- Мы доставим тело Брэйнера в полицейский участок, - ответил шериф. -
Я все возьму на себя. Если бы власти знали, как обстояло дело, они
настояли бы на вашем аресте и вынесли бы приговор. Я не верю, что вы убили
своего приятеля, но ни судья, ни адвокат, ни суд присяжных не поверит в
вашу историю. Я все устрою по-своему. Не собираюсь вас арестовывать до тех
пор, пока не докопаюсь до сути. Ничего не говорите о том, что здесь
произошло. Я скажу следователю, что Джон Брэйнер убит бандой неизвестных,
и я расследую это дело. Не хотите ли рискнуть вернуться со мной в дом и
провести здесь ночь - в комнате, где вы и Брэйнер спали прошлой ночью?!
Грисвелл побледнел, но ответил стоически, так, как могли бы ответить
его предки-пуритане:
- Я согласен.
- Тогда идемте. Помогите перенести тело в машину.
Грисвелл почувствовал странное отвращение при виде бескровного лица
покойника в холодном утреннем свете и прикосновении к окоченевшей плоти.
Серый туман опутывал своими клочковатыми щупальцами все вокруг, когда они
несли свою ужасную ношу через лужайку к машине.

2. БРАТЕЦ БОЛЬШОГО ЗМЕЯ
И снова тени роились под кронами сосен, и снова двое мужчин ехали на
машине с английским номером, подскакивая на ухабах разбитой дороги.
Машину вел Баннер. Нервы Грисвелла были слишком расшатаны, чтобы
садиться за руль. Бледный и мрачный, он выглядел измученным бессонной
ночью. День, проведенный в участке, и страх, поселившийся в душе
Грисвелла, сделали свое дело. Он не мог спать и не чувствовал вкуса пищи.
- Я хотел рассказать про Блассенвилей, - заговорил Баннер. - Это были
гордые люди, надменные и чертовски безжалостные к тем, кто задевал их
интересы. Они жестоко обращались со своими рабами и слугами - видно,
привыкли к этому еще в Вест-Индии. Жестокость у них в крови, и особенно
это проявилось в мисс Селии, последней из их рода. Это было уже много
после отмены рабства, но она лично порола свою служанку-мулатку, словно та
все еще была рабыней. Так рассказывали старики-негры. Они же говорили, что
когда кто-нибудь из Блассенвилей умирал, дьявол поджидал его душу под
кронами этих сосен. Ну, а после Гражданской войны, в нищете на заброшенной
плантации, им быстро пришел конец. От всей семьи остались четыре
девочки-сестры, они прозябали в старом доме, всего лишь с несколькими
неграми, ютившимися в старых хижинах рабов и батрачившими на общественных
землях. Держались сестры замкнуто, стыдясь своей бедности. Их не видели
месяцами. Когда им что-то требовалось, они посылали в город кого-нибудь из
негров. Старожилы помнят, что в конце концов у них появилась мисс Селия.
Она приехала откуда-то из Вест-Индии, где род Блассэнвилей имел дальних
родственников. Она была симпатичной и приятной на вид женщиной, лет
тридцати, но держалась замкнуто, как и ее племянницы. Она привезла с собой
мулатку-служанку и изливала на нее всю жестокость рода Блассенвилей. Я
знал одного негра, который сам видел, как мисс Селия привязала девушку к
дереву и выпорола ее вожжами. Никто не удивился, когда мулатка исчезла.
Все считали, что она убежала - и правильно сделала. И вот одним весенним
днем 1890 года мисс Элизабет, самая младшая из сестер, появилась в городе
- впервые быть может за целый год! Она приехала за продуктами и сказала,
что негры покинули свои хижины. И еще она сообщила, что мисс Селия
бесследно исчезла. Сестры предполагали, что она уехала обратно в
Вест-Индию, но сама Элизабет сказала, что мисс Селия все еще находится в
доме. Она не объяснила, что именно имела в виду, закупила провизию и
ускакала обратно в поместье.
Месяц спустя один из негров пришел в город и сказал, что Элизабет
живет в доме одна, а три ее сестры исчезли неведомо куда, ничего никому не
сказав. Элизабет не знала, куда они подевались, и боялась оставаться в
доме одна, но больше идти ей было некуда. Она всю жизнь провела в
поместье, и у нее не было ни родственников, ни друзей. И все же она
смертельно боялась чего-то. Негр сказал, что по ночам она запирается в
комнате и никогда не гасит свечей.
Стояла ветреная весенняя ночь, когда мисс Элизабет влетела в город
верхом на лошади, вся в слезах, едва живая от страха. На площади она без
чувств упала с лошади, а на следующий день, придя в себя, рассказала, что
нашла в доме тайную комнату, забытую, очевидно, лет сто назад. И там она
обнаружила всех трех своих сестер - мертвыми, повешенными за шею под самым
потолком. Что-то бросилось на нее в этой комнате и побежало следом, чуть
не размозжив голову топором, но она сумела спастись, вскочив на лошадь и
ускакав прочь.
