– Я почувствовал запах кофе еще у себя дома, – сказал он, показывая на стеклянный кофейник, стоявший на плите.
– Вот твоя чашка, – сказал Поппи, отодвигая в сторону пустую тарелку.
– А почему бы вам не выпить кофе на крыльце, пока я вымою посуду? – предложила Фрэнсин.
Она не хотела, чтобы Трэвис оставался на кухне: исходивший от его тела запах свежести и прохлады будоражил ее, а темный, притягательный взгляд его глаз раздражал, заставляя чувствовать себя крайне неуютно.
– Хорошо, – сказал Поппи и встал из-за стола.
– Трэвис, а мы сегодня покрасили домик Красотки! – сообщила Грэтхен. Она схватила Трэвиса за руку. – Пойдем, посмотрим, какой он стал красивый!
– Иди, пусть она тебе покажет, – обратился к Трэвису Поппи. – А я принесу кофе.
Трэвис и Грэтхен исчезли за дверью, а Фрэнсин занялась мытьем посуды. Они с Поппи заключили соглашение, что будут по очереди готовить и мыть посуду после вечерней трапезы. Сегодня была ее очередь.
– Этому парню самому пора иметь детей, – заметил Поппи.
Фрэнсин пристально поглядела на него: ей показалось, что он пытается дать ей понять, что знает о ее секрете. Он стоял в дверном проеме и смотрел на Трэвиса и Грэтхен, и Фрэнсин решила, что это было лишь простым невинным замечанием.
– Если верить Бетти Джин, то половина женщин в городе желают соединить с ним судьбу, – ответила Фрэнсин.
– Может быть, но он, похоже, никем не интересуется. – Он отошел от двери и налил две чашки кофе. – А почему бы и тебе не налить себе кофе и не посидеть с нами, когда ты все здесь закончишь?
Фрэнсин удивленно посмотрела на него.
– Может, и посижу несколько минут, – согласилась она.
Он кивнул, а потом исчез за дверью. Фрэнсин поглядела ему вслед. Неужели дед захотел побыть в ее обществе?
Трэвис говорил, что Поппи, вероятно, изменился за эти пять лет. Фрэнсин даже думать об этом не желала. Для меня, что бы он ни предложил, будет слишком поздно и слишком мало. Разве не так?
Она быстро покончила с посудой и вышла с чашкой кофе на крыльцо. Поппи сидел в качалке. Трэвис растянулся в шезлонге. Грэтхен играла с Красоткой, пытаясь научить щенка приносить палку.
Фрэнсин опустилась на верхнюю ступеньку крыльца и прижалась головой к перилам. Был прекрасный вечер. Свежий ветерок разогнал дневной жар и принес ароматы цветущих растений.
Грэтхен, очевидно устав бегать за палкой, присела рядом с матерью на ступеньке.
– Что скажешь, крошка? – Фрэнсин смахнула прядь темных волос со лба дочурки.
– Мамочка, ты поиграешь со мной?
– Во что? – спросила Фрэнсин.
– Не знаю. – Грэтхен задумчиво насупилась. – В какую-нибудь смешную игру. – И тут ей в головку пришла идея, и личико ее загорелось. – Я знаю… почему бы нам не поиграть в прятки?
– О, милая, я не думаю, что кто-нибудь захочет играть в прятки, – ответила Фрэнсин.
– Но ведь это так весело. Ну пожалуйста! – принялась упрашивать Грэтхен.
Поппи поставил рядом с собой кружку.
– Я думаю, что у меня хватит силенок поиграть с вами в прятки.
Грэтхен вскочила и обняла старика.
– О, Поппи, я знала, что ты – самый лучший дедушка во всем мире! – воскликнула она.
Поппи нахмурился и прочистил горло.
– Ты просто замучишь нас до смерти, пока мы не начнем с тобой играть.
Трэвис встал и непринужденно улыбнулся.
– Я должен предупредить тебя, Грэтхен. Я самый лучший прятальщик в мире. Много лет назад, когда мы с твоей мамой играли в прятки, у нее уходило много часов, чтобы отыскать меня.
