раковины под стиральную машину
Поправьте меня, если я не прав: они все носят костюмы в полосочку и черные туфли, так? Я прав, я знаю, что прав. Они не прикладывают ни к чему ни малейших усилий. Они носят эти свои очки в розовой оправе, пластмассовые штучки-дрючки. Все они прекрасно знакомы друг с другом и с отцами друг друга, все они ходили в одни и те же школы. Они играют в сквош. Они отправляют своих детей в те же самые школы, где учились сами. Они живут в самых шикарных пригородах Вашингтона. В Маклине или в Чеви-Чейзе. Они пьют вина и знают толк во французской кухне. Они говорят на другом языке. А вы наводите на них ужас. Вы пугаете их до икоты, потому что относитесь к тем редким людям, у кого есть талант. О, как посредственности ненавидят талант! Они презирают его! Он внушает им страх. Вы – талантливый боец, у вас есть воля, отвага. А они отчаянно вам завидуют и ненавидят вас за это. Подумайте об этом, Пол. Не глупите. Неужели ради этих людей стоит терпеть такие пытки? Подумайте о том, что я говорю, Пол. Они бросят вас гнить тут до второго пришествия. У них не хватит воображения, чтобы представить себе все то, чему вы здесь подвергаетесь, Пол. Скажите мне, это ведь так легко.
Это действительно было легко. Спешнев хотел знать частоты, время выхода на связь, позывные, применявшиеся для связи с курдами. Это было так просто. Частота была 119,6 мегагерц, ничего необычного, но курдские приемники и передатчик ЦРУ в Резайе были так точно откалиброваны, что побочное излучение сводилось к минимуму. Радиосвязь была коньком управления. Чтобы перехватить передачу, нужно было настроиться точно на нужную частоту, и если Спешнев не знал ее, у него не было никаких шансов. Позывные тоже были несложными: "Фред – Тому" по нечетным числам, "Том – Фреду" по четным. Все было просто до примитива, прямо по справочнику управления стратегических служб времен Второй мировой. Чарди может назвать их Спешневу за десять секунд. Десять секунд – и его оставят в покое.
– Пожалуйста, не делайте мне больше больно. Пожалуйста, – попросил он.
– Вы будете сотрудничать?
Чарди крутился на веревках, пока ему не удалось взглянуть русскому в глаза. Его взгляд молил о прощении, и русский отозвался.
– Вы что, не понимаете? – хрипло прошептал Чарди. – Я… я просто не могу.
Среди курдов была Джоанна. Ему пришлось бы отдать им Джоанну, а этого сделать он никак не мог. На его спине выжгли четвертую дырку.
* * *
К пятому дню Спешнев начал терять терпение. Чарди слышал, как он меряет шагами камеру, как хрустит под его ботинками солома.
А Чарди пытался думать о Джоанне.
– Ранние ожоги у вас серьезно нагноились, Пол. В них копошатся личинки и мухи. Воспаление выглядит устрашающе. Ужас, сколько гноя. Вам не помешал бы врач, Пол. Не знаю, как вы терпите такую боль. Вам, наверное, очень больно.
Он никогда не видел ее обнаженной. И никогда не увидит. Это всегда происходило в спальном мешке. Он пытался представить ее обнаженной. Пытался отгородиться ее наготой от этой клетушки.
– Здешние мухи могут откладывать яйца, Пол, которые проникают в вашу кровеносную систему. Кровь разносит их по всему телу. Они вылупляются в самых странных местах, Пол. В легких, в пальцах ног, в гениталиях, в сердце, в мозгу. Пол, все эти букашки копошатся у вас внутри, поедают вашу плоть. Гниение и грязь распространяются по вашему телу, пожирают вас изнутри, поглощают вас.
Ее груди. Он пытался воссоздать в своем воображении их тяжесть и вес, размер сосков. Он сосредоточивался изо всех сил.
– Пол, антибиотик мгновенно решил бы эту проблему. Всего одна таблетка, один укол, и современная медицина торжествует победу, а захватчики уничтожены. Или они будут пировать и жиреть на вашей плоти, питаться вашими органами, Пол. А вот здесь, со спины, вас будет поедать сварочная горелка, Пол. Неизменная горелка, Пол. Она уже здесь. Скажите, Пол, вы уже готовы к горелке? Пол, это убийственно. Но вы вынуждаете меня исполнить мою обязанность. Помогите мне, Пол. Позвольте мне спасти вас от горелки и от насекомых. Помогите мне.
