Владимир Булат
Лишь бы не было войны

Владимир Булат
Лишь бы не было войны

АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ К РОМАНУ

Название настоящего произведения проделало сложную эволюцию. Первоначально оно было «Медный век» – по аналогии с «золотым» и «серебряным» веками русской истории и культуры. Но потом было выбрано более «говорящее» – «Лишь бы не было войны». Подзаголовок «Правдивая история о том, как молодой человек в один прекрасный день вошел в кабину обыкновенного петербургского лифта, и о том, что произошло далее» навеян средневековьем, чье дыхание присутствует на каждой странице романа.
Замысел романа зрел у меня на протяжении последних четырех лет, хотя культурные и политические акценты менялись с течением времени. Лишь в феврале 1996 года я приступил к написанию данного варианта. Поиск всевозможных материалов значительно затруднял работу, однако к декабрю того же года я явно перешагнул экватор, а к августу 1997 года роман был окончен.
Тема романа – альтернативный мир, в котором история делает иной зигзаг, нежели в известном нам ее варианте. Несмотря на легкую «кощунственность» первоначальной установки (мир и дружба с Германией), она не столь уж нова в современной фантастике. Наиболее интересным произведением на эту тему является роман красноярского фантаста Андрея Лазарчука «Иное небо», в котором история еще более «кощунственна»: СССР делится подобно послевоенной Германии между Германией (европейская часть) и демократической Сибирью, а в Европе на немецких штыках возникает германизированный вариант «Общеевропейского Дома». Если десять лет назад сама постановка вопроса об альтернативном варианте истории второй мировой войны была нелепа, то в последние пять лет дожившие освободители Варшавы и Берлина лицезрели дальнюю перспективу этих побед для главной страны-победительницы. Это разочарование итогами «потсдамското» пятидесятилетия повлияло и на автора настоящего романа, хотя этим идейная подкладка произведения далеко не исчерпывается.
Главный герой неким сказочным образом (в кабине лифта) проникает в параллельный мир, где живет он сам, его родные и знакомые, но который ответвился от известного ему варианта истории в то самое злополучное утро 22 июня 1941 года, когда немецкие самолеты полетели бомбить не Киев, а Каир. Мировая история «развернулась» на 180 градусов. Итак, 1996 год: пятьдесят пять лет назад завершилась победой Германии вторая мировая война, мир разделен между четырьмя империями: США, Германией, СССР и Ниппонией. В западном полушарии наконец-то восторжествовала доктрина Монро – Америка принадлежит американцам. В Германии правят уже четвертый фюрер немецкого народа – тот самый Курт Вальдхайм, который в нашем мире в 1971–1981 гг. был генеральным секретарем ООН. Советский Союз возглавляет человек, погибший грудным младенцем в первый день своей жизни, совпавшим с первым днем Великой Отечественной войны. Он остался жив подобно двадцати миллионам своих соотечественников. Наконец, Ниппония сочетает в себе самурайский дух с экономическим чудом на огромных просторах от Явы до Сахалина.
Образ главного героя ни в коем случае не является автобиографическим; мне уже давно хотелось создать обобщенный образ «старого русского» – молодого человека с высшим образованием, антикапиталиста, не обремененного крупными денежными суммами и вниманием женщин, для которого «патриотизм» – от слова «репатриация». Фабула двойничества достаточно традиционна в русской литературе.
Роман является однозначно антивоенным и неопровержимо доказывающим бесперспективность и бессмысленность русско-германских войн. «Это что же? одна моя половина пойдет воевать против другой?!» – говорит один из героев романа – внук Штольца и Обломова.
Завершающая сцена наиболее трудна для изображения – в ней итог долгого путешествия Вальдемара в свое прошлое и будущее.

СЛОВАРЬ ГЕРМАНИЗМОВ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В ТЕКСТЕ

АВТОВАГЕН – автомобиль.
БАНХОФ – вокзал.
ВАЛЕНА – альтернатива.
ГЕШТАЛЬТГИМНАСТИКА – аэробика.
ЗОНТАГ – уикэнд.
КЮНСТЛЕР – артист-нееврей.
ЛЕРЕР – наставник.
МАХТ – «крутой» (сленг).
РАУХЕР – компьютер.
РЕЙХСБАННЕР – старонемецкий кайзеровский флаг.
УНТЕРШРИФТ – автограф.
ФАРБЕН – производство.
ФАУСТАРБАЙТЕР – человек физического труда.
ФЕРЕЙНЫ – каникулы.
ФОЛЬКСВОНУНГ – народная квартира (45 кв. м полезной площади).
ФОЛЬКСГЕЙСТ – народный дух.
ФЮРЕРСВЕТЕР – солнечный день в апреле-мае.
ФЮРНАМЕ – имидж.
ХАНДЛУНГ – супермаркет.
ЦВИШЕНФАЛ – инцидент.
ШЕЛЬМА – мошенник.
ШЛУБ – финал, конец фильма.
ШТРУДЕЛЬ – рулет.
ШТУРНАРБАЙТЕР – человек умственного труда.
ЮДЕНБЛОК – еврейский квартал.

