Рольф молчал, ожидая, что заговорит она и он тем самым получит возможность судить о том, что творится в ее душе.
— Может быть, вернемся к лошадям? — тихо предложила она и застенчиво улыбнулась.
От этой ее улыбки волна облегчения прокатилась по всему его телу.
Значит, еще ничего не потеряно.
Он взял ее за руку, и они пошли обратно по берегу пруда.
— Когда я был еще мальчишкой, у нашего дома в Шропшире был точно такой же пруд. Я любил швырять в него камешки и считать, сколько раз они отразятся от поверхности воды. Отец построил на берегу небольшой каменный бельведер, и я помню, как мама часами могла сидеть там на каменной скамейке и читать стихи…
— Вашу маму звали Абигаль, — вдруг проговорила Кассия и тут же добавила: — Бог знает, откуда мне это известно.
— Должно быть, вы запомнили кое-что из моих рассказов, которыми я развлекал вас, когда вы были больны. В сущности, вы в то время спали, а я просто убивал таким образом время. Я даже не знал, слышите ли вы меня, и, честно говоря, не ожидал, что вы потом вспомните хоть что-нибудь из того, о чем я вам рассказывал.
Кассия остановилась и повернулась к нему лицом. В глазах ее мелькнули живые огоньки.
— Я помню, помню! Вашего отца звали Джордж. Джордж Бродриган. И он был виконтом.
— Виконтом Блэквудом, если точнее.
— И у вас было двое сестер-близняшек, которых звали Сара и Мэри. У них были белокурые волосы, и в этом смысле они пошли в мать, в то время как вы унаследовали от отца его темные волосы и смуглую кожу.
Рольф улыбнулся:
— И опять вы правы. Слава Богу, что я не стал рассказывать вам какие-нибудь государственные секреты. У вас поразительная память.
— Я помню все что вы рассказывали мне о вашей семье. У меня даже такое впечатление, что если бы я встретила кого-нибудь из них случайно на улице, то сразу узнала бы. Мне очень хочется познакомиться с ними как-нибудь. Где сейчас ваша семья? В Шропшире?
Рольф покачал головой и с внезапной хрипотцой в голосе, которая появлялась у него всякий раз, стоило ему вспомнить о семье, проговорил:
— Моей семьи больше нет. Она была полностью вырезана солдатами Кромвеля.
Кассия ошеломленно взглянула на него и закрыла рот рукой. Рольф не говорил ей об этом, когда она была больна, иначе она запомнила бы.
— Полностью?!
— Да. Солдаты Кромвеля осадили и сожгли поместье Блэквуд в самом начале войны.
— Боже мой, за что?
Глаза Рольфа потемнели, и он отвернулся в сторону, чтобы Кассия не заметила этого.
— Этот вопрос до сих пор не дает мне покоя, преследует по ночам в кошмарах. Насколько мне удалось узнать, сторонникам парламента стало известно, что мой отец по своим взглядам убежденный монархист. Кажется, он помог бежать во Францию одному человеку, за которым они охотились. Это был сын наших соседей. Мы дружили семьями на протяжении шести поколений. И вот солдаты, явившиеся арестовать отца, решили свершить правосудие — как они его понимали — прямо на месте и без всяких судебных проволочек.
— Но ваша мать и сестры…
— Неизбежные жертвы военного времени, — с горечью произнес Рольф, Именно так было написано в том письме, из которого он узнал о случившейся трагедии. Даже в страшном сне ему не могло присниться, что подобная стандартная формулировка может быть использована в отношении членов его семьи.
Кассия осторожно коснулась его руки:
— Мне так жаль, что это случилось. Как же вам самому удалось бежать?
— Как? В тот черный час меня там просто не было. Я находился в американских колониях. Думал поселиться там навсегда и почти поселился… Но вдруг узнал о том, что сделали с моей семьей. Получив письмо, я вернулся. — Он замолчал и задумался. — Отец не хотел, чтобы я покидал Англию. Говорил, что я должен остаться, что мой долг продолжить род Блэквудов. Он с гордостью носил этот титул. Возможно, я тоже мог бы гордиться им. Возможно… Если бы находился рядом со своей семьей, в стенах отчего дома в самый страшный для нее час… А не на другом конце света, куда меня загнал мой эгоизм,
В этих горьких словах Кассия почувствовала скорбь Рольфа, которая до сих пор жила в его сердце и причиняла боль. Ей захотелось как-то развеять его грусть, потушить горячечный блеск в его глазах, но она понимала, что у нее ничего из этого не получится. Ничто не способно было изменить прошлое и вернуть к жизни его родных, а это значит, что тяжесть горькой утраты всегда будет в его сердце.