Но Чарди не думал ни о чем, кроме Джоанны, и не мог помочь ему. На его спине выжгли пятую дырку.
* * *
На шестой день русский потерял терпение.
– Черт бы вас побрал, Пол! Черт побери, Чарди, позывные! Позывные, черт тебя дери! Частоты.
Чарди висел на веревке. Перед ним была стена. Он слышал, как проскрипели колеса тележки – в камеру ввезли тяжелую ацетиленовую горелку. Он никогда не видел ее, но слышал, как она лязгает о стены, слышал скрежет, с которым металлические колеса катились по каменному полу. Он понятия не имел, кто управляет горелкой, кто непосредственно орудует ею, но все, что происходило, безусловно, происходило по распоряжению Спешнева.
Теперь они регулировали сопло горелки; он слышал, как негромко звякнули вентили, и ацетилен начал смешиваться с кислородом. Как всегда, он ощутил запах газа, и его рефлекторно затошнило, он начал задыхаться и корчиться на своих веревках, извергая наружу несуществующее содержимое желудка.
– Она здесь, Пол. Горелка. Время пришло. Вы готовы, Пол? Горелка здесь, ее уже зажгли. Голубое пламя горит, Пол. Боль от него неописуема. Мой человек еще немного подождет, подрегулирует пламя.
Чарди безвольно уронил голову на грудь. По подбородку протянулась ниточка слюны. Для него не существовало ничего, кроме горелки, он чувствовал ее приближение всем своим нутром. Веревка впивалась в руки. Пальцы его превратились в синие сардельки. По рукам сочилась кровь. Он висел на том, что от него осталось.
– Пол, не вынуждайте меня снова унижать вас! Не надо!
Чарди пустил в ход свое последнее оружие. Свою игру. Он пытался думать о баскетболе. Пытался заслониться игрой. Он пытался вспомнить все то, что больше всего любил в ней: шершавый бок мяча под ладонью, ликование от того, что удар достиг цели, в особенности под конец последнего периода, когда команды шли ноздря в ноздрю; спортивная злость, физический азарт борьбы под щитами. Он перенесся в просторный темный спортзал. Он не знал, есть ли на трибунах зрители; их было не разглядеть. Не различить было и противников: они казались тенями, и эти тени били по нему, налетали на него. Зато он видел кольцо, единственное светлое пятно на этой бескрайней арене, оранжевый круг, четкий и безупречный, с натянутой на него белой сеткой. Он не мог промахнуться. Он забивал и забивал. Он бросал мяч в это кольцо, и тот послушно ложился в цель. В нос бил запах собственного пота, от усталости перед глазами стоял туман. Ноги его не слушались, от утомления движения получались смазанными. Но он был способен забить мяч. Ему казалось, что он способен на это.
– Пол, она уже работает. Горелка работает. Мы готовы. Мне сказали, что вы кричали всю ночь, Пол. Вас лихорадит, вам очень больно. Вы так отчаянно боролись. Но у вас ничего не выйдет. Ничего у вас не выйдет, Пол. Я победил. Вы же знаете, что это так, Пол, это всего лишь вопрос времени. Только времени. Горелка готова.
Чарди услышал, как два человека, крякнув, подкатили тележку, услышал скрип колес.
– Пол?
– Пожалуйста, – попросил Чарди. – Пожалуйста, не надо.
– Вы готовы, Пол?
– Пожалуйста. Помогите мне. Не делайте мне больно. Прошу вас, пожалуйста, господи. Не делайте мне больно. Пожалуйста. Не делайте мне больно. Не делайте мне больно.
– Начинайте.
– Нет. Не-е-ет! Пожалуйста, о господи, пожалуйста, не делайте мне больно! Пожалуйста! Прошу вас! Черт, я не могу этого вынести! Пожалуйста!
– Ну что, будете говорить?
Чарди повис на своих веревках. Он пытался молиться. "Боже милосердный, спаси меня. Спаси меня, Господи, пожалуйста. Молю тебя, Господи, помоги мне. Пожалуйста, помоги мне".
– Пол. Отвечайте.
Чарди прошептал что-то.
