Ну, как вы находите мой план?
Хэннон наполовину вылез из своего кресла.
– Я могу сообщить полиции, что вы сознались в убийстве.
Кули глубже сел в своем кресле, его улыбка стала шире.
– Я допускаю, что вы можете накапать на меня фараонам, но они не смогут снова привлечь меня к суду за убийство Траска, так как это запрещено законом. Разве не так?
Хэннон лихорадочно соображал в поисках выхода из создавшегося положения.
– Ступайте и растрезвоньте всем об этом, Кули, – почти прокричал он. – Вы думаете, вам кто-нибудь поверит? Думаете, меня привлекут к ответственности за наем вас для совершения убийства?
Кули поморщился.
– Возможно, дело и не дойдет до суда. Конечно, ваше слово авторитетнее моего. Но разве не забавно, что вы защищали человека, который убил парня, путавшегося с вашей женой? Я не знаю, что с вами будет, если дело все же дойдет до суда. Во всяком случае, для бизнеса и политики вы живой труп. Вам придется искать подходящий рэкет для себя.
Кули лениво поднялся из кресла.
– Это мой маленький план, который я разработал, когда убил Траска. Безусловно, я немного рисковал, но я знал, что если заполучу вас как адвоката, то буду фактически спасен, ведь у вас великолепная репутация.
Хэннон встал, готовый пойти на врага, но у него не было оружия.
– Вернемся к рэкету, Кули. Какая ваша цена?
Коротышка поднял со стола коричневый конверт и положил его во внутренний карман.
– Пять тысяч в качестве первого взноса, – ответил он. – Затем регулярно еще понемногу, как продажа в рассрочку. У вас талант. Я думаю, вы вполне справитесь с тем, чтобы содержать нас двоих.
Сказав это, Кули покинул офис, и Хью Хэннон был не в состоянии остановить его.
Хэннон направился со своим горем к Алике. Он ждал ее у дверей квартиры, пока она не пришла домой. Они прошли внутрь, и он ей все рассказал.
– Я знал, что поступаю плохо, и когда дал Траску деньги, и потом, когда сделал Кули своим клиентом, – заканчивал он свое повествование. – Оба эти поступка никчемные и аморальные. Теперь я получаю то, что заслужил. Я попал в ловушку, и ты оказалась в ней вместе со мной.
– Я тоже заслуживаю этого.
Она сидела на диване и плакала, закрыв лицо руками. Ее плечи вздрагивали от рыданий. Он хотел успокоить ее, но не знал как.
– Я так желал, чтобы мы снова были вместе, – с горечью произнес он. – Я собирался просить у тебя прощение за Крис Уорин, после чего намеревался сделать предложение. Но что я теперь могу предложить тебе? Жизнь с человеком, который находится в руках шантажиста, с человеком, который не знает, сможет ли он завтра удовлетворить требования рэкетира? Это был бы великолепный союз, не правда ли? Жизнь с постоянным ощущением беды…
Она вдруг перестала плакать и посмотрела на него. На ее лице со следами слез каким-то неистовым сиянием горели глаза.
– Ты этому всему сейчас же положишь конец, Хью! – уверенно произнесла она.
– Каким образом?
– Ты заплатил Траску, потом Кули. Это не может продолжаться бесконечно.
– Но что я могу сделать? Рассказать полиции то, о чем поведал мне Кули? Кули прав, он не будет дважды привлекаться к ответственности за одно и то же преступление, поэтому я не могу засадить его за решетку.
– Но ты не должен больше ему платить. Больше не плати ему, Хью. Так и скажи ему, что дальше не намерен платить. Скажи, что все его слова – ложь!
– Алике, этот человек совершил убийство в расчете на шантаж, он не лжет.
– Хорошо, пусть он все расскажет. Засудить тебя не смогут, это будет только конец твоей карьеры, но мы ведь можем все начать сначала! Лучше уж сделать это сейчас, чем позже.
Она сказала «мы»?! Наверно, это случайно слетело с ее губ! Однако, глядя ей в лицо, он почувствовал, что она не оговорилась. Они были вместе, они оба противостояли беде! Его мозг, окрыленный надеждой, заработал четко и продуктивно. Урок, преподанный Траском и Кули, не прошел даром, теперь он знал, что и как нужно делать.
Он обязательно должен был застать Кули в каком-нибудь вертепе. Он не мог ждать, когда тот сам придет к нему.
Начав «охоту» за этим субъектом еще до обеда, он около полуночи все еще продолжал свои поиски. Но, несмотря на это, его стесняло только одно обстоятельство: он был вынужден бродить по незнакомым и малоприятным местам. Однако решимость не покидала его. Кули был где-то здесь, поблизости. Кули должен быть найден!
