья огромной птицы, нависают над баром. Двое за столиком у входа удивленно поворачиваются в нашу сторону. Потом снова играет музыка
— соло на гитаре, — и воздух вокруг теряет свою плотность, и мы уже не отделены от остальных. Допив остаток виски с содовой, я поднимаюсь с табурета.
— Должен извиниться перед вами. Вспомнил, что у меня еще срочное дело.
— Прибавляя немного к обещанной сумме, я кладу на две приготовленные тысячеиеновые бумажки столбик из стоиеновых монет. — Очень благодарен вам, прекрасно провел время, но, к сожалению, должен идти. Кажется, еще осталось оплаченное мной время, и, если вы не возражаете, я уступлю его Тасиро-кун. У вас, видимо, никаких особых дел нет?
Багрянец, которым алкоголь окрасил лицо Тасиро, разлился по шее, и только кончик носа и подбородок, будто прижатые к стеклу, остались белыми. Он пребывал в странном состоянии, не отказываясь и не соглашаясь, но в конце концов, похоже, согласился.
— Вы, наверно, одинокий. — Повернувшись к Тасиро, девушка, не скрывая издевки: — Надо бы хоть на рубахе пришивать пуговицы нитками одного цвета. Вам это не кажется?
Однако Тасиро, вытирая кончиком пальца за очками, сидит как чурбан, ничего не отвечая. Бармен все так же безмолвно опускает передо мной мягко, как пушинку снега, счет за выпитое и раньше, чем взять деньги, дает сдачу. Пройдя мимо столика, за которым сидят те двое, погруженные в какие-то серьезные переговоры, я берусь за ручку двери, но в этот момент меня неслышно догоняет девушка — запах дешевой косметики наводит на мысль о жалкой девичьей постели.
— Ладно, я вам пришлю приглашение на свадьбу.
Шепнув это, она абсолютно спокойно распахивает на секунду свою накидку. Под ней она совершенно голая. Худощавый ее не назовешь, но тело кажется не крепко сбитым, упругим, а скорее рыхлым. Судя по пушку внизу живота, она действительно совсем не та, что позировала для фотографий.
— Работа, — говорит она важно, с деланным смешком. — Вам, может, покажется странным, но я честная. А вот жених все равно не хочет, чтобы я сюда ходила. По нему, самое надежное — это дом. Может, вы еще разочек зайдете, перед моим замужеством?
Тасиро, точно искусно сделанная марионетка, стоит на том же месте, не изменив позы. Сжав слегка пальцы девушки, открываю дверь. Дверь пищит, как вспугнутая птица. Пронизывающий ветер лезет за воротник, в рукава. Музыка отдаляется, переходит в бормотание, превращаясь чуть ли не в галлюцинацию, и с каждым шагом все больше сливается с серым шумом бескрайнего города. Мои ощущения тоже растворяются, рассыпаются в этой тьме. Торопливо иду туда, где неоновое небо. Стараясь как можно быстрее подстроиться к походке прохожих, стремящихся к определенной цели…
Однако чем больше я ускоряю шаг… да, я слышу чужие шаги, шаги человека, несомненно, имеющего цель, пытающегося нагнать меня. Улица перед кинотеатром не особенно людная, зато в потоке такси нет ни просвета… но я продолжаю идти… может быть, потому, что не пустых такси, а может быть, я хочу, чтобы следующие за мной шаги быстрее догнали меня.
Вскоре слышится тяжелое дыхание человека, идущего в ногу со мной. Не меняя шага, не оборачиваясь, я продолжаю игнорировать его, будто это моя собственная тень. Слабый, жалобный голос, как писк-голодного комара, начинает точить мое замерзшее ухо.
