От страха у него свело все внутренности. Одна рука сына вдруг выскользнула и упала на кровать. Теперь голова Джонатана была повернута к нему. Эдвард тупо уставился в искаженное гримасой лицо. Бескровные губы растянулись, открывая оскал зубов, синие веки были закрыты. Кожа под дрожащими пальцами Эдварда оказалась холодной и липкой, как слизняк.
Он повернул сына на спину и сильно встряхнул, охваченный паникой:
– Джонатан! Проснись, Джонатан!
Голова Джонатана снова упала на грудь, а Эдвард, спотыкаясь, ринулся к двери, с рвущимся из горла криком: «Скорую»!»
Из спальни прибежала Фиона. Позади стояла Мораг, зажимая рот ладонью. Но это не помогло заглушить ее жуткий пронзительный визг.

Когда четыре часа спустя Эдвард открыл входную дверь, навстречу ему из кухни торопилась Эми, с мертвенно-бледным лицом. Странно, подумал Эдвард, что он никогда раньше всерьез не задумывался об Эми, о ее месте в их жизни.
Когда она спросила, как себя чувствует Джонатан, он пожалел, что не позвонил ей. Ведь все это время она здесь волновалась.
– Он все еще очень слаб, – ответил он. – Ему сделали промывание желудка, а сейчас проверяют на наличие повреждений печени. Это парацетамол, видите ли, – объяснял он голосом молодого врача, который с ним разговаривал.
– Боже мой, боже мой! Бедняжка!
Эми была вне себя от горя. Для него Эми всегда была уборщицей, которая могла покормить детей ужином, когда они с Фионой поздно возвращались, и вообще присмотреть за ними в случае чего.
Она плакала, комкая в руках насквозь промокшую бумажную салфетку.
– Ну что вы, что вы, – глупо пробормотал он.
Эми была с ними с тех пор, как родился Джонатан. Фиона время от времени приглашала какую-нибудь няньку, когда отправлялась играть в бридж, в теннисный клуб, в спортзал, но от этого не было проку. Дети все равно торчали на кухне, у Эми. Эми заботилась о них, всегда была им рада. Она, осенило Эдварда, была им матерью.
– Давайте, Эми, – он неловко положил руку ей на плечо, – приготовьте нам по чашечке чаю.
Она встала, обрадовавшись возможности заняться делом.
– Да, да, конечно, мистер Стюарт. Я думаю, вы проголодались. Я держу для вас отличный кусок говядины.
Эдвард пошел за ней на кухню. Ему почему-то не хотелось одному сидеть в гостиной.
– Вы садитесь, мистер Стюарт. Сейчас я налью вам чаю.
Эдвард кивнул и сел на стул у плиты, а Эми захлопотала, проверяя мясо в духовке и ставя чайник на подогретое блюдо. Пришел Лобби и лизнул ему руку. Эдвард вдруг едва не расплакался. Такого с ним еще не бывало.
Эми поставила для него прибор и усадила его к столу. За едой он рассказал ей, что Фиона осталась в больнице, а Мораг с приятелем пошли куда-то перекусить.
– Ах, я совсем забыла. Звонил мистер Урхарт, – сказала Эми с виноватым видом.
– А вы?
Она покачала головой.
Эдвард кивнул в знак благодарности:
– Я позвоню ему, как только решу, как мы все это представим.
– И еще какой-то мистер Коннелли из «Ньюс».
Эдвард собрался с духом:
– Ладно. Я поем и позвоню ему.
После еды он почувствовал себя лучше. Отодвинув тарелку и чашку, он сказал:
– Пойду займусь делами.
Эми, кивнув, взяла его тарелку.
Гостиная опять блестела чистотой, как он любил. Розы, которые срезала Эми, наполняли ее своим ароматом.
Эдвард с тоской вспомнил вчерашний день. Вчера жизнь была прекрасна. Он проигрывал в воображении прошлый вечер, но на этот раз Джонатан был с ним, болтал с гостями, приятный, внимательный молодой человек. Он увидел себя нежно обнимающим сына за плечи.