Грэтхен широко раскрыла глаза.
– Вы с мамой играли в прятки?
Трэвис кивнул, задержав взгляд на Фрэнсин, и в его глазах она заметила воспоминания о тех беспечных детских забавах. Фрэнсин улыбнулась ему в ответ, на миг позволив и себе насладиться ушедшим прошлым.
– Если мне не изменяет память, я тоже не была растяпой, когда дело доходило до поиска укромных мест, – ответила она ему.
– О, нам будет так весело! – Грэтхен подпрыгивала и хлопала в ладоши от возбуждения. – Ну ладно. Я буду водить и стану считать до ста, а вы, ребята, прячьтесь.
Она забежала за большое дерево в саду, плотно зажмурила глаза и начала считать. А взрослые, не теряя времени, бросились врассыпную с крыльца. Поппи направился в сарай, Фрэнсин же, оглядевшись, пыталась найти более подходящее место. Неподалеку рос большой дуб, но, побоявшись, что на него в первую очередь обратит внимание Грэтхен, Фрэнсин продолжила поиски.
Кукурузное поле – вот то, что надо! Зная, что высокая кукуруза – отличное место, где почти невозможно друг друга найти, она быстро побежала по узким междурядьям, пока не исчезла из виду. Девочка пропускала некоторые числа и уже добралась до сорока.
– Сорок два… сорок восемь… – считала Грэтхен, и Фрэнсин подумала, что ей надо бы позаниматься с девчуркой, чтобы та лучше запомнила цифры.
– Великие умы всегда мыслят одинаково.
Она подпрыгнула: Трэвис стоял рядом с ней. Макушку его украшали шелковистые волоски кукурузы. Она, усмехнувшись, сняла у него с головы шелковистую прядь.
– Сдавайся, халтурщик. Я первая прибежала сюда.
– Поле большое, здесь наверняка хватит места для нас обоих.
Однако, когда он приблизился к ней, Фрэнсин почувствовала, что поле как-то неожиданно сжалось, став совсем маленьким. Он стоял настолько близко, что она ощущала его запах: запах свежести, аромат мятного мыла и легкого терпкого одеколона.
Она хотела убежать, найти другое место, где нельзя было бы ощущать близость его тела.
– Спрятались вы или нет… я иду! – закричала из-за дерева Грэтхен, и Фрэнсин, поняв, что, если сейчас она тронется с места, Грэтхен заметит движение в кукурузе, вместо этого опустилась на землю.
Трэвис сделал то же самое и улегся так близко к ней, что она ощутила исходивший от его тела жар. Фрэнсин тут же села, пытаясь хоть как-то отдалиться от него. Она нахмурилась, а Трэвис между тем сел рядом, тесно прижав бедра к ее ногам.
– Ты помнишь ту ночь, когда мы спрятались на кукурузном поле, а Поппи, проклиная тебя, бушевал из-за твоих отметок? – спросил Трэвис.
Несмотря на то что ее смущала его близость, Фрэнсин не могла удержаться от улыбки при этом воспоминании.
– Ты помнишь, как он был зол? Я думала, он поймает меня и спустит с меня шкуру!
– Он знал, что ты достаточно умна, чтобы учиться гораздо лучше, – заметил Трэвис, глядя на нее добрыми глазами.
– Так оно и было, – легко согласилась она.
Он нагнулся к ней ближе и обдал ей щеку своим теплым дыханием.
– Тогда я в первый и единственный раз увидел, как ты плачешь. – Кончиком пальца он нежно, – как перышком, провел у нее по щеке. – По лицу твоему стекали большие, прозрачные слезы, и я хотел закричать, наорать на Поппи за то, что он заставил тебя так плакать.
У Фрэнсин быстро забилось сердце, а во рту пересохло. Она понимала, что ей лучше бы сбежать от Трэвиса, не позволять ему трогать ее, да еще так ласково и откровенно. Но она не могла. Она словно застыла на месте, плененная его близостью.
– Ты так боялась, что Поппи отошлет тебя обратно. И часами плакала у меня на руках.