…В чем дело?.. девушка не в вашем вкусе?.. я считаю, у нее прекрасные ноги… даже в летний зной тело у нее, наверное, прохладное… неужели не в вашем вкусе?.. почему вы молчите?.. вы, конечно, поражены… но что мне было делать… я не из дурных намерений… наоборот, я изо всех сил старался угодить вам… малодушный я, да?.. я сам себе противен… вот так всегда, и ведь прекрасно знаю, что потом буду раскаиваться, хоть в петлю лезь… почему только я таким уродился?.. противно, забудьте, что вам говорил о примесях… по глупости наболтал… по правде говоря, не обычной розничной базе выгодно торговать, даже когда дела ведутся честно. А с опасностью для жизни ходить по проволоке — это, знаете ли… если уже делают махинации, то, как правило, с помощью двойной бухгалтерии, чтобы избежать налога… никто заранее не думает, что один неверный шаг — и тебя схватят за руку… я правду говорю. Потому натягивается, так сказать, предохранительная сетка: создается фиктивная компания, и, если ее выследят, фирма никакого урона не понесет… так что все равно не докопаться… сколько ни разнюхивай, не докопаться…
Я не отвечаю. Не соглашаясь, не возражая, продолжаю идти тем же шагом. Постепенно людей становится все больше. Точно ночные бабочки, они тянутся туда, где искусственный свет. Притихший было Тасиро, не выдержав моего молчания, нетерпеливо продолжает:
…Причины две… почему мне пришлось прибегнуть к такой выдумке?.. я испугался… вы понимаете?.. стоило мне подумать, что начальник отдела Нэмуро без всякой причины пропал без вести, и я почувствовал себя покинутым… хотя нет, несколько иначе… во мне все восстало, может быть, даже зависть… я испытал зависть… самое прекрасное, что есть в жизни человека, отнято только у меня, только я остался за бортом… и пусть это было неблагоразумно, я хотел найти какую-то причину, найти объяснение и этим успокоить себя… такое у меня было состояние… и еще одно… противно об этом говорить, но… до сих пор я никому этого не говорил и мучился в одиночестве… но теперь я должен стать честнее… во всяком случае, начав рассказывать, я вынужден буду признаться во всем… по правде говоря, те фотографии тоже-моя выдумка… простите… ложь с начала и до конца… я случайно нашел их на улице… они мне показались интересными, и, без конца рассматривая их, я спутал реальность с вымыслом… может быть, из-за жены начальника отдела… что вы о ней думаете?.. притворяется глупенькой, а сама может человека крепко подкусить, одурачит кого хочешь, правда?.. может, это потому, что на меня она смотрела как на подчиненного Нэмуро-сан?.. я, конечно, подчиненный, но все же можно бы ей не оскорблять человеческое достоинство… хотя стоит ли принимать других людей всерьез, но все же… да что я, собственно, прицепился к ней…
Я по-прежнему продолжаю хранить молчание. Вмешательством во время признания легко толкнуть собеседника на новую ложь. Пока инерция падения не затухла, ее нужно использовать. Я иду. Улица в какой-то момент оказывается погребенной под водопадом света, он вбивает в ночь клин дня, ритм бешеного времени пьянит прохожих.
…Зачем я это делаю? Спазм сжимает горло Тасиро, он задыхается… Я разоблачен, да? Я опять вам соврал… против воли ложь сама вылетает из моего рта… может, это болезнь?.. болезненная лживость, что ли… те фотографии, откровенно говоря, я сам сделал… мне стыдно, что до сих пор скрывал это… натурщица, конечно, тоже не эта девица… почему я фотографировал только со спины?.. Отсюда женщина выглядит особенно соблазнительно… клянусь, это была последняя ложь… вы, наверно, мне не верите, но все же я раскрыл перед вами сердце, не сердитесь на меня, прошу вас… я обременен ужасной тайной… она держит меня в страхе… чтобы освободиться от ее тяжести, я лгал, хотя можно было и не лгать… мне казалось, что, если в мою ложь поверит кто-то третий, она превратится в истину… но у меня уже нет сил… я хочу освободиться от груза, раскрыться до конца… я хочу попросить вас вернуть мне фотографии… они не имеют к начальнику отдела никакого отношения, просто я пытался прикрыть его именем свой позор…
Я снова не отвечаю. Ночное небо, на котором дышит неон, водовороты людей, мчащихся к невидимой цели, праздник мрака лжебеглецов, которые не могут увеличить расстояние между собой и чужими, незнакомыми людьми больше чем на три метра, с какой бы скоростью они не неслись, имитация репетиции вечного праздника, повторяющегося каждый вечер. Подхожу к краю тротуара, чтобы остановить такси. Тасиро, забежав вперед, брызжет мне в ухо желтой слюной.
…Прошу вас, выслушайте меня… ужасная тайна… я видел… видел начальника отдела Нэмуро… я не вру… почему вы не слушаете… ваша обязанность найти начальника отдела… вы мне не верите?.. хотя бы и так, все равно обязаны меня выслушать… я видел… своими глазами видел, как шел начальник отдела Нэмуро.