Она почти сходила с ума от страха и не могла объяснить, что именно
гналось за ней. Но ей показалось, что это походило на женщину с желтым
лицом.
Тотчас около сотни мужчин вскочили в седла и помчались к поместью.
Они обыскали дом от подвала до крыши, но не нашли ни тайной комнаты, ни
останков сестер. Только топор с прилипшими к нему волосами Элизабет торчал
в косяке входной двери - точно так, как она рассказывала. Когда ей
предложили вернуться и показать тайную комнату, она чуть не лишилась
рассудка.
Вскоре она достаточно оправилась, и ей собрали немного денег в дорогу
- как бы в долг, она была слишком горда, чтобы просто взять их - и мисс
Элизабет уехала в Калифорнию. Обратно она так и не вернулась, прислав
позже деньги и письмо, в котором сообщала, что вышла замуж.
Никто так и не купил старый дом. Он стоит таким, каким его покинула
последняя из Блассенвилей, разве что народ постепенно растащил из него всю
мебель. Негры не заходят в туда ночью, но не прочь поживиться днем...
- А что люди думают об этой истории с мисс Элизабет? - перебил его
Грисвелл.
- Люди думают, что она свихнулась, живя одна в старом доме. Но
некоторые говорили, что их служанка-мулатка - кстати, ее звали Джоан - не
убежала, а спряталась в лесу и отомстила за мучения, убив мисс Селию и
трех сестер Элизабет. Если в доме есть потайная комната, она вполне могла
там скрываться. Конечно, если во всем этом есть хоть крупица правды.
- Она не смогла бы прятаться там многие годы, - пробормотал Грисвелл.
- Да и тварь в этом доме - не человеческое существо!
Баннер повернул руль и резко свернул с дороги на проселок, змеившийся
между сосен.
- Куда это мы? - спросил Грисвелл.
- В нескольких милях от дороги, - пояснил Баннер, - живет один
старик-негр. Я хочу поговорить с ним. Мы столкнулись с чем-то, превышающим
рассудок белого человека. Черные знают куда больше о некоторых странных
вещах. Этому старику почти сто лет, и про него говорят, что он колдун.
Грисвелл поежился, услышав это. Зеленые стены леса смыкались все
ближе к дороге. Запах смолы и сосен смешивался с запахом незнакомых
цветов, но самым сильным, казалось, был здесь запах гнили и разложения.
Тошнотворный ужас этого леса вновь окутал Грисвелла.
- Колдун, - пробормотал он. - Здесь, на Черном Юге! Колдовство для
меня - старые кривые улочки в прибрежных городишках, горбатые крыши,
помнящие Салемские процессы, темные старые аллеи и горящие глаза черных
котов... Колдовство Новой Англии - милое, домашнее, уютное; но все это -
хмурые сосны, старые покинутые дома, заброшенные плантации, таинственный
черный народ - все это отдает каким-то древним ужасом! Боже, какие
чудовищные дела творятся на этом континенте, который дураки зовут
"молодым"!
- А вот и жилище старого Джекоба, - провозгласил Баннер и остановил
машину.
Грисвелл увидел расчищенную поляну в лесу и на ней - маленькую
приземистую хижину в тени нависающих ветвей. Сосны здесь уступали место
замшелым дубам и кипарисам, хижина стояла на краю болота, поросшего буйной
травой. Тонкая струйка дыма поднималась из дырявой трубы.
Грисвелл следовал за шерифом. Тот толкнул дверь, висящую на кожаных
петлях, и вошел внутрь. В комнате стоял полумрак, единственное маленькое
оконце почти не давало света. Старый негр, скорчившись у очага, наблюдал
за котелком над пламенем. Он взглянул на вошедших снизу вверх, но даже не
привстал. Он казался неимоверно старым даже для своих ста лет. Лицо его
было сплошной сеткой морщин, глаза, некогда темные и живые, затуманились
вслед за помрачившимся рассудком.
Баннер взглядом указал Грисвеллу на сплетенное из лозы кресло, а сам
пододвинул себе грубо сколоченный табурет и уселся у очага лицом к
старику. Глаза негра то блестели, то вновь затуманивались, словно разум
его засыпал, уступая старости.
- Джекоб, - прямо сказал Баннер, - тебе пришло время говорить. Я
знаю, что тебе известен секрет Блассенвилей. Я никогда тебя о нем не
спрашивал, потому что меня это не касалось. Но прошлой ночью в поместье
убит человек, и другой человек может быть вздернут на виселицу, если ты не
расскажешь мне, что делается в проклятом старом доме!
- Блассенвили, - произнес старик, и голос его оказался ясным и
звучным, а речь - непохожей на диалект черных людей, населявших здешние
леса. - Это были гордые люди, сэр - гордые и жестокие. Некоторые из них
погибли в войну, некоторые были убиты на дуэли - мужчины, сэр. Некоторые
умерли в поместье, в старом доме. Старый дом... - голос его вдруг перешел
в бессвязное бормотанье.
