Чтобы сохранить все это, я был вынужден пережить не только болезни. Я уцелел, пробиваясь через воюющие племена, избегая змей, которые больше вас. От влажности моя кожа покрывалась плесенью, от сухости мое горло забивалось
песком, не говоря уже о смертоносных насекомых и летучих мышах, заполонивших деревья...
Джеймс перевел дух, сощурив глаза. Ему надо было успокоиться.
Но он тут же продолжил:
— Я был потерян, болен, разбит, истощен, измучен. Вакуа дали мне все это золото не потому, что я милый молодой человек. — Кривая усмешка вновь появилась на его лице. — Хотя, возможно, и это сыграло свою роль. Конечно, эти золотые вещи преподнесли, потому что я все выдержал, несмотря на то что они сторонились меня. После возвращения я перестал походить на англичанина. Я составил свое мнение — докучливое и нелицеприятное — о правительстве, обществе и проклятой английской церкви. — Он еще раз перевел дух. — Нельзя сказать, что я совершенно не понимаю, что вы имели в виду под словами «искушенный и зрелый». Но я знаю, каково это — стремиться выжить, когда твоя кожа покрыта солью, волосы сбились и стоят дыбом, когда ты так осторожно дышишь, что от этого начинается нервная дрожь по всему телу. У меня гораздо больше опыта, чем у большинства мужчин, даже у тех, что вдвое старше меня, больше опыта, чем мне бы самому хотелось.
Джеймс горько усмехнулся:
— Искушенность и зрелость — для меня эти слова ничего не значат. Но вам я объясню — вы, возможно, видите перед собой куда более искушенного и зрелого мужчину, чем вам приходилось встречать до сих пор.
Николь ничего не ответила, борясь с впечатлением, которое произвели на нее его слова. Она лишь закивала в знак согласия.
— Хорошо, мистер Стокер, — сказала она. — Вы отважный, надежный субъект...
— Который хочет прийти к вам сегодня вечером и разбудить вас завтра утром.
Николь рассмеялась, застигнутая врасплох.
— Нет. — Она отрицательно покачала головой. — Отважный вы или нет, но я не хочу иметь с вами дела. И если вы действительно страдали, то должны понять, что я принесу вам несчастье. Я слишком стара для вас, и в моем прошлом слишком много темных пятен.
Николь нахмурилась и посмотрела в сторону бального зала.
— Хотя я и не понимаю, в чем дело, но сегодняшний инцидент скажется на моей репутации. У меня нет приличных связей здесь, в Англии. Я богатая иностранка без поддержки. Я не такая уж важная персона, чтобы поддерживать со мной знакомство. — Николь накинула на плечи шаль, затем, глядя себе под ноги, произнесла то, чего не должна была говорить: — Вы достойный молодой человек, вас, если не совершите никаких опрометчивых поступков, ожидает блестящее будущее. Вокруг много прелестных молодых женщин.
Она тяжело вздохнула: после всего случившегося Николь чувствовала себя уставшей.
— Благодарю вас еще раз, мистер Стокер, — она поспешно поправила себя, — доктор Стокер. Я не хочу выглядеть неблагодарной, ведь вы были так добры ко мне сегодня. Благодарю за все, а теперь вам пора возвращаться на прием.
Она подняла руку, привлекая внимание швейцара. Когда он подошел, Николь попросила:
— Будьте добры, остановите для меня кеб.
Тот в ответ кивнул и вышел.
Смущенный, молодой человек нахмурился, поколебался, меж бровей у него появилась глубокая морщина.
— Вы не должны брать кеб, — сказал он.
— О, прекратите...
— Вы не поняли меня. Я только хотел объяснить вам, что в Лондоне леди не уезжают домой без сопровождения в наемном экипаже. — Почти извиняясь, Джеймс продолжил: — Считается, что этот лихой транспорт предназначен для мужчин. И возможно, по этой причине кеб считается неподходящим транспортом для ночной поездки одинокой женщины. Этот самонадеянный поступок может повредить вашей репутации куда больше, нежели происшествие в зале.
Николь удивилась, но не двинулась с места.
— Что ж, внешний вид может быть обманчив. Не беспокойтесь, со мной все будет в порядке. Спокойной ночи, доктор Стокер.
Его янтарные глаза на мгновение дольше, чем следовало, задержались на ее лице. Их выражение озадачило Николь — как у человека, неожиданно выброшенного из «лихого» кеба и оставленного посреди улицы.
Она задумалась. Какое красивое у него лицо — обиженное и даже оскорбленное, — решительный подбородок, прямой нос, живые, выразительные глаза! Оно еще хранило следы загара, а на ухе солнце оставило отметину в виде рябинки. Но его кожа... Николь никогда не думала, что мужчина может иметь такую прекрасную кожу, и она представляла, как приятно было бы провести ладонью по его щеке.
С удрученным вздохом, понимая бессмысленность своих мечтаний, она подошла к двери. Назойливый кавалер между тем следовал за ней, бормоча:
— Джеймс, пожалуйста, зовите меня Джеймс.