Заметив огонек свободного такси, я поднимаю руку. Такси тормозит, резко сворачивает и, загрохотав, точно жестянка, останавливается, и я рывком открываю дверцу. Тасиро чуть ли не цепляется за машину, чтобы поехать вместе, но я не приглашаю его, хотя и не запрещаю сесть со мной.
Ужасно мрачный шофер. Когда я сказал, куда ехать, он не только ничего не ответил, но даже не кивнул, резко нажал на сцепление, без всякого сочувствия заставив старенький мотор закашляться. Если он , войдя через заднюю дверь «Камелии», скрылся в другом мире, то, наверно, так же как этот шофер, изо дня в день скребет осколками стекла по своим нервам… и если он может терпеть такую жизнь, неужели же этот мир стал для него столь невыносимым, что не осталось другого выхода, как навсегда покинуть его?
— Я видел начальника отдела Нэмуро.
Очки Тасиро, который с беспокойным выражением смотрит на меня сбоку, начинают запотевать, — в машине жарко. Застывшее на морозе лицо оттаивает, я сразу же ощущаю опьянение. Под воздействием виски в крови забродили две с половиной бутылки пива.
— Надо было раньше об этом рассказать. Факт ведь очень важный, почему же вы до сих пор молчали?
— Не знаю, имею ли я на это право?..
— Право?
— Начальник отдела, которого я увидел на улице, показался мне совсем другим человеком… в его облике не было никакой отрешенности отшельника… наоборот, походка решительная, энергичная.
— Вы говорите — походка, значит, он шел?
— От неожиданности я испугался, так что даже дыхание у меня перехватило… в какой-то миг я хотел его окликнуть, но, увидев выражение лица, не осмелился… вправе ли я вмешиваться?..
— Широкая улица или узкая?
— Обычная… тротуар вот как этот.
— Вы не заметили, был ли он задумчив, озабочен?.. может быть, Нэмуро-сан только на первый взгляд казался бодрым…
— Нет, нет! Ошибиться было невозможно. Какое там озабочен, нисколько. Он шел с таким видом, будто наслаждался прогулкой.
— Тогда почему же он вас не заметил? Смогли же вы внимательно рассмотреть даже выражение его лица. Вам не кажется это странным?
— Была ужасная толчея. Время, когда кончается работа…
— Может быть, вы видели Нэмуро-сан со спины, шли за ним?
Тасиро, резко надвигая двумя пальцами на нос очки, которые он протер мятым платком, обнажил крупные зубы, белые, точно искусственные.
— Ну что вы меня подлавливаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Ваш жених может вами гордиться.
— Конечно, от меня ему никакого убытка не будет. И расходы на свадьбу, и взнос за квартиру — у меня на все отложено. Умолять, чтобы на мне женились, — благодарю покорно.
— Выходит, те фотографии приобретают сейчас большую ценность.
— Что-то вы уже очень заумно, а о каких фотографиях-то речь?
— О тех, где вы со спины сфотографированы. Помните, наверно? Только со спины… так и чувствуется похотливый взгляд человека, фотографировавшего вас… вот о них я и говорю… — Вытащив из кармана один из снимков, заранее приготовленный мной, я сую его под нос девушке. Выражение ее лица моментально меняется, голос становится отчужденно-резким.
— А откуда известно, что это я?
— Известно… — Я снова кладу руку на ее ногу и через ладонь впитываю в себя собеседницу. — Ну, прежде всего, волосы…
— Волосы? — Она вдруг истерически рассмеялась и так же неожиданно подозрительно нахмурила брови: — Странные вещи вы говорите. Не всегда, конечно, но по просьбе клиентов я пользуюсь париком. Вот и теперь заказали, чтобы были длинные черные волосы…
Девушка быстро поворачивается в сторону Тасиро и, встряхнув длинными распущенными волосами, сует ему их под нос. Высокий пронзительный голос, но слов я не разбираю. И лицо Тасиро, прежде чем я успеваю разглядеть его выражение, быстро прячется за девушку. Вот оно что, парик? Конечно, одного этого мало, чтобы доказать, что натурщица на фотографии и эта девушка не одно и то же лицо… взять хотя бы ту странную позу, где у нее свешивается хвост волос — вряд ли можно утверждать, что нельзя сделать такое и с париком… например, можно зажать губами и принять позу, в которой это не будет видно…
— И я вас предупреждаю. — Я сравниваю ногу, которой сеть голубых жилок, проступающих на ее белизне, придает неповторимую прозрачность, с покоящейся на ней рукой, похожей на огромного красного паука, а девушка продолжает нападать на меня: — Бросьте свои нелепости. Так специально и задумано, чтобы мои снимки были оригинальными. Но только не ошибитесь. Думаете, мы позволим фотографировать нас так, чтобы потом можно было доказать, кто это? Мы ведь не простушки какие-нибудь. Посмотрите, и вы все поймете.