Сидя в больничном коридоре, пока Джонатану делали промывание желудка, он был зол как сто чертей. И что это взбрело мальчишке в голову?
Самоубийство.
Врач устроил форменный допрос с пристрастием. Этот юнец допрашивал его. Что принимал Джонатан? Выпивал ли он? Употреблял ли наркотики? Когда это случилось? Был ли он чем-нибудь расстроен?
Какие глупые вопросы. Они не имеют отношения к их жизни. Мой сын мне чужой, вдруг подумал Эдвард, агрессивный, несносный, грязный чужак, который просто занимает одну из верхних комнат в моем доме. Будь он жильцом, я бы вышвырнул его на улицу.
О пустой бутылке водки и о пачке парацетамола врач узнал от Фионы. Она же рассказала ему, что у Джонатана были проблемы с учебой и это его угнетало, но что в последнее время мальчик повеселел.
Затишье перед бурей.
– А что его друзья? – спросил врач.
– Какие друзья? – сказала Мораг. – Джонатан дружит только со своим компьютером.

Эдвард налил себе виски и зашагал по комнате. Попытка самоубийства – это звучит ужасно. Он не допустит, чтобы эти слова произносились вслух. Он расскажет Урхарту, и дальше дело не пойдет. Его сердце сжалось при мысли, что о происшествии может узнать сэр Джеймс.
Уныние сменилось гневом. Он негодовал на тех, чьи дурацкие фокусы рушат его планы. Джонатан не имел ни малейшего понятия о том, что творил.
Но все должно быть хорошо. Все будет хорошо.
Эдвард поднялся наверх в спальню Джонатана. Окна были открыты, Эми навела тут порядок. Она сменила постельное белье и унесла пустые бутылки. Запах затхлости, раздражавший его ранее, выветрился. Эдвард стал ходить по комнате, брать вещи, открывать ящики, стараясь понять, о чем думал его сын, сколь безумными ни оказались бы его мысли.
Компьютер оставили включенным. Эдвард слышал, как он гудит. Но монитор не горел. Эдвард решил поближе рассмотреть самое ценное из сокровищ сына.
Его единственный друг, как сказала Мораг.
Экран зажегся, показывая кучу значков. Эдвард стал щелкать значки мышкой. Открылись записи по физике, подготовка к экзамену. Эдвард просматривал документ с чувством удовлетворения, пока не наткнулся посередине на строчку, изобилующую восклицательными знаками:
Проклятая школа! Проклятая физика! Проклятый Кембридж!
Какой-то детский лепет. Детский лепет вперемежку с ругательствами. Очень типично.
Он кликнул еще один значок. Желание исследовать жизнь сына внезапно прошло, и он отвернулся. Нужно позвонить Урхарту. Договориться об интервью. Собраться с мыслями.
Но что-то заставило его вновь повернуться к компьютеру.
На экране было уведомление о двух новых письмах, поступивших по электронной почте. Одно было от Марка, которого Эдвард смутно помнил как школьного приятеля Джонатана. Другое послал какой-то Саймон.
Эдвард прочел оба.

31

Чутье никогда не подводило Билла Уилсона, и он был уверен, что не подводит и сейчас. Звонок от Коннелли убедил его в этом.
Скоропостижный отъезд сэра Джеймса в Париж был чертовски кстати. Шеф сообщил, что в отсутствие сэра Джеймса он может общаться с его адвокатом. Сэр Джеймс готов оказать любую помощь.
О да, думал Билл, готов примерно так же, как протестант преклонить колена.
Дженис ждала его распоряжений.
– Отлично. Пора выписывать ордер на обыск.
Дженис выпучила глаза:
– Где, сэр?
– В имении сэра Джеймса. Фолблер, кажется, оно зовется.
– Сэр?
– А точнее, Дженис, в коттедже в Фолблере.