Швейцар принес ее пальто. Мистер Стокер, красивый молодой человек, начисто лишенный здравого смысла, попытался помочь ей. Но Николь воспользовалась услугами швейцара, которому дала чаевые, а затем, запахнув пальто, поглубже засунула руки в карманы. Неожиданно она повернулась к Джеймсу.
Он стоял рядом — сдержанный, загнанный в угол, полный неутомимой энергии и романтического идиотизма. Николь не могла объяснить почему, но от его вида у нее неожиданно защемило сердце. Как напоминание о старой ране, тень давнего огорчения, ни происхождения, ни причины которого она не могла понять.
Николь Уайлд подняла мягкий ворот своего пальто и сказала:
— А теперь прощайте, доктор Стокер.
«Прощайте, прощайте, прощайте» — достаточно.
Швейцар ждал ее у открытой двери. Она дала себе слово не оглядываться.
Когда Джеймс вернулся в бальный зал, все очарование вечера куда-то улетучилось. Романтический ореол и великолепие, окружавшие его, больше не веселили душу. Все мысли были сосредоточены только на одном: Николь Уайлд. Кто она на самом деле? Кем была? Откуда появилась здесь?
Конечно, деньги и состояние давали ей необычную для женщины свободу. Она могла позволить себе устроить жизнь по своему выбору. Возможно, была легкомысленной и распущенной, как предполагал Тедди.
А возможно, все не так. В голову Джеймсу пришло наиболее подходящее объяснение: очаровательная миссис Уайлд (даже ее фамилия Уайлд — дикарка — несправедливо работала против нее) была чужой в английском высшем обществе, приверженном своим обычаям и традициям.
Наемный кеб, к примеру. Кто-то обязан был поставить ее в известность, стать ее советчиком.
Кто-то должен был объяснить, почему ей не следует приходить на прием, на котором ожидалось присутствие самой королевы, с таким человеком, как Джей Леванталь.
Джеймс вспомнил, кем был этот американец. Богатый банковский инвестор на второстепенных ролях и большой любитель девочек из варьете. Джеймс говорил себе, что главная причина, по которой он не хотел бы, чтобы Николь Уайлд опиралась на руку Леванталя, садясь в экипаж или выходя из него, — это то, что общение с таким субъектом — сильный удар по ее репутации. Его вызывающие манеры и пристрастие к женщинам могли еще больше очернить ее в глазах лондонского общества.
Джеймс ужасно ревновал к этому американцу.
Чувство обострилось, когда он увидел, как Джей Леванталь прошел сквозь толпу и подошел к вице-президенту. Джеймс, собиравшийся переговорить с Филиппом, передумал. Раздосадованный, он повернул к столику с пуншем.
Джеймсу нравился Филипп Данн. Он уже много лет восхищался им, еще до своего отъезда в Африку. Филипп давно взял Джеймса под свое крыло. Их интересы, профессиональные цели и убеждения совпадали. Хотя многие, и Стокер знал об этом, не любили Филиппа и не доверяли ему.
На лице вице-президента застыло глубокомысленное выражение. Глядя на Филиппа, можно было подумать, что он погружен в какие-то важные размышления. Этим он был обязан чертам своего лица: высоким и широким бровям и квадратному подбородку. Он всегда выглядел задумчивым, даже когда надевал ночные туфли. Теперь Джеймс знал Филиппа достаточно хорошо, чтобы разглядеть напряженность на его аскетическом лице, так как он изо всех сил старался изобразить вежливый интерес.
Джеймс посочувствовал ему.
— Как она тебе?
— Что? — Джеймс повернулся к подошедшему Тедди Ламотту. Похоже, его приятель протрезвел, хотя и протягивал Джеймсу бокал с шампанским. Джеймс принял его и отпил глоток. Шампанское было холодное и хорошо освежило Стокера. После этого он спросил:
— Кто?
Конечно же, он знал, о ком речь, но Джеймс желал услышать подтверждение.
Но Тедди не доставил ему такого удовольствия.
— Да та, которая была самой дорогой кокоткой Парижа еще семь лет назад. Черт, ты отлично знаешь, о ком я говорю. Я видел, как ты танцевал с нею.
Джеймс хмуро посмотрел на дно бокала:
— Я не уверен, что стоит придавать большое значение слухам. — Он сам не знал, почему встал на защиту миссис Уайлд. Не прошло и суток с того момента, как они познакомились, и сплетни, рассказанные Тедди, могли оказаться правдой. Но тем не менее Джеймс добавил: — Она очень мила, ты заметил?
Смех друга прозвучал так, словно тот услышал какую-то непристойность.
— Правильно, Джимми, — сказал он, хлопнув его по спине, — любой, у кого есть глаза, видит, что она тебе нравится.
Джеймс бросил на Тедди сердитый взгляд, затем вздохнул и уступил:
— Что ты знаешь об этом Левантале? — Он кивнул в сторону последнего. — Какой у него интерес к миссис Уайлд?