– Что? Громче, Пол, громче.
Чарди попытался найти нужные слова. Язык прилип к горлу. Он почти ничего не видел. Ему было очень страшно. Сердце у него колотилось о ребра.
– Да, Пол? Да?
– Я сказал, пошел к черту, ублюдок.
На его спине выжгли шестую дырку.
* * *
Чарди висел на веревках. Сколько времени прошло? Времени боли или настоящего времени? Время боли течет по-другому. Медленнее. По времени боли прошли года, десятилетия. По настоящему времени – часа три. Была ночь. Он уставился на крошащийся камень. В темных углах возились невидимые крысы. Он понимал, что завтра сломается. Это случится завтра. Он не был уверен даже, что дотянет до утра.
Он услышал, как дверь камеры открылась. Не по расписанию. Неужели они решили дать ему седьмую дозу прямо сейчас и лишить его удовольствия поразмышлять в ее предвкушении? Обернуться, чтобы посмотреть, он не мог. Шея почти не двигалась.
Грубые руки срезали его. Не чувствуя ни рук ни ног, он упал на солому. Его потащили на свет. Потом подняли.
– А-а-а-а-а!
– Спина, осторожнее с его спиной, идиот.
– Слушаюсь, ага.
Похоже, его усадили.
– Дай ему воды.
Появилась вода в глиняной чашке, которую поднесли ему к губам, потому что его посеревшие руки не действовали. Губами и языком он ощутил шероховатый край посудины, в рот полилась восхитительная вода.
– Довольно.
Чашку убрали.
– Пол? Вы меня слышите?
Чарди не мог сфокусироваться. Он прищурился и узнал голос. Он почти разглядел лицо, а потом оно вдруг обрело резкость. Русский внимательно смотрел на него.
Чарди глупо улыбнулся, и кожа у него на губах тут же натянулась и треснула. Изо рта вывалился зуб. Голова мотнулась вперед, он снова вскинул ее. Потом потряс ею.
– Пол, послушайте меня. Мы захватили еще одного курда из группы Улу Бега. Дезертира. Несколько минут назад мы заставили его говорить при помощи горелки.
Чарди задумался. Сознание ускользало. В рот ему снова полилась вода, пока он почти не захлебнулся.
– Я-я-я… я единственный, кто знает час-час-час…
– Частоту, Пол. Частоту.
– Частоту.
– Пол, ему незачем было рассказывать нам о частоте и позывных. Он и так достаточно рассказал. Он рассказал нам о вашей женщине.
Чарди мутным взглядом уставился на своего палача. Спину объял жгучий огонь, и его закрутило в водовороте боли.
– Джо-джо-джо… – начал он слабым голосом.
– Да. Слушайте меня внимательно. Второго такого предложения не будет. И времени на размышление тоже. У вас есть секунд тридцать. Пол, либо вы даете нам информацию, либо, клянусь, я принесу вам ее голову. Если вы будете говорить, возможно, нам удастся ее вытащить. Во всяком случае, мы можем попытаться. Никто другой ей уже не поможет. Управление не в состоянии ей помочь. Иранцы тоже. Она вместе с курдами, мы сжимаем вокруг них кольцо, и в считанные дни, от силы через неделю, они будут у нас. Ей может помочь только один человек, Пол. Это вы. Решать вам, Пол. Жить вашей женщине или умереть. Говорите, Пол, а не то, клянусь, ровно через неделю, в этой самой камере я вручу вам ее голову. Я собственноручно сниму ее с плеч.
Чарди заплакал. Он нашел в себе силы закрыть глаза руками, чтобы не показывать свой позор. Крупные слезы падали на его тело и скатывались в солому. Он давился ими.
– Пол. Десять секунд.
Спешнев поднялся.
Чарди пытался собрать в кулак все свои силы, глядя, как русский уходит туда, где был свет. Но почувствовал, как сползает на солому. Остальные присоединились к Спешневу у двери и по одному двинулись прочь из камеры. Спешнев притворил за собой тяжелую дверь.
– Нет! – закричал Чарди. – Нет. Помоги мне бог. Помоги бог им всем. Прости меня, Господи. Нет. Нет. Нет!
– Ну-ну, Пол, – услышал он воркование русского, и тот ласково поднял голову Чарди с соломы. – Все образуется. Наконец-то вы взялись за ум.
