Я стоял у них на пути, значит, меня надо убрать, стереть с лица земли, уничтожить пулей, острым ножом, смертельным ядом, не важно, — цель оправдывает средства. А если добавить к этому их абсолютную ненависть ко всему нашему роду, то убить меня доставит им истинное удовольствие.Сколько их, трудно сказать. Но достаточно. Я же был совсем один, и никого рядом.Вода вскипела. Я бросил туда кофе, подождал минутку, затем добавил несколько капель холодной воды, чтобы осадить гущу, хотя в принципе это не имело значения.Несколько раз я вставал, внимательно оглядывал округу. Тишина, лошади спокойно пасутся, довольно пощипывая траву… Серый вдруг резко поднял голову, уши встали торчком…Я быстро забросал костер песком, торопливо сделал большой глоток горячего кофе, встал, тревожно оглядываясь.Вроде бы ничего.Но жеребец продолжал прясть ушами, глядя куда-то на юг, пофыркивая расширившимися ноздрями.— Смотри повнимательней, — прошептал я ему.Взяв винтовку, я поднялся выше по склону, по-прежнему держа кружку с кофе в руке. Допью, что бы ни происходило. Я не праздновал труса и глубоко осознал, что со мной не шутят.Не заметив ничего подозрительного, я вернулся назад, снова наполнил кружку, выплеснул из кофейника жижу, почистил его песком, уложил в дорожную сумку. Затем оседлал коня и продолжил путь.У моей мамы не могло быть глупых детей, поэтому я проехал по оврагу полмили, прежде чем решил выбраться из него на открытую равнину. Более того, несколько раз натягивал поводья и останавливался — осмотреться, прислушаться, принюхаться.Высоко в небе светила звезда — одинокий фонарь в окошке одинокой вдовы. Заметно похолодало, с западных склонов гор потянуло свежим ветерком. Лошади нетерпеливо пофыркивали, наверное, им тоже надоела тягучая неопределенность нашего положения. Я повернул на восток и медленно поехал навстречу наступавшей ночи.Заходившее солнце причудливо подсветило облака багровым светом, пронзив их оранжевыми стрелами лучей. Я останавливался не только для того, чтобы проверить, нет ли погони. Нет, мне невольно хотелось насладиться окружающей красотой; даже когда тебе грозит беда, надо уметь ценить время, уметь растягивать простые, естественные радости, столь щедро даримые нам матушкой-природой.Нестись куда-то сломя голову или жалеть время на то, чтобы чувствовать, любить, наконец, просто быть, — это обкрадывать самого себя. Так считал мой папа, и его взгляды разделял Луи Дюпай, который, несмотря на свой абсолютный практицизм, в душе оставался глубоко сентиментальным человеком.Через Додж-Сити проходила железная дорога. И я решил воспользоваться ею, надеясь, что паровоз быстро доставит меня куда надо.После наступления темноты мы еще с час продолжали двигаться вперед, прежде чем я начал присматривать местечко для ночевки.Луна уже светила вовсю, когда я наткнулся на огражденный деревьями ровный участок с отличным ручьем и даже небольшим чистым озерцом. Лошади не показывали никаких признаков тревоги, и я смело въехал в чье-то владение, естественно, держа револьвер наготове. Чем черт не шутит…Так, загон для лошадей, покосившийся амбар, а за ним домишко, обложенный снаружи камнями. Серый и черная, пофыркивая и прядя ушами, отправились к озерцу на водопой, а я стал внимательно оглядываться вокруг.Ни запаха костра, ни свежего навоза, ни недавно нарубленных веток… Я бесшумно подошел к дому, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, поднял щеколду, осторожно вошел внутрь…Все спокойно. Ни запаха, ни звука. Можно зажечь спичку. Лежанка, очаг, стол, кухонная утварь, на стене пришпиленный гвоздем листок бумаги.