ПРОЛОГ

20 февраля 1996 года, в разгар самых жестоких морозов, я, только что сдав последний государственный экзамен в университете, зашел к своему давнему другу и однокласснику Алеше с целью наладить недавно подаренный мне на день рождения миниатюрный телевизор. Возвращаясь от него и неся довольно легкий телевизор в кожаной сумке, я спустился на лифте с шестого этажа и вышел на Московский проспект недалеко от метро «Московская». Морозец был, что называется, знатный, и я заторопился к троллейбусной остановке. Несколько удивило меня по дороге отсутствие рекламы на тех местах, где она висела еще три часа назад, но поскольку я – антикапиталист и феодальный социалист, подсознательно это нисколько не показалось мне неестественным. Но велико же было мое удивление, когда у самого входа на площадь я увидел раскачивающуюся на тросах над проезжей частью выложенную фонариками надпись:

ПАРТИЯ – ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ!

Я остановился. На предвыборный плакат это не походило, да и до президентских выборов оставалось еще четыре месяца. Нет, надпись напоминала те добротные пудовые лозунги, какие и сейчас можно отыскать на задворках Санкт-Петербурга. Впрочем, вид целого выводка коммерческих ларьков и многочисленных торговок цветами меня успокоил. Быстро темнело, и в ближайшем ко мне киоске «Союзпечать» вместо продававшихся тут же три часа назад кассет и сигарет продавались газеты. Я подошел, заглянул. «Правда», «Советская Россия», «Родные просторы», «Ленинградская правда», «Труд», «Комсомольская правда»… Такие газеты как «Санкт-Петербургские ведомости», «Невское время», «СПИД-инфо» напрочь отсутствовали. Среди журналов – «Огонек», «Юный натуралист», «Крокодил» и большой хорошо иллюстрированный журнал «Германия» с готической надписью «50-й съезд Национал-социалистической немецкой рабочей партии в Нюрнберге». Я остолбенел и стал озираться. Вокруг ходили туда-сюда люди в куртках, шубах, меховых шапках. Один в пыжиковой шапке, с виду рабочий, купил в киоске газету «Правда», уплатив за нее 5 копеек!
У меня еще с советских времен сохранилось девятнадцать копеек по одной монете, которые мы в вузе использовали в карточных играх в качестве ставок. Я достал их из поясной сумки и купил на всю эту сумму три газеты: «Правду», «Советскую Россию» и «Комсомольскую правду».
Нет, я не попал в прошлое, как мне показалось в первый момент. Шапка первой же газеты была датирована 20 февраля 1996 года, вторником. Передовица «Правды» сообщала о внеочередном пленуме Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза. Доклад о международной обстановке делал Генеральный Секретарь ЦК КПСС Алексей Иванович Архипов. Перечислялся состав Политбюро: Бояров, Виноградов, Калашников, Кравчук, Молчанов, Шеварднадзе. Пленум наметил новые подходы к урегулированию положения в Бенгалии и Ассаме и принял решение о деятельной поддержке братских коммунистических партий этих стран. А в Киеве на пленуме ЦК КПУ украинские коммунисты избрали Первым секретарем Олега Васильевича Кошевого. Ниже были помещены фотография и биография избранника: родился в 1926 году, с 1942 – на комсомольской работе, с 1950 – первый секретарь Краснодонского райкома комсомола, с 1953 – первый секретарь Сталинского обкома комсомола, с 1956 – на партийной работе, депутат Верховного Совета Украинской ССР, депутат Верховного Совета СССР 8, 9, 10 и 11 созывов, министр угольной промышленности Украинской ССР с 1980 года и член Политбюро ЦК КПУ с 1984. Далее шли довольно тривиальные статьи об успехах промышленности и перспективах сельского хозяйства, о новых изобретениях и освоении космоса, о всесоюзном социалистическом соревновании в преддверьи XXX съезда КПСС, должного собраться в мае.
Международная полоса открывалась сообщением о братской помощи Советского Союза Народной Республике Иран в строительстве второго энергоблока АЭС в Бушире. Статья о выборах в Верховный Народный Совет Белуджистана. Министр иностранных дел Империи Ниппон Ямада нанес визит в столицу Германского Рейха – Берлин. Министра принял рейхсканцлер и фюрер немецкого народа Курт Вальдхайм. Ангольские правительственные войска продолжали тяжелые бои с формированиями проамериканской группировки УНИТА на востоке страны. Президент США Билл Клинтон включился в президентскую предвыборную гонку. На ферме в Австралии появилась двухголовая телка. Старейшей женщине в мире – французской киноактрисе – исполнился 121 год.
Я выбросил газеты в урну и сел на скамью рядом.
Из всего следовало, что я – в каком-то параллельном мире, где существуют СССР и Германский Рейх. Существую ли в нем я?