После того как он все рассказал им, его быстро вымыли и накачали болеутоляющим. Все остальное он помнил слабо. Его перевели на несколько этажей выше, в какое-то подобие оперативного центра, и усадили за советскую артиллерийскую рацию, старую модель. Видимо, ее уже настроили на нужную частоту. Поблизости маячили несколько радиотехников; его состояние явно потрясло их. Дважды он едва не потерял сознание. Радио шипело.
– Что мне сказать?
Спешнев сообщил ему про вертолеты, и Чарди повторил это Улу Бегу, потом ему вкатили еще болеутоляющего, и он уснул.
* * *
Очнулся он в больничной палате, лежа на животе, в присутствии двух советских морпехов с автоматами Калашникова. Ему было намного лучше, несмотря на слабость. Яркий солнечный свет заливал комнату. За окном раскинулся город. Ему принесли стакан с какой-то белковой бурдой, состоящей по большей части из яиц и муки, и он высосал все дочиста.
Дверь открылась, и вошел русский.
– Ну что, Пол? Как вы себя чувствуете?
Чарди не знал, что ответить, и только глупо смотрел на него. Он мог думать лишь о том, что только что начался день, в котором не будет сварочной горелки.
– Мы подавили его, Пол. Да, у нас получилось. У меня получилось, Пол. Мы подавили его, подавили восстание. Мы разбили курдов, Пол. Всех американских военных советников отозвали обратно в Резайе. Дипмиссия будет закрыта. Шах арестовал курдских эмиссаров в Тегеране и закрыл границу. Все кончено.
Он внимательно посмотрел на Чарди.
Пол никак не мог сосредоточиться. Даже сейчас где-то внутри закопошились воспоминания, стали мешаться, путаться, вырастать из небытия. Спины он не чувствовал. Его по уши накачали наркотиками. Он и имя-то свое едва помнил.
Он отвел взгляд. Потом кое-как поднялся с кровати. Один из морпехов схватил его, но он вырвался и побрел к окну. С высоты пятого или шестого этажа Багдад казался грязной нашлепкой из каменных трущоб и убогих новостроек, раскинувшихся до самого горизонта. Жирная сонная муха билась о мутное стекло. Светило солнце, хотя вдалеке, над горами на севере, собиралась гряда туч.
– Восхитительный город, да, Пол? Прекрасный Багдад, знаменитый Багдад, город сказочных принцев и чудес. Великолепное зрелище, правда, Пол?
Чарди ничего не ответил. Он кожей чувствовал русского у себя за спиной.
– Ах, Багдад! Знаете, на прошлой работе у меня был великолепный вид из окна. Я видел реку, исполинское старое чертово колесо, белые барочные здания. Европу. Цивилизацию. Быть может, теперь я вернусь туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Это действительно было легко. Спешнев хотел знать частоты, время выхода на связь, позывные, применявшиеся для связи с курдами. Это было так просто. Частота была 119,6 мегагерц, ничего необычного, но курдские приемники и передатчик ЦРУ в Резайе были так точно откалиброваны, что побочное излучение сводилось к минимуму. Радиосвязь была коньком управления. Чтобы перехватить передачу, нужно было настроиться точно на нужную частоту, и если Спешнев не знал ее, у него не было никаких шансов. Позывные тоже были несложными: "Фред – Тому" по нечетным числам, "Том – Фреду" по четным. Все было просто до примитива, прямо по справочнику управления стратегических служб времен Второй мировой. Чарди может назвать их Спешневу за десять секунд. Десять секунд – и его оставят в покое.
– Пожалуйста, не делайте мне больше больно. Пожалуйста, – попросил он.
– Вы будете сотрудничать?
Чарди крутился на веревках, пока ему не удалось взглянуть русскому в глаза. Его взгляд молил о прощении, и русский отозвался.
– Вы что, не понимаете? – хрипло прошептал Чарди. – Я… я просто не могу.
Среди курдов была Джоанна. Ему пришлось бы отдать им Джоанну, а этого сделать он никак не мог. На его спине выжгли четвертую дырку.
* * *
К пятому дню Спешнев начал терять терпение. Чарди слышал, как он меряет шагами камеру, как хрустит под его ботинками солома.
А Чарди пытался думать о Джоанне.