Фрэнсин слегка кивнула головой, мечтая о том, чтобы он убрал с ее щеки руку, и одновременно желая, чтобы он этого не делал.
– Я подумала, что в конце концов слишком сильно оттолкнула его от себя. – Фрэнсин закрыла глаза, припоминая, какие чувства овладевали ею в ожидании вспышки гнева Поппи.
В такие моменты она понимала, что, хотя и ненавидела свою жизнь здесь, с Поппи, сама мысль о том, что ей пришлось бы жить где-нибудь в другом месте, казалась ей еще более ужасной. А иногда она думала, что, если ей придется жить без Трэвиса, она погибнет. Теперь она знала, что это не так.
– Фрэнсин. – Голос его прозвучал тихо, и когда она открыла глаза, то сразу поняла, что он собирается ее поцеловать. Но да поможет мне Бог, я сама этого хочу!
Губы его коснулись ее губ, сначала робко, а потом все более страстно. Сладкие, знакомые ощущения ворвались в нее, пробуждая страсть и желание. Последние пять лет она провела, пытаясь забыть его жаркие поцелуи, обжигающие прикосновения. Но один-единственный поцелуй перевернул в ней все, возвратив прежние ощущения. Ее затопили воспоминания о той незабвенной ночи, когда они любили друг друга.
Он теребил пальцами ленточку, что связывала ее волосы. Наконец ему удалось их распустить; густые пряди рассыпались по спине. Зарыв в них лицо, он вдыхал этот сладостный аромат.
– Поппи, я тебя нашла! – как сквозь туман до сознания Фрэнсин долетел восторженный смех Грэтхен, и она отшатнулась.
Взгляд Трэвиса был переполнен жадной, ненасытной страстью, как тогда, много лет назад. Ее испугало, что страсть по-прежнему не оставляла их, несмотря на расстояние и время. Они и тогда не могли насытиться любовью, и, уж конечно, не могли позволить себе этого сейчас.
– Поппи водит, Поппи водит! – вопила Грэтхен.
– Не надо тебе было этого делать, – тихо произнесла Фрэнсин, подняв руку и коснувшись своих губ.
В темных, бездонных глазах Трэвиса промелькнули задорные искорки.
– Я знаю. – Потом он поднялся и побежал к крыльцу, где уже стояли Грэтхен и Поппи.
Фрэнсин еще несколько мгновений сидела в зарослях кукурузы, пока сердце ее не успокоилось и дыхание не восстановилось. Она заметила на земле свою ленту и поспешно стянула волосы в привычный хвост.
Обретя наконец душевное равновесие, Фрэнсин поднялась и медленно пошла туда, где ее ждали остальные.
Они еще три раза сыграли в прятки. Фрэнсин уже более осторожно выбирала для себя укромные места, чтобы не столкнуться ненароком с Трэвисом. Тут наступили сумерки, и дальше играть стало невозможно.
* * *
– Пора мыться и спать, – сказала Фрэнсин Грэтхен.
– Да, и мне уже надо домой, – спохватился Трэвис.
– До свиданья, Трэвис, – сказала Грэтхен и потянула его вниз, чтобы поцеловать в щеку. – Мы еще будем играть, и я найду тебя, где бы ты ни спрятался.
Он засмеялся и нежно коснулся кончика ее носа.
– До свиданья, дорогая. Крепко спи, и пусть не кусают тебя комары!
Грэтхен засмеялась. Трэвис выпрямился и посмотрел на Фрэнсин.
– Доброй ночи, Фрэнни.
Она кивнула; он вышел, забрался в свой пикап. Фрэнни! Никто, кроме Поппи и Трэвиса, не называл меня так, с тоской в сердце подумала Фрэнсин. Она следила за огнями его грузовика и оставалась на крыльце, пока он не вошел в дом и в гостиной не зажегся свет.
Думает ли он сейчас обо мне? О нашем поцелуе? Почему, ну почему он поцеловал меня? И почему я позволила ему сделать это? Она повернулась и вошла в дом. Поппи уже исчез в своей спальне, а Грэтхен готовилась к купанию.