Ленинград вокруг меня вроде бы ничем не отличался от того, какой я знал ранее, каким он был до перестройки. Сновали троллейбусы, ходили люди, молодая мама везла на санках румяного малыша в серо-зеленой шапке из искусственного меха. Мимо меня прошли три девушки школьного возраста. Невзирая на лютый мороз, они ели мороженное.
Я побрёл по Московскому проспекту в сторону Пулково. Как я и ожидал, на площади Победы не было памятников защитникам Ленинграда. Вместо них возвышалась комическая ракета, а над домами окрестных улиц плыл памятник Юрию Гагарину. Площадь именовалась «Площадь 12 апреля». Тут я заметил, что дома в перспективе Московского проспекта – не современные железобетонные коробки, а те же «сталинки», что и у «Московской». Они, пяти-шестиэтажные, шли ровным строем, а когда я заглянул в ближайшую арку одного из таких домов, в глубине микрорайона толпились выводки обшарпанных пятиэтажек, сильно смахивающих на известные «хрущевки».
На одном из домов была выбита дата его постройки «1946». Уже совсем стемнело, мороз крепчал, и я побрел назад. Я зашел в книжный магазин, сияющий световой рекламой, и осмотрелся. На окне висела большая политическая карта СССР и окрестностей. Столица – Москва. Мой наметанный взгляд сразу же отметил незнакомые очертания республик и областей. Япония владела всем Сахалином и Курильскими островами. Северо-Восточный Китай именовался Маньчжурией. Монголия, Уйгурия, Белуджистан, Афганистан, Иран и Турция были народными республиками. На западе СССР граничил (с севера на юг) с Финляндией, Германией, Венгрией, Румынией. Граница соответствовала границе 1941 года.
Я повернулся к книжным полкам. Разумеется, отсутствовала американская бульварная литература. Первое, что бросалось в глаза, было широкоформатное подписное издание Аркадия Гайдара в десяти томах. Рядом – книги Шолохова, Эренбурга, Ахматовой. Дальше множество книг неизвестных мне авторов с немецкими и русскими фамилиями. Международный ежегодник за 1994 год. Сказки Андерсена. Переводной сборник немецкой фантастики «Руны». «Дальневосточные мемуары» Черняховского. Шагая вдоль прилавка, я дошел до школьных учебников. Тут я попросил показать мне учебник истории СССР для десятого класса. Продавщица странно на меня посмотрела (я ведь был одет в китайский пуховик) и подала сине-красную книгу. Как я и ожидал, повествование начиналось с 1937 года, когда «были заложены основы социалистического строя». Неожиданно резко было написано о внутрипартийной борьбе, о вредительстве троцкистов, которое сорвало выполнение двух первых пятилетних планов, и повлекло перегибы в коллективизации и голод 33-го года. Троцкий был ликвидирован в 40-м году, и это стабилизировало ситуацию в стране. В сороковых годах шла борьба с космополитами. В области внешней политики выделялось добрососедство с Германией, «доказавшее принципиальную возможность мира и дружбы государств с различным общественным строем». В сорок втором году был выполнен третий пятилетний план, а народы Турции, Ирана и Афганистана избрали под руководством марксистский партий народно-демократический строй.
Я отложил книгу. Неясным для меня оставался лишь тот момент, в который произошел мой переход в этот мир. Когда я выходил от Алеши, я был еще в том мире, где Ельцин, Великая Отечественная война и наглая морда правозащитника Ковалева. А когда я оказался на улице, я уже был здесь. Стало быть, в иной мир меня доставил обыкновенный лифт в «сталинском» доме.
«Если я, – рассуждал я далее, – прибыл сюда на лифте, то и обратный путь я могу проделать таким же образом». Я уже спешил к знакомому дому, когда новая мысль остановила меня. Куда торопиться? Дома меня хватятся только послезавтра, потому что мама – в санатории в Старой Руссе, а наш телефон как на грех сломан. Не разумнее ли повременить с возвращением, получше изучить окружающий мир, а главное – «технику перехода» в это пространство? Но твердой уверенности, что я войду в лифт и выйду на нужной мне станции, у меня уже не было. Способ проверки (а именно – положить в лифт какую-нибудь вещь и нажать, не входя внутрь, на кнопку шестого алешиного этажа: если, поднявшись на шестой этаж, я не обнаружу этой вещи в лифте, значит, связь действует) мог быть применен только в современных лифтах, а это был старый решетчатый, с железной дверью, запускавшийся только при наличии внутри пассажира.
Выбирать, однако, не приходилось. Я вошёл в подозрительный лифт, закрыл за собой решетчатую дверь и отодвинул упругие деревянные створки. Ничего не произошло, я был все еще в мире, где 9 мая было обычным днем календаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25