– Ранние ожоги у вас серьезно нагноились, Пол. В них копошатся личинки и мухи. Воспаление выглядит устрашающе. Ужас, сколько гноя. Вам не помешал бы врач, Пол. Не знаю, как вы терпите такую боль. Вам, наверное, очень больно.
Он никогда не видел ее обнаженной. И никогда не увидит. Это всегда происходило в спальном мешке. Он пытался представить ее обнаженной. Пытался отгородиться ее наготой от этой клетушки.
– Здешние мухи могут откладывать яйца, Пол, которые проникают в вашу кровеносную систему. Кровь разносит их по всему телу. Они вылупляются в самых странных местах, Пол. В легких, в пальцах ног, в гениталиях, в сердце, в мозгу. Пол, все эти букашки копошатся у вас внутри, поедают вашу плоть. Гниение и грязь распространяются по вашему телу, пожирают вас изнутри, поглощают вас.
Ее груди. Он пытался воссоздать в своем воображении их тяжесть и вес, размер сосков. Он сосредоточивался изо всех сил.
– Пол, антибиотик мгновенно решил бы эту проблему. Всего одна таблетка, один укол, и современная медицина торжествует победу, а захватчики уничтожены. Или они будут пировать и жиреть на вашей плоти, питаться вашими органами, Пол. А вот здесь, со спины, вас будет поедать сварочная горелка, Пол. Неизменная горелка, Пол. Она уже здесь. Скажите, Пол, вы уже готовы к горелке? Пол, это убийственно. Но вы вынуждаете меня исполнить мою обязанность. Помогите мне, Пол. Позвольте мне спасти вас от горелки и от насекомых. Помогите мне.
Но Чарди не думал ни о чем, кроме Джоанны, и не мог помочь ему. На его спине выжгли пятую дырку.
* * *
На шестой день русский потерял терпение.
– Черт бы вас побрал, Пол! Черт побери, Чарди, позывные! Позывные, черт тебя дери! Частоты.
Чарди висел на веревке. Перед ним была стена. Он слышал, как проскрипели колеса тележки – в камеру ввезли тяжелую ацетиленовую горелку. Он никогда не видел ее, но слышал, как она лязгает о стены, слышал скрежет, с которым металлические колеса катились по каменному полу. Он понятия не имел, кто управляет горелкой, кто непосредственно орудует ею, но все, что происходило, безусловно, происходило по распоряжению Спешнева.
Теперь они регулировали сопло горелки; он слышал, как негромко звякнули вентили, и ацетилен начал смешиваться с кислородом. Как всегда, он ощутил запах газа, и его рефлекторно затошнило, он начал задыхаться и корчиться на своих веревках, извергая наружу несуществующее содержимое желудка.
– Она здесь, Пол. Горелка. Время пришло. Вы готовы, Пол? Горелка здесь, ее уже зажгли. Голубое пламя горит, Пол. Боль от него неописуема. Мой человек еще немного подождет, подрегулирует пламя.
Чарди безвольно уронил голову на грудь. По подбородку протянулась ниточка слюны. Для него не существовало ничего, кроме горелки, он чувствовал ее приближение всем своим нутром. Веревка впивалась в руки. Пальцы его превратились в синие сардельки. По рукам сочилась кровь. Он висел на том, что от него осталось.
– Пол, не вынуждайте меня снова унижать вас! Не надо!
Чарди пустил в ход свое последнее оружие. Свою игру. Он пытался думать о баскетболе. Пытался заслониться игрой. Он пытался вспомнить все то, что больше всего любил в ней: шершавый бок мяча под ладонью, ликование от того, что удар достиг цели, в особенности под конец последнего периода, когда команды шли ноздря в ноздрю; спортивная злость, физический азарт борьбы под щитами. Он перенесся в просторный темный спортзал. Он не знал, есть ли на трибунах зрители; их было не разглядеть. Не различить было и противников: они казались тенями, и эти тени били по нему, налетали на него. Зато он видел кольцо, единственное светлое пятно на этой бескрайней арене, оранжевый круг, четкий и безупречный, с натянутой на него белой сеткой. Он не мог промахнуться. Он забивал и забивал. Он бросал мяч в это кольцо, и тот послушно ложился в цель. В нос бил запах собственного пота, от усталости перед глазами стоял туман. Ноги его не слушались, от утомления движения получались смазанными. Но он был способен забить мяч. Ему казалось, что он способен на это.