Джим Коннелли не привык к дневному свету, решила Крисси. У него был вид человека, который наблюдает деревья и траву только по телевизору.
Он шел к ним по дорожке. Крисси сразу поняла, что это он, хотя никогда раньше его не встречала. Похоже, что ему нужно выпить, пришло ей в голову. Она часто видела таких, как он. Слишком часто.
Нейл не мог долго стоять выпрямившись, и потому он облокотился о перила, будто его интересовала мутная сонная речка, протекавшая под мостом.
Легонько его толкнув, она сказала:
– Он идет.

Паб находился на полпути к Чаринг-кросс. Нейл кивнул бармену. Они с Крисси удалились в кабинку в глубине зала, предоставив Коннелли самому позаботиться о выпивке. Бармен без напоминаний сделал две водки. Коннелли заказал себе имбирное пиво со льдом.
Глотнув водки, Нейл бережно облизал разбитую губу.
– Кто-то испортил тебе фасад, – заметил Коннелли.
– Ага.
– Хочешь рассказать, за что?
– У меня были фотки. Они хотели их забрать.
– Этот парень, о котором ты говорил?
– Его друзья.
– Ну и что я должен делать?
Нейл уставился на журналиста:
– Я думаю, что всего мерзавцев пятеро.
Он сжимал руку Крисси, ногти впивались ей в ладонь. Она еле сдерживалась, чтобы не заорать от боли.
– Я видел только одного из них, но он упоминал остальных. Они используют разные имена. Одного зовут Саймон. Он у них спец по компьютерам. Тот, которого я знаю, называет себя Калигула. Он думает, что я не понимаю почему, но он ошибается.
Нейл поглядел в сторону двери. Кто-то вошел. Бармен, перехватив его взгляд, покачал головой.
Коннелли вертел в руках стакан и ждал продолжения.
– Калигула любит пожестче, – сказал Нейл. – Он накидывает что-нибудь мне на шею и затягивает, пока не кончит.
– Вот так и умер Джеми Фентон, – заметил Коннелли.
– Я знаю. – Нейл кивнул бармену, и у них на столике появились еще две водки. Коннелли пошарил в кармане и вытащил десятку. Нейл подождал, пока бармен уйдет, и затем продолжил:
– В прошлый раз я вырвался, когда зашло уж слишком далеко. Придурок не связал меня как следует. Чересчур торопился. – Он отхлебнул водки. – Мы ездим в коттедж в парке возле какого-то большого дома. Он отвозит меня и привозит обратно. Мне не видно, куда мы едем. Он завязывает мне глаза и руки. Любит развлекаться в машине, – деловито объяснял Нейл.
– Ты не знаешь, где этот коттедж?
– Нет. – Нейл растянул разбитый рот, обнажая великолепные зубы в жалком подобии своей прежней улыбки. – Но однажды я приметил, как кое-кто оттуда уезжает. У ворот остановилась машина. Внутри сидели мужчина и женщина. На этой неделе я видел их фотографию в газете. Его зовут Эдвард Стюарт.
– Боже! – Коннелли едва не поперхнулся своим пивом. Его стакан со звоном ударился о стол – Я знаю, где это. Это Фолблер. Владелец имения – сэр Джеймс Далримпл, бог и повелитель Эдварда Стюарта.
– Ну?
– Ну! Он нас обоих в порошок сотрет.
Нейл вырвал свою руку у Крисси и вскочил, брызжа проклятьями сквозь стиснутые зубы. Крисси снова схватила его за руку:
– Не надо, Нейл.
– Когда я прочитал ту заметку в газете, я не думал, что вы такой. Я думал, что вы другой. А вы такой же, как и все остальные.
– Сядь и заткнись. – Коннелли разозлился не меньше Нейла. – Надо мне подумать или нет? Мне надо подумать, как мы примемся за дело. Если я правильно понимаю, ты хочешь их достать?
Нейл молча таращил глаза, потом сел.
– Ну еще бы не хочу.
– Хорошо. И я тоже. – Коннелли улыбнулся. – И еще я хочу ухватить за рожу этого красавца Эдварда Стюарта и засунуть ее в его собственную задницу.