— Тогда Англия была совсем другой, — продолжал Рольф. — Разногласия, раздиравшие страну, быстро переросли в гражданскую войну. На моих глазах погибали целые семьи, брат пошел на брата, отец на сына. Я устал от этого, невыносимо устал. И мне захотелось найти в мире место, где можно было бы жить без борьбы и крови. Уехать куда угодно, только бы подальше от этой драки за власть между парламентом и короной. Мой отец не понимал этого. И все же… Несмотря на это и несмотря на то, что он горячо любил Англию, он не осуждал меня за мои мысли. Но дело в том, что я был его единственным сыном, единственным наследником. А идея продолжения рода имела для него первостепенное значение. Он боялся, что, если я уеду в колонии, меня там могут убить дикари. До него доходили многочисленные слухи о том, как индейцы расправлялись с англичанами. И уже зная, что ничто не изменит моего решения, он продолжал уговаривать меня остаться. По горькой иронии судьбы этот отъезд, случившийся против отцовской воли, спас мне жизнь. И об этом я буду сожалеть до конца своих дней.
— Надеюсь, вы понимаете, что в любом случае не виноваты в том, что случилось с вашей семьей?
— Да, но если бы в тот момент я был дома, то мог бы предотвратить трагедию или помочь им бежать.
Они медленно шли вперед. Кассия искоса бросала взгляды на Рольфа, не зная, что ей сказать или сделать, чтобы утешить его. В ее семье не было любви между ее членами, наоборот, жгучая ненависть. Каково же ему? Потеряв всех своих родных, горячо любивших друг друга, он, единственный, оставшийся в живых, теперь винит себя в их трагической гибели. Как это несправедливо…
— Прошу прощения, — проговорил он, оборачиваясь к ней. — Я думал поднять вам настроение этой прогулкой, а вышло наоборот.
Кассия покачала головой:
— Это вы простите, что я причинила вам боль, вызвав эти воспоминания.
Рольф помог Кассии взобраться в седло. Но как только она устроилась, Клевер мотнула головой, встала на дыбы и… понеслась бешеным галопом.
— Кассия!
Все произошло так быстро, что Рольф не успел схватить лошадь под уздцы.
Вскочив на своего жеребца, он всадил шпоры ему в бока и устремился вслед за Кассией. Уже через несколько минут ему удалось догнать обезумевшую кобылу. Свободно болтавшиеся поводья, свешивались вниз и едва не задевали мелькавшие в воздухе копыта Клевера. Кассия, наклонившись вперед, вцепилась в шею лошади и изо всех сил старалась удержаться в седле.
— Держитесь! — крикнул он. — Я сейчас постараюсь ухватить поводья!
Рольф пришпорил Данта и, поравнявшись с Клевером, увидел ее неестественно обезумевшие, выпученные глаза и раздувающиеся ноздри. Рольф стал тянуться рукой к поводьям, которые дико плясали в воздухе. Всякий раз, когда казалось, что он вот-вот ухватится за них, они ускользали. Что-то заставило его взглянуть вперед, куда они скакали. Ледяной страх ужом зашевелился у него в животе: в каких-то нескольких сотнях футов впереди была широкая скалистая рытвина.
Рольф снова всадил шпоры в бока бедняги Данта.
— Ну давай же, давай! — Он быстро завязал собственные поводья в узел, крепко сжал колени и таким образом освободил обе руки.
Канава стремительно приближалась.
Перегнувшись всем телом, Рольф стал медленно наклоняться в сторону Клевера. Поводья все ускользали из рук. Наконец, когда его уже начало охватывать отчаяние и они вот-вот должны были свалиться в канаву, ему все-таки удалось схватить их. Он резко дернул поводья на себя, и кобыла остановилась на месте как вкопанная. Кассию резко бросило вперед. Рольф успел перехватить ее за талию, стащить с лошади и притянуть к себе. Ее всю трясло. Край канавы находился всего в двух ярдах от них.
Когда дрожь Кассии несколько унялась, Рольф повернул ее к себе лицом и пробежал рукой по ее телу, чтобы убедиться, что она ничего не повредила.
— Все в порядке?
— Как будто… Правда, немного испугалась.
— Вы очень смелая.
Он помог ей опуститься на землю, затем спрыгнул сам. Бока Данта сильно раздувались, ноздри мелко трепетали от бешеной скачки. Кассия подошла к самому краю канавы, Рольф тоже присоединился к ней. Рытвина была глубокая и с острыми каменистыми краями. Оба подавленно молчали, ибо все было ясно и без слов: еще немного, и случилось бы непоправимое.
— Меня уверяли, что кобыла очень спокойная, — проговорил Рольф. — Я осмотрел ее ноги. Никаких повреждений. И вообще, похоже, с ней все сейчас нормально…
С этими словами он похлопал по седлу. Клевер вскинула голову и отпрянула в сторону.
— Что такое?..
Рольф внимательно осмотрел седло, стал проверять подпруги, подумав, что, может, они затянуты слишком туго или что-то колет лошадь. Приподняв потник, он заглянул под него… Одна из подпруг была обрезана. Разрез был совсем свежий. Второй ремень остался целым, и только благодаря ему седло еще как-то держалось. Рольф резко дернул за него, и ремень лопнул. Седло съехало на сторону.