– Пол, она уже работает. Горелка работает. Мы готовы. Мне сказали, что вы кричали всю ночь, Пол. Вас лихорадит, вам очень больно. Вы так отчаянно боролись. Но у вас ничего не выйдет. Ничего у вас не выйдет, Пол. Я победил. Вы же знаете, что это так, Пол, это всего лишь вопрос времени. Только времени. Горелка готова.
Чарди услышал, как два человека, крякнув, подкатили тележку, услышал скрип колес.
– Пол?
– Пожалуйста, – попросил Чарди. – Пожалуйста, не надо.
– Вы готовы, Пол?
– Пожалуйста. Помогите мне. Не делайте мне больно. Прошу вас, пожалуйста, господи. Не делайте мне больно. Пожалуйста. Не делайте мне больно. Не делайте мне больно.
– Начинайте.
– Нет. Не-е-ет! Пожалуйста, о господи, пожалуйста, не делайте мне больно! Пожалуйста! Прошу вас! Черт, я не могу этого вынести! Пожалуйста!
– Ну что, будете говорить?
Чарди повис на своих веревках. Он пытался молиться. "Боже милосердный, спаси меня. Спаси меня, Господи, пожалуйста. Молю тебя, Господи, помоги мне. Пожалуйста, помоги мне".
– Пол. Отвечайте.
Чарди прошептал что-то.
– Что? Громче, Пол, громче.
Чарди попытался найти нужные слова. Язык прилип к горлу. Он почти ничего не видел. Ему было очень страшно. Сердце у него колотилось о ребра.
– Да, Пол? Да?
– Я сказал, пошел к черту, ублюдок.
На его спине выжгли шестую дырку.
* * *
Чарди висел на веревках. Сколько времени прошло? Времени боли или настоящего времени? Время боли течет по-другому. Медленнее. По времени боли прошли года, десятилетия. По настоящему времени – часа три. Была ночь. Он уставился на крошащийся камень. В темных углах возились невидимые крысы. Он понимал, что завтра сломается. Это случится завтра. Он не был уверен даже, что дотянет до утра.
Он услышал, как дверь камеры открылась. Не по расписанию. Неужели они решили дать ему седьмую дозу прямо сейчас и лишить его удовольствия поразмышлять в ее предвкушении? Обернуться, чтобы посмотреть, он не мог. Шея почти не двигалась.
Грубые руки срезали его. Не чувствуя ни рук ни ног, он упал на солому. Его потащили на свет. Потом подняли.
– А-а-а-а-а!
– Спина, осторожнее с его спиной, идиот.
– Слушаюсь, ага.
Похоже, его усадили.
– Дай ему воды.
Появилась вода в глиняной чашке, которую поднесли ему к губам, потому что его посеревшие руки не действовали. Губами и языком он ощутил шероховатый край посудины, в рот полилась восхитительная вода.
– Довольно.
Чашку убрали.
– Пол? Вы меня слышите?
Чарди не мог сфокусироваться. Он прищурился и узнал голос. Он почти разглядел лицо, а потом оно вдруг обрело резкость. Русский внимательно смотрел на него.
Чарди глупо улыбнулся, и кожа у него на губах тут же натянулась и треснула. Изо рта вывалился зуб. Голова мотнулась вперед, он снова вскинул ее. Потом потряс ею.
– Пол, послушайте меня. Мы захватили еще одного курда из группы Улу Бега. Дезертира. Несколько минут назад мы заставили его говорить при помощи горелки.
Чарди задумался. Сознание ускользало. В рот ему снова полилась вода, пока он почти не захлебнулся.
– Я-я-я… я единственный, кто знает час-час-час…
– Частоту, Пол. Частоту.
– Частоту.
– Пол, ему незачем было рассказывать нам о частоте и позывных. Он и так достаточно рассказал. Он рассказал нам о вашей женщине.
Чарди мутным взглядом уставился на своего палача. Спину объял жгучий огонь, и его закрутило в водовороте боли.
– Джо-джо-джо… – начал он слабым голосом.
