Анатолий Барбакару
Я – шулер



Я – шулер

Люди склонны идеализировать свое прошлое
Фридрих Ницше

Вместо пролога

«Преступность стала бездуховной», – сказал незадолго до смерти Валера Рыжий, профессиональный уважаемый пьяница, профессиональный одессит.
Какая к черту духовность... Вчера на углу Советской Армии и Шалашного мой сосед мочился белым днем из открытого окна второго этажа прямо на тротуар. Ну, не прямо – под некоторым углом. Выставив в окно волосатое пузо. Люди сочувствующе задирали головы, люди думали, что у кого-то потоп. Но бездуховность – не в деянии соседа. А в том, что, увидев меня, подходившего к дому, он поздоровался. Так сказать, в процессе излияния.
Позавчера в гастрономе напротив Привоза в оживленной беседе одна изящная дамочка предложила другой:
– Поцелуй меня в пи...
О вкусах не спорят. И я бы ничего не имел против, если бы та, которая другая, не держала на руках дочь.
Валера Рыжий умер, поперхнувшись котлетой в кафе на Белинского. Некому было хлопнуть его по узкой сутулой спине. Он корчился на полу, а люди, ОДЕССИТЫ, переступали через него. А потом, затихшего, деликатно вынесли на улицу.
Признаки нового времени.
Редактор бульварной одесской газеты в ходе интервью все норовил выяснить, кого можно считать королем одесских шулеров. Очень уж ему хотелось, чтобы им оказался я: других-то под рукой не было. Какие короли?.. Скромность картежника облагораживает. И обогащает. Впрочем, об этом позже...
Пусть простят мне друзья-аферисты и ту чужую нескромность, и эти записки. Надо писать. Пока помнятся те, кто уже не здесь, пока живы в памяти те, кто уже нигде, пока мы помним себя прежних.
Разные были предложения... Создать школу шулеров, написать книгу: «Краткий курс профессионального игрока»... Обойдемся записками. Может, они и будут смахивать на учебник-хрестоматию. Будут главы о том, как заражаются игрой, о том, как ловится клиент, о том, как клиента обыгрывают, о том, что можно творить с колодой, как получают кровно выигранные деньги. Будут главы о везении и ясновидении в картах, о неписаных законах и организации карточного мира, о его связи с соседними, смежными мирами. Проституток, бандитов, кидал, милиции.
Но это не учебник. Это свободные воспоминания, потому что главным в них будут люди. Конкретные истории с конкретными людьми, которые, какими бы они ни были, дороги мне.
Ни слова не придумаю на потребу публике. Все будет – правда. Вот можно было бы написать, что Рыжего застрелил освободившийся бандит Котя. Тем более что тот грозился. Я написал, как было на самом деле: Рыжий поперхнулся. Кто спорит: незавидная смерть.
Двадцать лет назад, когда Рыжий держал цеха, его опускали вниз головой в колодец и спускали микрофон, чтоб сказал, где деньги. Не сказал. Тогда все обошлось и – на тебе...
О смерти Рыжего мне рассказал один из лучших его друзей – Леня Морда. Тот самый, который двадцать лет назад спускал Рыжего в колодец, хотя, вполне вероятно, что он отвечал тогда всего лишь за микрофон. Еще он рассказал о том, что как-то ночью по пьянке, забывшись, побрел к Рыжему. С бутылкой водки. Во дворе у квартиры случилось просветление: вспомнил, что Рыжий умер.
Надо знать Леню Морду, чтобы согласиться: разбитая им в два часа ночи бутылка водки – признак высокой духовности.