— Черт возьми… — пробормотал он. — Кто-то умышленно обрезал подпруги. Еще пару секунд, и вы слетели бы с лошади…
Кассия подошла к нему:
— Но почему Клевер вдруг понесла?
Рольф снял седло и заметил впившийся в кожу маленький острый предмет. Он поднес его к глазам и внимательно осмотрел:
— Это высушенная кожура от семени дурмана. Видите, какие острые шипы?
— Неудивительно, что она так понеслась… — проговорила Кассия, ласково проведя рукой по потной шее кобылицы. Та легонько пихнула ее руку мордой, как бы прося прощения за свой проступок. — Но как это сюда попало?
— Очевидно, кто-то положил.
— А если эта колючка уже была там, когда конюх оседлывал лошадь?
Рольф отрицательно покачал головой:
— Даже если и была, в чем я сомневаюсь, то подпруга не могла порваться сама. Кто-то недавно разрезал ее. Тот, кто хотел вас убить. — Он оглянулся на канаву. — Если бы мы не успели остановить лошадь, вы бы погибли. У Клевера короткие ноги, она не смогла бы перемахнуть через канаву. Вы слетели бы с нее вместе с седлом и размозжили бы себе голову о камни. — Он поджал губы. — Кто-то спланировал это ваше падение.
Рольф взял кобылу под уздцы и подвел ее к Данту:
— Что вы собираетесь делать? — раздался у него за спиной голос Кассии.
Рольф привязал Клевера к седлу Данта.
— Я отыщу того негодяя, который все время покушается на вас… и убью его.
Глава 22
Кассия сидела в библиотеке и заканчивала рисунок, над которым работала последние два часа. На нем были изображены Адриан и Мара, сидевшие за шахматной доской перед камином. Была почти полночь. Дети давно спали, в доме было тихо, и только огонь в камине тихонько шипел и потрескивал, создавая уютную и покойную атмосферу.
Волосы у Мары были уже распущены на ночь, свободно спадая ярко-рыжими прядями по плечам. Она внимательно изучала позицию, сложившуюся на шахматной доске, подперев подбородок рукой и сосредоточенно прищурившись. Ее муж Адриан удобно устроился в кресле напротив с бокалом вина в руке и ждал, когда она сделает очередной ход. Но в отличие от нее он смотрел не на доску. Он разглядывал свою жену. Молча. Откровенно. В его глазах отражались те чувства, которые он питал к ней. Именно этот взгляд Адриана и побудил Кассию взяться за карандаш.
Рольф ушел из дома сразу после ужина, сказав, что ему необходимо разобраться с одним делом. Они уже не вспоминали о том, что случилось утром в Гайд-парке, о том, как понесла Клевер и что у нее была срезана подпруга. Хотя прислуга до сих пор не могла успокоиться.
Адриан, узнав о том, что утренняя прогулка едва не окончилась трагично, — а это было уже третье смертельное испытание, выпавшее на долю Кассии за последние две недели, — немедленно вызвал всех слуг, включая конюхов. Он стоял перед ними, уперев руки в бока и взирая на них из-под нахмуренных бровей. Вид у него был устрашающий. Он просил — нет, требовал, — чтобы ему объяснили, как подобное могло произойти в его доме.
Никто из слуг не признался в том, что это он сунул колючку дурмана под седло и обрезал подпругу. И никто из них не видел злоумышленника. Это была еще одна загадка, которых после убийства ее отца в жизни Кассии стало что-то уж слишком много.
Все случившееся Мара приняла настолько близко к сердцу, что решила приставить к Кассии своего огромного волкодава по кличке Торних. Это слово по галльски означало «гром». Пса перевели из его теплой конуры в конюшне прямо в дом. Кассии рассказали, что Мара взяла его к себе еще щенком. Во время войны Торних чуть не погиб. Теперь хозяйка всюду брала его с собой, что, между прочим, вызывало живейшее неудовольствие ее мужа. Кассия скоро поняла, что Адриан и Торних питают по отношению друг к другу явную антипатию, но вместе с тем терпят друг друга из любви к Маре. Было забавно наблюдать за тем как они обмениваются горящими взглядами, словно два соперника, когда Мара не смотрит на них.
Сейчас огромный пятнистый зверь лежал у Кассии в ногах, согревая ее своим теплом. Адриан сидел так далеко от Торниха, как только это позволяли размеры комнаты.
Кассия подняла глаза на супругов, сверяя последние детали: расположение шахматных фигурок на доске, легкая усмешка Адриана, так похожая на усмешку Рольфа… В это мгновение карандаш замер у нее в руке. Она заметила, как Мара вдруг оторвалась взглядом от доски и поймала на себе напряженный взгляд мужа. Ее губы раздвинулись в мягкой улыбке. Он не сказал ей ни слова, но она поняла, что им пришла пора удалиться. Адриан поставил бокал на стол, поднялся и протянул Маре руку:
— Кассия, похоже, моей жене пора отдохнуть. День сегодня выдался на редкость беспокойный из-за прогулки с детьми в Тауэр. Потом эта история с Гайд-парком… Мара переволновалась и выбилась из сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39