Девушка неожиданно поднесла пальцы к тому месту, где ее волосы соединялись с париком, и сняла его, точно кожуру со зрелого персика. Длинным пучком накладных волос, превратившихся как бы в новое живое существо, она больно бьет меня по руке и кладет их на колено. Бармен чуть меняет позу, и теперь профиль его становится удивительно широким, застывает. Под волосами, на виске — может быть, свет так падает — виднеется тень, точно от вмятины, а возможно, это след ножевой раны. Была ли его мрачная бесстрастность лишь внешней особенностью лица или неизлечимым недугом, проникшим вглубь и достигшим самого сердца? Во всяком случае, вряд ли стоило оставаться здесь, игнорируя такое предостережение. Когда я отнял руку от ноги девушки, она точно впервые замечает ее, судорожно сводит колени и злобно смотрит на меня, будто перед ней лютый враг.
— Мне, наверно, нечего надеяться, что вы пригласите меня на свадьбу.
— Так что мы будем делать? Если мы прямо сейчас не пойдем в студию и не поторопимся, то времени совсем не останется.
Меняется пластинка. Секундная тишина разрывает уши, и последние слова девушки, точно крылья огромной птицы, нависают над баром. Двое за столиком у входа удивленно поворачиваются в нашу сторону. Потом снова играет музыка
— соло на гитаре, — и воздух вокруг теряет свою плотность, и мы уже не отделены от остальных. Допив остаток виски с содовой, я поднимаюсь с табурета.
— Должен извиниться перед вами. Вспомнил, что у меня еще срочное дело.
— Прибавляя немного к обещанной сумме, я кладу на две приготовленные тысячеиеновые бумажки столбик из стоиеновых монет. — Очень благодарен вам, прекрасно провел время, но, к сожалению, должен идти. Кажется, еще осталось оплаченное мной время, и, если вы не возражаете, я уступлю его Тасиро-кун. У вас, видимо, никаких особых дел нет?
Багрянец, которым алкоголь окрасил лицо Тасиро, разлился по шее, и только кончик носа и подбородок, будто прижатые к стеклу, остались белыми. Он пребывал в странном состоянии, не отказываясь и не соглашаясь, но в конце концов, похоже, согласился.
— Вы, наверно, одинокий. — Повернувшись к Тасиро, девушка, не скрывая издевки: — Надо бы хоть на рубахе пришивать пуговицы нитками одного цвета. Вам это не кажется?
Однако Тасиро, вытирая кончиком пальца за очками, сидит как чурбан, ничего не отвечая. Бармен все так же безмолвно опускает передо мной мягко, как пушинку снега, счет за выпитое и раньше, чем взять деньги, дает сдачу. Пройдя мимо столика, за которым сидят те двое, погруженные в какие-то серьезные переговоры, я берусь за ручку двери, но в этот момент меня неслышно догоняет девушка — запах дешевой косметики наводит на мысль о жалкой девичьей постели.
— Ладно, я вам пришлю приглашение на свадьбу.
Шепнув это, она абсолютно спокойно распахивает на секунду свою накидку. Под ней она совершенно голая. Худощавый ее не назовешь, но тело кажется не крепко сбитым, упругим, а скорее рыхлым. Судя по пушку внизу живота, она действительно совсем не та, что позировала для фотографий.
— Работа, — говорит она важно, с деланным смешком. — Вам, может, покажется странным, но я честная. А вот жених все равно не хочет, чтобы я сюда ходила. По нему, самое надежное — это дом. Может, вы еще разочек зайдете, перед моим замужеством?