Он не запомнил название последнего бара, поскольку обошел их так много, что у него все смешалось в голове. Возможно, он уже пошел по второму кругу. Все они выглядели одинаково, как снаружи, так и внутри. Те же тусклый свет, табачный дым, приглушенные голоса и одна и та же музыка. Только этот последний бар чем-то отличался от других. Кули был там.
Он сидел за маленьким столиком в окружении двух смазливых девочек. Одна из них была брюнеткой, у другой волосы были окрашены в ярко-рыжий цвет. Хэннон вспомнил, что вечером перед убийством Кули тоже нашел Траска в баре в компании двух девиц. Раньше только Траск мог позволить себе такую роскошь, как красивые женщины. А вот теперь это же был в состоянии позволить себе и Кули, которого Траск обозвал «глупым и уродливым». Траск уже мертв, а вот Кули был среди девочек. Теперь он всегда будет в компании красивых женщин, имея в своем кармане пока только в виде задатка пять тысяч. Остальные он намеревался получить через неделю, месяц, год… и так будет тянуться вечно. Да, сейчас Кули вел свою ловкую, суровую, опасную игру и ощущал себя победителем!
Хэннон прошел к столику. Он не стал садиться. То, что он собирался сказать, должно было прозвучать коротко и четко. Он не собирался открывать дискуссию. Кули не замечал Хэннона, пока тот не оказался прямо перед ним. Увидев его, он вытаращил глаза и начал облизывать губы.
– Кули, – произнес Хэннон, – сделка отменяется.
В первый момент Кули успел только испугаться. Затем в его водянистых глазах появилась ненависть, отчаянье и смертельная тоска. Он смог только тупо пробормотать:
– Я пойду во дворец правосудия…
– Ступай, – сказал Хэннон.
Он весь дрожал, но отнюдь не от страха. Его заполняли надменность и уверенность в том, что уж теперь-то он поступает правильно. При этом он говорил ненатурально громким голосом.
– Я сделаю это, клянусь, я сделаю, – продолжал бормотать Кули. Он начал вставать, уставившись на Хэннона свирепым взглядом. Из внутреннего кармана его пиджака торчал уголок коричневого конверта.
Глаза Хэннона сверкнули справедливым гневом.
– Ты можешь оставить эти пять тысяч себе! – буквально прокричал он. – Я не хочу их видеть. Запомни, Кули, эти деньги приносят несчастье!
Поспешным и виноватым движением коротышка схватился за конверт и начал судорожно заталкивать его глубже в карман. Казалось, он забыл про Хэннона. Он пугливо оглядывался вокруг заполненного дымом зала. Его правая рука, засунутая во внутренний карман пиджака, продолжала сжимать конверт с деньгами. Хэннон покинул бар, оставив Кули в этой позе.
На чайном столике лежала развернутая газета. Ее центральный заголовок, подобно глазам с фотографии, неустанно преследовал его по всей комнате, куда бы он ни двигался – вперед или назад. Алике сидела на диване со строгим лицом. Время от времени она бросала взгляд то на Хэннона, то на газету.
– С фактами не поспоришь, – наконец заговорил он. – Фактически это я убил его. Я пришел туда и заявил во всеуслышанье, что у Кули в кармане пять тысяч. Уверен, это все и решило. Кто-то из бара пошел за ним следом и пристукнул его на той аллее. Я знал, что так и будет. Такой заморыш, как Кули, с полным денег конвертом в кармане, да еще в этом притоне. Там наверняка были такие субъекты, которые решились бы на убийство и за гораздо меньшие деньги. Всевышний тому свидетель, его конец был предрешен.
– Я думаю, – заметила Алике, – мы оба причастны к случившемуся. Не возводи все упреки только на себя. Да и вообще, какая может лежать на тебе вина! Ты оказался со всех сторон загнанным в угол, испытал всю мерзость двойного шантажа. В конце концов это просто несправедливо, чтобы, не преследуя корыстных целей, а лишь защищаясь, по всем векселям платил только ты. Жизнь сама исправила эту ошибку, и больше не терзай себя.
– Это непостижимо: все время случалось то, чего я постоянно пытался избежать. Для меня главным было оградить от неприятностей твое доброе имя.
Она встала и, обойдя чайный столик, на котором лежала газета, застенчиво бросилась ему в объятья. Среди ее слез и поцелуев он услышал, как она шепнула:
– У меня есть только одно имя, доброе или плохое, – миссис Хэннон.

1 2 3 4