Глава 1. О том, как начинают

Все мы приходим в мир карт. Не знаю ни одного совершеннолетнего гражданина, не умеющего играть. Так что все мы – картежники. Но это не проблема. Проблемы начинаются, когда невозможно из этого мира выйти. И не важно, по какой причине: потому ли, что выходить не хочется, или же потому, что вне этого мира – пропадешь. Как возникает зависимость от него, потребность дышать именно его атмосферой – другой вопрос. Конечно, каждый из надолго входящих попадает сюда по-своему, и, думаю, это самая недоступная для исследования область. Но одно можно сказать точно: для того, чтобы заболеть картами, надо хоть один раз сыграть на деньги. Желательно покрупнее.
Как в карты пришел я?
Однажды поинтересовался у Рыжего: не жалеет ли он, что жизнь не удалась? Тот сощурил добрые ехидные глаза и ответил, что в этой стране он мог стать только профессиональным пьяницей.
В этой стране в то время я мог стать только игроком.
И все же – как начинал?
Был девятнадцатилетним студентом и к картам относился не то чтобы брезгливо, но вполне снисходительно. Сокурсники уже два года в преферанс натаскиваются, меня то и дело норовят приболтать. Я – ни в какую. Нас только двое таких, устойчивых, на курсе. Второй – Юрка Огарев, студент-переросток, его к нам уже на третьем подбросили. Тридцатилетний не слишком общительный парень. Конечно, в то время тридцатилетние казались нам уже мужиками.
Юрка не казался. Среднего роста, тонкий, не с таким, как у всех, плоским запястьем, странно широкоплечий надменный блондин. Мы в нем видели парня. Хотя он и не общался с нами. Не от надменности, скорее неинтересно ему было.
Этим интриговал.
И еще тем, что имел машину, «Жигули».
И тем, что в машине всегда присутствовали невероятно красивые, взрослые женщины. Каждый раз – другие. Которые подолгу ожидали его, пока он неспешно решал институтские дела.
Не играл он скорее всего потому, что неловко ему было бы соплякам проигрывать. А как без этого научишься? Преферанс сноровки требует.
Начинают происходить странности: Юрка зачастил в общежитие. Он – одессит, до этого мы его и на лекциях-то когда-никогда видели, и вдруг ежедневно наблюдаем.
Оказалось: роман у него. С Галкой, из нашей же группы. Этого мы уж совсем понять не могли. Променять ТЕХ женщин на Галку?! Костлявую троечницу, улыбчиво-покорную, из непроизносимого молдавского села?.. Каждый из нас мог бы сказать, что она ему глазки строила: такая манера у нее была глядеть – покладистая.
Подробно рассказываю потому, что все это будет иметь значение.
По осени нас отправляют в колхоз.
Под жилье выделяют сельский клуб. Причем мы, как самый малочисленный факультет, живем в пристройке к сцене, в зале – основная масса приехавших. На раскладушках. На самой сцене – авторитеты. Студенты из самых блатных. Дверь на сцену с нашей стороны заставлена шкафом. Над ним в двери зияет дыра, и по вечерам мы слышим, как блатные отвязываются.
Наша аудитория поделена пополам ширмой, за ней женская половина. Не половина – пять девчонок. В том числе – Галка.
Однажды ночью слышу за ширмой голоса. Нежножизнерадостный шепот. С тоской узнаю персонажи. Один – Галка, похоже, и в этот момент улыбающаяся. Второй... Гришка, староста курса. Гришка – из тех, кого я не хотел бы числить в друзьях. После армии, выглядит взросло: тяжеловатый, чернявый, с морщинами, но... Тоже улыбчивый, покладистый. Поссориться с ним невозможно. Потому и в старостах.
За Юрку тоскливо. Он, конечно, в колхоз не поехал – этого еще не хватало... Но как можно было связаться с этой?! С другой стороны, и Гришку я мог понять: любопытство, видать, взяло. Что-то же нашел в ней Юрка? Чего не нашел в ТЕХ женщинах.
Долго я ворочался в ту ночь.