— Какой, ты думаешь, у него может быть интерес к ней? Тот же самый, что и у тебя, — рассмеялся Тедди, — тот же, что и у меня, собственно говоря.
Джеймс подавил негодование и постарался скрыть свое состояние.
— И насколько он удачлив, как ты думаешь?
Тедди фыркнул:
— Как я уже говорил, по слухам, никто больше не может рассчитывать на успех. Она делает только то, что хочет сама. — Он рассмеялся. — Так же, как она не пожелала остаться на приеме.
Джеймс прервал разговор на эту тему, ему становилось все труднее сохранять невозмутимое выражение лица и ничего не отвечать.
Оркестр вновь заиграл — вступление из прекрасного «Голубого Дуная», спокойную обманчивую мелодию. Это был тот самый вальс, который кинул в его объятия Николь Уайлд, под звуки которого они оба парили в бальном зале. Музыка напомнила Джеймсу о ее близости. Как легко, точно и удивительно верно она чувствовала ритм. Как красиво они двигались вместе.
«Романтический вздор», — сказал себе Стокер.
Он еще раз вспомнил ее отъезд. В памяти возникла картина, как изящно она впорхнула в экипаж. Вспомнились брызги дождя, веером разлетавшиеся из-под колес кеба, пока темнота не поглотила его.
Более того, Джеймс не мог отделаться от чувства пустоты, охватившего его, едва она уехала, — улица показалась ему совершенно пустынной. Холодно, сыро и темно.
Той ночью Джеймс грезил об Африке, вспоминая древние реки и влажные джунгли, погруженные во мрак. Даже названия у них загадочные — Замбези, Нил. Темнокожих женщин, раскрашенных природными красками, — женщин, которые не прикрывают грудь, выставляют ее напоказ. Колышущиеся груди. Смеющиеся женщины. Женщины, которые неутомимо ласкали его, руки и тела которых прижимались к его орудию, пока он — с величайшим трепетом — не отбрасывал прочь свои английские привычки и не следовал инстинктам, о существовании которых и не подозревал у себя.
Глава 5
Хотя на первый взгляд во всех легендах Спящая красавица защищена от покушения терновым лесом или огненной стеной, но ни терн, ни огонь не сослужили ей достойной службы, когда появился храбрей,. Во всех иных версиях, кроме той, что у братьев Гримм, принц в значительно большей степени воспользовался преимуществом, которое давало ему состояние волшебного сна принцессы, чем простой поцелуй.
Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
У дантиста был ее адрес. Джеймсу пришлось только чуть-чуть приврать об утерянной перчатке, которую он якобы нашел, чтобы мистер Лимпет дал «такому джентльмену, как вы, сэр» название улицы и номер дома. Таким образом, на следующее утро Джеймс Стокер шагал вниз по тихой, засаженной деревьями Хеверс-Сквер-роуд, на которой жила Николь Виллар Уайлд.
Перед ним стоял шикарный высокий особняк, выходивший окнами на зеленый холмистый парк. Вдоль тротуара тянулась железная ограда, защищавшая частную собственность миссис Уайлд. Ее прутья обвивали дикие розы. Человек, двигавшийся по тротуару, должен был либо отодвигать заросли цветов, пробираясь сквозь них, либо идти по обочине. В отличие от этих капризных роз превосходный участок, которым владела миссис Уайлд, был очень ухоженным. В пятидесяти ярдах от железной ограды виднелся трехэтажный дом из белого кирпича, с высокими сводчатыми окнами. Картину фасада дополняла черная входная дверь, покрытая лаком, с натертой до блеска медной прорезью для почты. К дому прилегала подстриженная лужайка с подпорками для вьющегося плюща. Все выглядело очень респектабельно.
Как только Джеймс закрыл за собой калитку, он подумал, что не проделал бы путь до дантиста и назад, через весь Лондон, в это утро, только чтобы убедиться, что Николь Уайлд достаточно респектабельная особа. Втайне он надеялся, что она таковой не являлась. Увы! Реальность разрушала тщетную надежду.
Дверь открыла горничная, но почти тут же послышался еще один голос.
— Chi и la? — спросила из темноты за спиной служанки невидимая миссис Уайлд. Она задала вопрос по-итальянски, что прозвучало и бесцеремонно, и естественно.
— Джеймс. Джеймс Стокер, — уточнил он, стараясь разглядеть женщину, вышедшую на его звонок.
Из темноты появилась миссис Уайлд, выглядевшая очень свежо и привлекательно. Утреннее солнце окружило ее голову сиянием.
— Мистер Стокер? — Нескрываемое удивление отразилось на ее лице. — Снова вы, и, конечно, без приглашения.
Джеймс улыбнулся:
— Да. Мы оба не обращаем внимания на советы. Я пришел убедиться, что вы благополучно вернулись домой.
— Как видите.
Он подождал, но так как женщина не предложила войти в дом, Стокер продолжил:
— Прекрасно. Можно мне войти?
Она рассмеялась и покачала головой.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6