Тасиро, точно искусно сделанная марионетка, стоит на том же месте, не изменив позы. Сжав слегка пальцы девушки, открываю дверь. Дверь пищит, как вспугнутая птица. Пронизывающий ветер лезет за воротник, в рукава. Музыка отдаляется, переходит в бормотание, превращаясь чуть ли не в галлюцинацию, и с каждым шагом все больше сливается с серым шумом бескрайнего города. Мои ощущения тоже растворяются, рассыпаются в этой тьме. Торопливо иду туда, где неоновое небо. Стараясь как можно быстрее подстроиться к походке прохожих, стремящихся к определенной цели…
Однако чем больше я ускоряю шаг… да, я слышу чужие шаги, шаги человека, несомненно, имеющего цель, пытающегося нагнать меня. Улица перед кинотеатром не особенно людная, зато в потоке такси нет ни просвета… но я продолжаю идти… может быть, потому, что не пустых такси, а может быть, я хочу, чтобы следующие за мной шаги быстрее догнали меня.
Вскоре слышится тяжелое дыхание человека, идущего в ногу со мной. Не меняя шага, не оборачиваясь, я продолжаю игнорировать его, будто это моя собственная тень. Слабый, жалобный голос, как писк-голодного комара, начинает точить мое замерзшее ухо.
…В чем дело?.. девушка не в вашем вкусе?.. я считаю, у нее прекрасные ноги… даже в летний зной тело у нее, наверное, прохладное… неужели не в вашем вкусе?.. почему вы молчите?.. вы, конечно, поражены… но что мне было делать… я не из дурных намерений… наоборот, я изо всех сил старался угодить вам… малодушный я, да?.. я сам себе противен… вот так всегда, и ведь прекрасно знаю, что потом буду раскаиваться, хоть в петлю лезь… почему только я таким уродился?.. противно, забудьте, что вам говорил о примесях… по глупости наболтал… по правде говоря, не обычной розничной базе выгодно торговать, даже когда дела ведутся честно. А с опасностью для жизни ходить по проволоке — это, знаете ли… если уже делают махинации, то, как правило, с помощью двойной бухгалтерии, чтобы избежать налога… никто заранее не думает, что один неверный шаг — и тебя схватят за руку… я правду говорю. Потому натягивается, так сказать, предохранительная сетка: создается фиктивная компания, и, если ее выследят, фирма никакого урона не понесет… так что все равно не докопаться… сколько ни разнюхивай, не докопаться…
Я не отвечаю. Не соглашаясь, не возражая, продолжаю идти тем же шагом. Постепенно людей становится все больше. Точно ночные бабочки, они тянутся туда, где искусственный свет. Притихший было Тасиро, не выдержав моего молчания, нетерпеливо продолжает:
…Причины две… почему мне пришлось прибегнуть к такой выдумке?.. я испугался… вы понимаете?.. стоило мне подумать, что начальник отдела Нэмуро без всякой причины пропал без вести, и я почувствовал себя покинутым… хотя нет, несколько иначе… во мне все восстало, может быть, даже зависть… я испытал зависть… самое прекрасное, что есть в жизни человека, отнято только у меня, только я остался за бортом… и пусть это было неблагоразумно, я хотел найти какую-то причину, найти объяснение и этим успокоить себя… такое у меня было состояние… и еще одно… противно об этом говорить, но… до сих пор я никому этого не говорил и мучился в одиночестве… но теперь я должен стать честнее… во всяком случае, начав рассказывать, я вынужден буду признаться во всем… по правде говоря, те фотографии тоже-моя выдумка… простите… ложь с начала и до конца… я случайно нашел их на улице… они мне показались интересными, и, без конца рассматривая их, я спутал реальность с вымыслом… может быть, из-за жены начальника отдела… что вы о ней думаете?.. притворяется глупенькой, а сама может человека крепко подкусить, одурачит кого хочешь, правда?.. может, это потому, что на меня она смотрела как на подчиненного Нэмуро-сан?.. я, конечно, подчиненный, но все же можно бы ей не оскорблять человеческое достоинство… хотя стоит ли принимать других людей всерьез, но все же… да что я, собственно, прицепился к ней…
Я по-прежнему продолжаю хранить молчание. Вмешательством во время признания легко толкнуть собеседника на новую ложь. Пока инерция падения не затухла, ее нужно использовать. Я иду. Улица в какой-то момент оказывается погребенной под водопадом света, он вбивает в ночь клин дня, ритм бешеного времени пьянит прохожих.