На следующий день к вечеру наезжает Юрка. На своих красных «Жигулях». Проведать любимую. Любимой – хоть бы хны... Привычно улыбается Юрке. Гришка, конечно, хвост поджал, тихонько поспешил снять свою кандидатуру. Тоже улыбается, мерзавец. Привычно.
Юрка, к удивлению, на ночь остался. За ширмой с Галкой, но уже – официально.
Гришка – ничего, быстро заснул.
Я опять ворочаюсь. И не хочу, а прислушиваюсь. Из-за ширмы – ни звука.
Те, за дверью, галдят, даже визжат время от времени. Может, потому и не слышно ничего. Из-за ширмы.
Почти засыпаю – вдруг: свист, улюлюканье... Через пробоину в двери летят в комнату помидоры. Блатные развлекаются. И тут же мгновенно на шкаф взлетает голый Юрка. Резким, отрывистым движением швыряет что-то в «оборотку». Что-то посущественней. Показалось, нож. Честно сказать, от него такой стремительности не ожидал. Насчет решительности – не знаю. В зале как-никак сотня парней; те, которые на сцене, – главари.
Удивительно, главари сразу стихли.
Казалось бы, инцидент исчерпан. Причем наша сторона – не то чтобы победила, но достоинство соблюла. С продолжением – лучше не рисковать. Юрка произвел впечатление.
Плохо мы его знали. Он появился из-за ширмы уже одетый, подошел почему-то ко мне, тронул за плечо. Не спросил, сказал:
– Поможешь... – И пошел к выходу.
Хотелось притвориться спящим, как все остальные, наши...
На улице я, неискренне зевнув, предложил:
– Может, разбудим остальных?..
– Справимся, – серьезно ответил он.
И пошел к главному входу в клуб.
Как мне не хотелось идти!..
Юрка проследовал через зал. Под вызывающую тишину. Поднялся на сцену. Тут также царил покой, поразительно: блатные старательно спали. Забыв погасить тусклую далекую лампочку.
– Кто бросал?! – громко, строго, спокойно спросил Юрка.
Спящие талантливо заворочались спросонок. Все это походило на сцену из спектакля.
– Кто?! – герой фамильярно двинул коленом рядом лежащего.
– Ну я! – видно спохватившись, с вызовом откликнулся один из, похоже, главных. И с вызовом же сел на раскладушке. Спортивный, кучерявый. – Что дальше?!
Юрка начхал на вызов. Уверенно направился к нему, проснувшемуся. Подойдя, спросил:
– Зачем бросал?
– Все бросали, и я...
Не договорил. Юрка тщательно, с дожимом вмял ему в глаз помидор. Оказывается, держал до сих пор в руке. Сок, семена, кожура потекли по не успевшему отстраниться лицу.
Кучерявый не пикнул. Весь был занят тем, что счищал с лица овощ.
– Пошли, – сказал мне Юрка. И под уцелевшую тишину пошел через зал к выходу. Действующие лица на сцене играли сон.
Утром в столовой к нашему столу была послана делегация. Передала приглашение:
– Вечером у входа в клуб будем разбираться.
– Может быть, вы окажетесь правы? – спросил едкий Юрка.
Мы знали, что он приехал только на вечер. Меня это беспокоило, был уверен: уедет. Не уехал.
Зато днем всем нашим сокурсникам, включая Гришку, срочно понадобилось отбыть в Одессу.
Вечером мы с Юркой сиротливо и, на мой взгляд, обреченно сидели у входа. Поодаль собиралась стая. Причем съезжались почему-то и местные. На шумных мопедах.
Я трусил. Не понимал, на что рассчитывает сообщник. И чего еще ждут те.
Сообщник докурил сигарету, бросил. Сам направился к стае. Я, совсем уже как под наркозом, последовал за ним.
Стая расступилась, Юрка оказался в центре, прямо против того кучерявого и его дружков, приближенных.
– В Одессе вас убьют.
Он сказал это... Не пугал, не угрожал. Пооткровенничал.