Час спустя Фрэнсин уложила приятно пахнувшую, чистенькую Грэтхен в постель. Потом присела на край кроватки и погладила дочку.
– Спокойной ночи, дорогая, – сказала она.
Грэтхен взглянула на маму сквозь полуопущенные ресницы.
– Как здорово было играть в прятки, правда, мамочка?
– Очень здорово, – ответила Фрэнсин.
– А мы можем остаться здесь навсегда, мамочка? Мне здесь нравится. Я люблю Поппи и дядю Трэвиса.
– Дядю Трэвиса?
Грэтхен хитро улыбнулась.
– Я решила притвориться, что он – мой дядя. Мне он ужасно нравится.
– А ты не будешь скучать по Нью-Йорку и всем твоим друзьям в детском саду?
Гретхен задумчиво сморщилась.
– Да, я буду по ним скучать, но мне здесь нравится больше, чем в Нью-Йорке.
Фрэнсин нагнулась и поцеловала ее.
– Теперь засыпай. Уже поздно. Мы завтра с тобой поговорим.
Грэтхен кивнула и закрыла глаза. Фрэнсин вышла из комнаты. Ее смутил этот разговор. Я не хотела бы, чтобы Грэтхен здесь понравилось. Ведь это только все осложнит.
Она вышла на крыльцо, где уже полностью царствовала ночь. Сев на кресло-качалку, она поднесла пальцы к губам, вспоминая поцелуй, которым они обменялись с Трэвисом. Нельзя, чтобы это повторилось вновь. Не хочу, чтобы Трэвис проник в мое сердце. Больше, чем когда-либо, она понимала, как важно для нее сейчас собрать деньги и уехать… уехать прежде, чем сердце ее снова будет разбито.
* * *
Трэвис соскочил с дивана и схватил трубку звонившего телефона.
– Алло?
– А, ты дома. Я пыталась дозвониться раньше, но никто не брал трубку. – Голос Сьюзи доставил ему несказанное удовольствие.
– Я был у Поппи, – объяснил Трэвис. Он перенес на диван телефон и уселся поудобнее.
– О, да, я слышала, Фрэнсин приехала в город.
– Да.
– Итак?
Трэвис почувствовал в голосе сестры нетерпеливые нотки.
– Что «итак»? – раздраженно спросил он.
После своего недавнего замужества сестра, похоже, назначила себя его личной свахой.
– Итак… ты уже видел ее? Остались ли между вами какие-нибудь искорки чувства?
Искорки? – усмехнулся про себя Трэвис. Черт побери, я почувствовал шквальный огонь, а не искорки, когда целовал Фрэнсин. Однако он никому не собирался в этом признаваться, особенно своей доброй, чрезмерно любопытной младшей сестренке.
– Сьюзи, это все в прошлом. Фрэнсин и я – мы были просто чокнутыми детьми.
Сьюзи так громко вздохнула, что было слышно даже по телефону.
– Я просто подумала… понадеялась…
– Да ну, не надо, – перебил ее Трэвис. – Фрэнсин приехала сюда ненадолго, отдохнуть. Она занята карьерой. У ее ног весь Нью-Йорк. А в этом городе, я уверен, полно всевозможных умных, респектабельных мужчин, которые могут повести ее в модные рестораны, на постановки на Бродвее. И ей, конечно же, никакого дела нет до простого фермера. – Почему-то от одной мысли об этих городских пижонах, встречающихся с Фрэнсин, сердце у него болезненно сжалось.
– Трэвис, для меня ты всегда будешь больше, чем простой фермер, – мягко пожурила его Сьюзи. – Для меня ты всегда был героем.
Он улыбнулся, от слов сестры по всему телу растеклось тепло. Уж я-то никогда не считал себя героем. Я просто человек, который занимается своим делом, делает то, что считает нужным для своей семьи и для тех, кого любит. Однако мне ясно одно: я буду настоящим глупцом, если забуду, что я – простой фермер, довольный своей неприхотливой жизнью. Этого было недостаточно для Фрэнсин пять лет назад… и уж тем более мало будет сейчас.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Фрэнсин протерла стойку и посмотрела на часы. Девять тридцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17