Я зажег свечу и поднес ее к записке.«Всем, кто сюда пришел!Это место принадлежит мне. Будьте здесь как дома. Там, под деревьями, похоронены моя жена и наш сыночек. Я не могу жить один. Уезжаю на родину поискать себе другую женщину.А. Т. Т.P. S. Если увидите где цветы, положите букетик на могилки. Она была хорошей женой. Делала все, что могла».У очага лежали приготовленные дрова, пол был чисто выметен.Я вышел на улицу, снял с лошадей поклажу и седла, отвел их в загон. Затем вернулся в дом и лег спать. Несколько раз просыпался — тишина. Только где-то далеко в степи выли койоты. Женщина, которая здесь жила, наверняка страдала от одиночества. Мужа ведь часто и подолгу не бывало дома — добыча, пропитание, охота, работа…Рассвет я встретил на ногах. Быстро согрел себе кофе, оседлал жеребца, вывел лошадей из загона, привязал их к столбу. Затем приготовил дров для очага, подмел пол. Плотно закрыв дверь, пошел к могилкам. Обе на низеньком холмике под большим развесистым дубом, на обеих засохшие цветы, положенные разными людьми.Рядом росло множество неизвестных мне желтых и красноватых цветов, я собрал букет и положил на могилы, сняв шляпу, молча постоял, потом вскочил в седло и поехал своим путем.На записке стояла дата двухлетней давности. Интересно, добрался ли этот парень домой? Нашел ли себе другую женщину? Мне хотелось, чтобы он сюда вернулся. А если нет, то кто-нибудь еще рано или поздно обоснуется на этом месте. Нам с папой частенько встречались сгоревшие хижины таких же вот поселенцев, их разбитые повозки, ухоженные и неухоженные могилы, а иногда даже кости. Их поток нельзя остановить. Всегда найдется кто-нибудь еще. Ни самые дикие индейцы, ни даже армия не в силах сдержать неистребимую страсть людей к новым дорогам, новым далеким краям, вечное желание увидеть, как восходит солнце над их собственной землей…Индейцы — прекрасные воины. Они тоже когда-то явились сюда ниоткуда, чтобы отнять у других территорию и пожить, как им хочется. Пушки и стрелы могут остановить солдат, но не женщин и мужчин с детьми и скарбом, которыми движет мечта.Три дня спустя я въехал в Додж-Сити и направился прямо к Биллу Тилгмену, местному шерифу.— Отгони лошадей на пастбище, — посоветовал он. — Там они будут в полной безопасности.— Тилгмен? — поинтересовался я. — Мой папа знавал каких-то Тилгменов там, на Востоке. Один из них Тенч Тилгмен представлял Вашингтон во времена Революции.— Наш родственник, — подтвердил он.Я сидел на корточках перед его креслом на террасе.— Меня зовут Кирни Макрейвен. Еду на Восток оформить право на собственность, завещанную мне папой. Кое-кто гонится за мной, чтобы не допустить этого. Мои родственники, хотя и далекие. Не хочу создавать вам проблем, но если они здесь объявятся, мне придется за себя постоять.— Сколько ты пробудешь в городе?— Уеду первым поездом. Утром.— Можешь уехать сегодня вечером, если я это устрою?— Чем скорей, тем лучше.— Моя политика, мистер Макрейвен, — не разрешать проблемы, а не допускать их. Уедете сегодня же вечером.— Они говорили…— Я знаю, что они говорили, знаю, что они могли бы сказать, но я так же знаю, что завтра утром на Восток отправляется еще один человек. Чтобы сохранить в моем городе мир и покой, мистер Макрейвен, надо избавиться от причин. И побыстрее.— Поэтому я и пришел поговорить прежде всего с вами. Это ваш город, и у меня нет желания стать проблемой.