…Зачем я это делаю? Спазм сжимает горло Тасиро, он задыхается… Я разоблачен, да? Я опять вам соврал… против воли ложь сама вылетает из моего рта… может, это болезнь?.. болезненная лживость, что ли… те фотографии, откровенно говоря, я сам сделал… мне стыдно, что до сих пор скрывал это… натурщица, конечно, тоже не эта девица… почему я фотографировал только со спины?.. Отсюда женщина выглядит особенно соблазнительно… клянусь, это была последняя ложь… вы, наверно, мне не верите, но все же я раскрыл перед вами сердце, не сердитесь на меня, прошу вас… я обременен ужасной тайной… она держит меня в страхе… чтобы освободиться от ее тяжести, я лгал, хотя можно было и не лгать… мне казалось, что, если в мою ложь поверит кто-то третий, она превратится в истину… но у меня уже нет сил… я хочу освободиться от груза, раскрыться до конца… я хочу попросить вас вернуть мне фотографии… они не имеют к начальнику отдела никакого отношения, просто я пытался прикрыть его именем свой позор…
Я снова не отвечаю. Ночное небо, на котором дышит неон, водовороты людей, мчащихся к невидимой цели, праздник мрака лжебеглецов, которые не могут увеличить расстояние между собой и чужими, незнакомыми людьми больше чем на три метра, с какой бы скоростью они не неслись, имитация репетиции вечного праздника, повторяющегося каждый вечер. Подхожу к краю тротуара, чтобы остановить такси. Тасиро, забежав вперед, брызжет мне в ухо желтой слюной.
…Прошу вас, выслушайте меня… ужасная тайна… я видел… видел начальника отдела Нэмуро… я не вру… почему вы не слушаете… ваша обязанность найти начальника отдела… вы мне не верите?.. хотя бы и так, все равно обязаны меня выслушать… я видел… своими глазами видел, как шел начальник отдела Нэмуро.
Заметив огонек свободного такси, я поднимаю руку. Такси тормозит, резко сворачивает и, загрохотав, точно жестянка, останавливается, и я рывком открываю дверцу. Тасиро чуть ли не цепляется за машину, чтобы поехать вместе, но я не приглашаю его, хотя и не запрещаю сесть со мной.
Ужасно мрачный шофер. Когда я сказал, куда ехать, он не только ничего не ответил, но даже не кивнул, резко нажал на сцепление, без всякого сочувствия заставив старенький мотор закашляться. Если он , войдя через заднюю дверь «Камелии», скрылся в другом мире, то, наверно, так же как этот шофер, изо дня в день скребет осколками стекла по своим нервам… и если он может терпеть такую жизнь, неужели же этот мир стал для него столь невыносимым, что не осталось другого выхода, как навсегда покинуть его?
— Я видел начальника отдела Нэмуро.
Очки Тасиро, который с беспокойным выражением смотрит на меня сбоку, начинают запотевать, — в машине жарко. Застывшее на морозе лицо оттаивает, я сразу же ощущаю опьянение. Под воздействием виски в крови забродили две с половиной бутылки пива.
— Надо было раньше об этом рассказать. Факт ведь очень важный, почему же вы до сих пор молчали?
— Не знаю, имею ли я на это право?..
— Право?
— Начальник отдела, которого я увидел на улице, показался мне совсем другим человеком… в его облике не было никакой отрешенности отшельника… наоборот, походка решительная, энергичная.
— Вы говорите — походка, значит, он шел?
— От неожиданности я испугался, так что даже дыхание у меня перехватило… в какой-то миг я хотел его окликнуть, но, увидев выражение лица, не осмелился… вправе ли я вмешиваться?..
— Широкая улица или узкая?
— Обычная… тротуар вот как этот.
— Вы не заметили, был ли он задумчив, озабочен?.. может быть, Нэмуро-сан только на первый взгляд казался бодрым…
— Нет, нет! Ошибиться было невозможно. Какое там озабочен, нисколько. Он шел с таким видом, будто наслаждался прогулкой.
— Тогда почему же он вас не заметил? Смогли же вы внимательно рассмотреть даже выражение его лица. Вам не кажется это странным?
— Была ужасная толчея. Время, когда кончается работа…
— Может быть, вы видели Нэмуро-сан со спины, шли за ним?
Тасиро, резко надвигая двумя пальцами на нос очки, которые он протер мятым платком, обнажил крупные зубы, белые, точно искусственные.
— Ну что вы меня подлавливаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33