– Да. Слушайте меня внимательно. Второго такого предложения не будет. И времени на размышление тоже. У вас есть секунд тридцать. Пол, либо вы даете нам информацию, либо, клянусь, я принесу вам ее голову. Если вы будете говорить, возможно, нам удастся ее вытащить. Во всяком случае, мы можем попытаться. Никто другой ей уже не поможет. Управление не в состоянии ей помочь. Иранцы тоже. Она вместе с курдами, мы сжимаем вокруг них кольцо, и в считанные дни, от силы через неделю, они будут у нас. Ей может помочь только один человек, Пол. Это вы. Решать вам, Пол. Жить вашей женщине или умереть. Говорите, Пол, а не то, клянусь, ровно через неделю, в этой самой камере я вручу вам ее голову. Я собственноручно сниму ее с плеч.
Чарди заплакал. Он нашел в себе силы закрыть глаза руками, чтобы не показывать свой позор. Крупные слезы падали на его тело и скатывались в солому. Он давился ими.
– Пол. Десять секунд.
Спешнев поднялся.
Чарди пытался собрать в кулак все свои силы, глядя, как русский уходит туда, где был свет. Но почувствовал, как сползает на солому. Остальные присоединились к Спешневу у двери и по одному двинулись прочь из камеры. Спешнев притворил за собой тяжелую дверь.
– Нет! – закричал Чарди. – Нет. Помоги мне бог. Помоги бог им всем. Прости меня, Господи. Нет. Нет. Нет!
– Ну-ну, Пол, – услышал он воркование русского, и тот ласково поднял голову Чарди с соломы. – Все образуется. Наконец-то вы взялись за ум.
После того как он все рассказал им, его быстро вымыли и накачали болеутоляющим. Все остальное он помнил слабо. Его перевели на несколько этажей выше, в какое-то подобие оперативного центра, и усадили за советскую артиллерийскую рацию, старую модель. Видимо, ее уже настроили на нужную частоту. Поблизости маячили несколько радиотехников; его состояние явно потрясло их. Дважды он едва не потерял сознание. Радио шипело.
– Что мне сказать?
Спешнев сообщил ему про вертолеты, и Чарди повторил это Улу Бегу, потом ему вкатили еще болеутоляющего, и он уснул.
* * *
Очнулся он в больничной палате, лежа на животе, в присутствии двух советских морпехов с автоматами Калашникова. Ему было намного лучше, несмотря на слабость. Яркий солнечный свет заливал комнату. За окном раскинулся город. Ему принесли стакан с какой-то белковой бурдой, состоящей по большей части из яиц и муки, и он высосал все дочиста.
Дверь открылась, и вошел русский.
– Ну что, Пол? Как вы себя чувствуете?
Чарди не знал, что ответить, и только глупо смотрел на него. Он мог думать лишь о том, что только что начался день, в котором не будет сварочной горелки.
– Мы подавили его, Пол. Да, у нас получилось. У меня получилось, Пол. Мы подавили его, подавили восстание. Мы разбили курдов, Пол. Всех американских военных советников отозвали обратно в Резайе. Дипмиссия будет закрыта. Шах арестовал курдских эмиссаров в Тегеране и закрыл границу. Все кончено.
Он внимательно посмотрел на Чарди.
Пол никак не мог сосредоточиться. Даже сейчас где-то внутри закопошились воспоминания, стали мешаться, путаться, вырастать из небытия. Спины он не чувствовал. Его по уши накачали наркотиками. Он и имя-то свое едва помнил.
Он отвел взгляд. Потом кое-как поднялся с кровати. Один из морпехов схватил его, но он вырвался и побрел к окну. С высоты пятого или шестого этажа Багдад казался грязной нашлепкой из каменных трущоб и убогих новостроек, раскинувшихся до самого горизонта. Жирная сонная муха билась о мутное стекло. Светило солнце, хотя вдалеке, над горами на севере, собиралась гряда туч.
– Восхитительный город, да, Пол? Прекрасный Багдад, знаменитый Багдад, город сказочных принцев и чудес. Великолепное зрелище, правда, Пол?
Чарди ничего не ответил. Он кожей чувствовал русского у себя за спиной.
– Ах, Багдад! Знаете, на прошлой работе у меня был великолепный вид из окна. Я видел реку, исполинское старое чертово колесо, белые барочные здания. Европу. Цивилизацию. Быть может, теперь я вернусь туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55