— Что ж, спасибо. — Он встал. — Оставь лошадей и возьми с собой что надо. С ними все будет в порядке, я прослежу.А что мне надо? Скатка и дорожная сумка. Я перекинул их через плечо, вынул из седельной кобуры винтовку и пошел за ним в дом. Через несколько минут мне нашлось место в вечернем поезде.— Могу я угостить вас хорошим ужином, шериф? — предложил я. — Очень вам обязан.— Нет, слишком много дел… Но все же спасибо. — Он направился к выходу из дома и вдруг остановился. — Макрейвен… эти люди… как они выглядят?— Те, которых я знаю, худые, высокие. Предпочитают длинные черные сюртуки и черные шляпы. Удлиненные неулыбчивые лица, всегда ходят вместе.Когда поезд тронулся, я откинулся на подушки сиденья как король. Комфорт есть комфорт. Последнее, что я увидел в окно, — это как трое всадников въезжали в город. Трое высоких худых мужчин в длинных черных сюртуках.Они проехали рядом и даже не повернули голов посмотреть на пыхтевший поезд.Может, это были они? Глава 15 Мы с папой пару-тройку раз ездили на поездах, но этого, конечно, слишком мало, чтобы по-настоящему привыкнуть. Тем не менее, войдя вечером в вагон, я по-хозяйски плюхнулся на плюшевое сиденье и приготовился к долгой шикарной поездке.Поезд был комбинированный — два пассажирских вагона, четыре для скота и один почтовый. В самом конце поезда — вагон-ресторан. Теперь мои соседи: полная молодая блондинка с двумя маленькими девочками, как две капли воды похожими на свою маму, мужчина с мерзким взглядом, будто его вот-вот стошнит; «новый» американец в атласной жилетке с массивной золотой цепочкой от часов; ковбой, спящий в обнимку с винтовкой, совсем как я, и наверняка револьвером за поясом, это уж точно.За окном тянулись бескрайние пастбища и вился дым от паровоза. Что еще? Немного насладившись чувством собственного достоинства, я задремал. Поезд тащился медленно, то и дело останавливаясь и как бы пережидая. Этот участок железной дороги делали в спешке, скорость тут разрешалась небольшая. Один раз мы долго ждали, пока дорогу перейдет огромное стадо бизонов — дети смотрели широко раскрытыми от восторга глазами, и даже мрачный мужчина с длиннющими бакенбардами не отрывал глаз от окна. Ковбой тоже бросил скучающий взгляд и, тут же отвернувшись, снова уснул. Наконец паровоз свистнул, мы тронулись дальше. Где-то через полчаса навстречу нам показался почтовый экипаж. Машинист весело, не без издевки, свистнул ему вслед: в последнее время поезда все увереннее вытесняли их с рынка перевозок, но они еще сопротивлялись, пробиваясь к отдаленным поселкам и городкам.Ближе к полудню наш состав снова замедлил ход и вскоре остановился. Я продолжал дремать и даже не открыл глаз. Вскоре поезд тронулся, громыхая и скрипя сцепками вагонов.Но вот и станция. Три-четыре домика, армейская палатка с вывеской «Отель», несколько огороженных загонов для лошадей. Пассажиры выскочили из поезда и дружно понеслись к вокзальной столовой: кто первый добежит, тому первому и подадут. Я оказался за одним столиком с ковбоем.— Далёко? — поинтересовался он, бешено молотя челюстями.— В Каролину… если повезет.Он вопросительно на меня посмотрел. Даже на секунду перестал жевать.— Думаешь, нет?Я равнодушно пожал плечами.— Кое-кто этого очень не хочет.— Я со скотом, — продолжил он, помолчав. — Вообще-то должен ехать в товарняке, но… провались они все пропадом! Никогда не ездил как белый человек, вот и решил прокатиться.— А кондуктор?— Нормально. Мой хозяин перевозит шесть тысяч голов в год. Пусть только пожалуется.