- Так что же дом? - напомнил о себе шериф.
- Мисс Селия была самой гордой из них - и самой безжалостной. Ее
ненавидели все черные люди, а больше всех - Джоан. В венах Джоан текла
кровь белых, и она тоже была гордой. А мисс Селия порола ее как рабыню...
- В чем тайна этого дома? - настаивал Баннер.
Туманная пелена вновь исчезла с глаз старика, и они стали темными
колодцами, залитыми лунным светом.
- Тайна? Не понимаю, сэр.
- Много лет дом стоит под защитой этой тайны. И ты знаешь ключ к
разгадке.
Старик помешал свое варево. Ясность рассудка, казалось, полностью
вернулась к нему.
- Сэр, жизнь прекрасна даже для негра!
- Ты хочешь сказать, что кто-то убьет тебя, если ты расскажешь мне
правду? - быстро спросил Баннер. Но старик, казалось, снова погрузился в
свои туманные видения, и бормотание его выглядело бредом:
- Не кто-то. Не человек. Черные боги болот. Секрет мой
неприкосновенен, он охраняется Большим Змеем, богом всех богов. Он пошлет
младшего братца, чтобы тот поцеловал меня своими холодными губами -
маленького братца с белым полумесяцем на голове. Я продал свою душу
Большому Змею, и за это он сделал меня творцом зувемби...
Баннер напрягся.
- Я уже слышал это слово, - сказал он мягко, - от умирающего
человека, когда был еще ребенком. Что он означает?
В глазах старика появился страх:
- Я что-то сказал? Нет, нет, я ничего не говорил!
- Зувемби, - торопил его Баннер.
- Зувемби, - механически повторил старик, и глаза его прояснились. -
Зувемби раньше были женщины - на рабском берегу знают о них. Барабаны, в
которые бьют по ночам на холмах Гаити, рассказывают о них. Творцы зувемби
- почетные люди Дамбала. Говорить о них белому человеку значит умереть;
это один из главных секретов Змеиного Бога...
- Ты говорил о зувемби, - мягко перебил его Баннер.
- Я не должен о них говорить... - Грисвелл внезапно понял, что старик
думал вслух, слишком далеко погрузившись в свои грезу, чтобы понять, что
он вообще говорит. - Ни один белый не должен знать, что я плясал в Черной
Церемонии и стал творцом зомби и зувемби. Большой Змей наказывает
распущенные языки смертью.
- Зувемби - женщина? - поторопил его Баннер.
- Была, - пробормотал старик, - и она знала, что я творец зувемби.
Она пришла в мою хижину и просила зелье - отвар из костей змеи, крови
летучей мыши-вампира и росы с воронова крыла. Раньше она плясала в Черной
Церемонии и была готова к тому, чтобы стать зувемби. Черной Зелье - вот
все, чего ей недоставало. Она была красива. Я не мог ей отказать...
- Кто? - настойчиво спросил Баннер, но голова старика поникла и упала
на ссохшуюся грудь. Ответа не было. Казалось, он задремал посреди
разговора. Баннер потряс его. - Ты дал зелье, чтобы сделать женщину
зувемби? А что такое зувемби?
Старик беспокойно пошевелился, и раздалось сонное бормотанье:
- Зувемби - больше не человек. Она не знает ни родственников, ни
друзей. Но она заодно с народами Черного Мира. Она повелевает оборотнями,
демонами и животными - совами, петухами, мышами, змеями. Она может навлечь
тьму, погасив маленький свет. Она уязвима для свинца и стали, но если ее
не убить, она живет вечно. Она не ест человеческой пищи и живет подобно
летучим мышам в пещере или в заброшенном доме. Время ничего не значит для
нее - час, день, год, все равно. Она не говорит речью человека, но звуком
своего голоса может притягивать людей, убивает их и повелевает
безжизненным телом, пока оно не остынет. Пока течет кровь - труп
подчиняется ей. И ей доставляет удовольствие убивать.
- Зачем же становятся зувемби? - спросил Баннер.
- Ненависть, - прошептал старик. - Ненависть и месть.
- Ее имя было Джоан? - спросил Баннер. Это имя медленно просочилось
сквозь пелену, окутывавшую разум чародея, и он встрепенулся, пробуждаясь
от сна наяву. Глаза его снова стали ясными и заблестели как мокрый гранит.
- Джоан? - повторил он медленно. - Я давно уже не слышал этого имени.
Кажется, я спал, белые господа. Прошу прощения, но я ничего не помню.
Старики точно собаки - любят вздремнуть у огня. Вы спрашивали меня о
Блассенвилях? Господа, если бы я сказал вам, почему не могу ответить, то
вы назвали бы это простым суеверием. Но пусть Бог белого человека будет
моим свидетелем, я...
Говоря это, он протянул руку за хворостом, вороша кучу валежника.
1 2 3 4 5