32

Эдвард перенес интервью с Коннелли на половину пятого. Потом позвонил в больницу. Фиона почти успокоилась.
– Джонатану гораздо лучше, – сказала она, – но пока сохраняется вероятность поражения печени. Если бы ты только раньше нашел его.
Эдвард предпочел не заметить ее обвинительного тона и пообещал приехать в больницу сразу после интервью.
– Что ты сказал Иену?
– Я сказал ему правду. Он считает, что огласки удастся избежать.
– Хорошо было бы.
Она пожелала ему удачи. Да, удача ему понадобится как никогда.
Он подумывал рассказать ей об электронном письме, но что-то удержало его. Он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о том, что он прочитал на экране компьютера.
Даже Фиона.

Прочитав письмо, Эдвард пошел в ванную, где его вырвало. После этого он забегал по дому, громко ругаясь.
Когда он успокоился, то начал размышлять.
Что было бы с Джонатаном, если бы он сообщил в полицию об этом письме? Эдвард содрогнулся. Это было бы ужасно. Они стали бы расспрашивать Джонатана об этой… этой гомосексуальной связи. В конце концов, может статься, что это просто чушь. Чего только дети не напишут в своих мейлах. Пускают друг другу пыль в глаза.
Нет. Он должен помалкивать. Ради Джонатана. Следует подождать, пока Джонатан будет вне опасности и у них выдастся возможность поговорить. Его долг – защищать своего сына.
Джонатану для выздоровления нужен покой. Он не справился бы с потоком вопросов прямо сейчас. Не дай бог, думал Эдвард, что-нибудь просочится в газеты.
Он заглушал в себе слабый голос совести, который напоминал ему о других детях, попавших в сети педофилов. Он сообщит в полицию, но не сейчас. Он займется всем этим, когда Джонатану станет лучше. Ради Джонатана их семью необходимо уберечь от скандала.
К Эдварду постепенно возвращалось хладнокровие. Он сосредоточится на интервью Коннелли. Ему и раньше доводилось переживать бури, переживет и эту.
Но сэра Джеймса придется посвятить, понял он. Он поддерживал Эдварда, продвигал его. Придется ему сказать.
Он оставил сообщение для сэра Джеймса у его секретаря в Париже. С просьбой перезвонить как можно скорее.
Потом он сел и стал готовиться к интервью.

Рона услышала, как Тони в лаборатории говорит по телефону. Только она направилась туда, чтобы узнать, кто звонит, как он появился в дверях лаборантской и сообщил:
– Крисси очень извиняется, но она плохо себя чувствует. Она выйдет завтра.
– Хорошо.
– Еще она просила передать, чтобы ты не беспокоилась.
– Спасибо.
Тони постоял, ожидая, не скажет ли она чего-нибудь еще, но она молчала. Он пожал плечами и вернулся к работе.
По крайней мере, она теперь знает, что у Крисси все в порядке. Судя по этому немногословному сообщению, с Нейлом тоже ничего ужасного не случилось. Но звонок избавил ее лишь от одной причины для беспокойства. Ей еще предстояло решить, как поступить с Гейвином, и это без помощи Крисси и ее здравого смысла.
Гейвин мог связать странности в ее поведении в ту ночь с результатами интернет-поисков и сообразить, что ребенок, которого она искала, имеет к ней какое-то отношение. Он не дурак. Но злодей ли он?
Злодей. Какое нелепое слово. С Гейвином ей было легко и надежно, она интуитивно доверяла ему. Напрасно она сразу не попросила его объясниться. Почему же она в нем сомневалась? Она поторопилась с выводами. Точно так же, как в истории с Шоном. Шон знал: что бы он ни говорил о той женщине в Галерее Кельвингроув, его уже осудили и приговорили.
Рона попыталась не отвлекаться от работы, но не тут-то было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22