Мы уминали поджарку из антилопы в каком-то вонючем соусе, но мне приходилось жевать и похуже. Зато кофе подали — что надо. Хотя времени насладиться им как положено не хватило. Паровоз засвистел, и нам не оставалось ничего другого, как догонять свой вагон. Я первый вскочил на подножку и протянул руку ковбою.— Спасибо, — отдышавшись, улыбнулся он. — В Канзасе меня будет ждать хозяин. Не хотелось бы, чтобы он меня не увидел.— Крутой?— Круче, чем солдатский сапог. Хорошо платит, хорошо кормит, требует двойную работу за день.Мы оба уснули. Даже не сговариваясь. Потом проснулись. Тоже не сговариваясь. Солнце клонилось к закату, мимо неслось стадо антилоп…Ковбой с интересом на меня посмотрел.— Что они с тобой сделают, если поймают?— Застрелят. Или попробуют. Понимаешь, для них это вопрос денег.— О, — произнес он и бросил выразительный взгляд на рукоятку моего револьвера. — Приходилось пользоваться?— М-гу. Хотя, надеюсь, не придется.Поезд снова замедлил ход. Мы ехали не быстрее, чем пешеход.— Билли Дженкинс, — вдруг сказал он, протягивая руку.— Кирни Макрейвен, — ответил я и подал свою.— Приходилось крутить коровам хвосты?— Приходилось. Этой зимой пас в горах целое стадо. Потом приехал в город и узнал, что убили моего папу.— Те самые?— Они.— Приедем в Кейси, отведу тебя к хозяину. Бену Блокеру. Мужик что надо! Расскажи ему обо всем. Крутой, но справедливый. Знает людей.— В моем деле вряд ли поможет.— Тебе только кажется. Поговори с Беном. У него на все есть ответ. И редко ошибается.— Спасибо!Поезд тащился дальше, останавливаясь, дергаясь и ободрительно посвистывая. Мы спали, просыпались, перебрасывались ничего не значащими словами… Затем остановились у какой-то станции.— Надо проверить коров, — вскочил Билли.— Пойдем, помогу.Мы прошли по вагонам. Одна корова почему-то свалилась. Подняли, чтобы другие не затоптали, обтерли.— Если придется стрелять, на меня не рассчитывай, — предупредил Билли. — Не могу бросить своих коров. Убьет!— Тебя никто и не просит. Мое дело. В любом случае я их опередил… Если, конечно, не телеграф.— Сколько их?— Много. Может, дюжина, или больше. Не знаю. Видел всего двух. Одна — женщина.— Молодая?— Вполне… И очень красивая… Но хуже, чем гремучая змея.Я проснулся от прикосновения холодного дула к моему виску и краем глаза увидел высокого худого человека в длинном черном сюртуке и черной шляпе.— Вставай, — приказал он, — и не дергайся.Сопротивляться? Лучше драться, чем быть убитым, словно безропотная овца! Да, но блондинка с двумя детьми!— Ладно, только и вы не дергайтесь.Я медленно встал с сиденья. Билли Дженкинс крепко спал… или притворялся. Женщина испуганно вытаращила глаза. Ее спутник тоже.В конце вагона стоял еще один в длинном черном сюртуке и черной шляпе с винчестером в руках. Даже если бы я попытался что-то сделать, они успели бы разорвать меня на части. И других тоже.— Иди к выходу, — приказал первый и, как только я повернулся, выхватил мой шестизарядник и швырнул его на сиденье.Спутник блондинки привстал.— Эй, что это вы собираетесь с ним сделать?— Дедушка, хочешь жить, сиди спокойно. Нам надо с ним побеседовать, — не повышая голоса, но с угрозой заявил тот, что меня обезоружил, а второй добавил:— Сиди и не двигайся!Поезд снова замедлил ход. Пошатываясь из-за тряски вагона, я двинулся к тому с винчестером. Пронзительные голубые глаза, худое удлиненное лицо, тонкие усы ниточкой… Шрам на подбородке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27