Сбоку за спинами студентов рычали мопеды. Что-то грубое выкрикивали местные рокеры. Кучерявый и дружки молчали.
– Пошли, – уже привычно бросил мне Юрка и направился к нашей, пустой сегодня, спальне.
Прошло два месяца. С Юркой мы не сдружились. Он вел себя так, словно нас ничего не связало. Чего ж я буду набиваться? Что-то в этом было. В этом несближении. Как будто так странно он ввел меня в свой интригующий мир.
Как-то случился у меня разговор с Гришкой-старостой. Он пришибленный последние дни по институту бродил. Как лунатик. Открылся мне. Обыграли его на полторы тыщи в преферанс. Деньги для меня по тем временам несусветные. Невероятно!.. Я знал, что Гришка числился среди наших сильным игроком и играл не только со своими. Рассказал, как произошло.
Неделю назад в перерывах между парами, в буфете, увидел у Юрки пачку сторублевок. Тысяч десять, не меньше. Пошутил по этому поводу. Дескать, можно уже институт бросать. Юрка поведал, что умудрился деньги выиграть. За вечер. В одном частном клубе. Ну дела!..
Всего за месяц до этого Гришка взялся его обучать. (Вину, наверное, чувствовал все же – загладить хотел). Решился-таки Юрик на обучение. И – на тебе. Я догадывался, что с его характером перспективы у него неплохие.
Но чтоб десять тысяч!.. За один вечер!
Вот Гришка и обалдел, стал требовать: проведи в клуб. Как отказать учителю? Юрка, правда, сомневался: примут ли, но в конце концов дал адрес. Предупредил, чтобы на него не ссылался, чтобы сказал, мол, от какого-то Ленгарда.
Приняли Гришку. И обыграли на тысячу восемьсот. Триста у него с собой было, на полторы отсрочку дали – два месяца. Пожалели студента. Интересовался Гришка насчет Юрика. Те – не вспомнили. Может, Юрка с другими играл. Там люди постоянно меняются.
Хорошенькое дельце.
Что-то во мне щелкнуло, переключилось. Столько страстей вокруг этого преферанса... Юрка – и тот заболел им. И не пожалел, что заболел. Посочувствовал я Гришке – чем еще мог помочь?..
Вечером, когда наши традиционно засели за «пулю», я смирненько пристроился за спиной Гришки. И без удивления почему-то обнаружил, что игра меня захватывает. Огорчения оттого, что сокурсники ушли далеко вперед, играют лихо, уверенно, – не было. Не было и тени сомнения, что мигом догоню.
И обойду.
Через месяц – играл с ними. И не проигрывал. Через два – единственным, с кем готов был считаться, к кому прислушиваться, остался Гришка. Игрища и в жизнь вносили свои поправки. В отношения между нами. Застольный авторитет не исчезал и в жизни. Это приятно удивляло, потому что я был уже при авторитете.
Радовался, когда выигрывал Гришка: помнил о его беде. Хотя проку в этих выигрышах...
Мы играли по мелочи.
Через два месяца я украдкой считал себя лучшим среди наших. Гришка остался единственным серьезным оппонентом. Но как точно определить, кто выше? Есть же еще фактор везения. Неудачи обычно списываешь на него.
Это опасное заблуждение любителя и толкнуло меня на... Решил играть с теми, в роковом клубе. Гришка аж испугался моему решению. Это его хоть как-то отвлекло; последние дни он был совсем потерян. Тут даже взвился от возмущения:
– Чтоб я тебя подставил?! За кого ты меня держишь?! Ты представляешь, какие там волки? Меня видно не было...
– А Юрку?..
Гришка смолчал.
– Не фарт был, – сделал я авторитетное заключение. – Юрка выиграл столько, потому что рисковый. Крупно не побоялся играть.
– Так ведь и я крупно...
– Не фарт, – подтвердил я. И добавил мужественно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35