— все эти графья, князья, были ее неутоленной страстью, ничего удивительного, что ее же любимый Вертинский навеял мне кладбищенские мотивы, удивительно другое — как это все ее аристократические заморочки не стоили деду карьеры, а то и головы Но с дедом вообще много чего удивительного — Кладбище, — сказал Манэ, сделав ударение на втором слоге Прозвучало торжественно и немного таинственно Манэ уже аккуратно парковал машину возле неброских кладбищенских ворот, осененных тенью пышных крон. — Там внутри есть русская церковь, — бесстрастно сообщил Манэ и вежливо поинтересовался — Вас проводить? — видно было, впрочем, что ему совсем не хочется бродить по кладбищу, пусть и овеянному славой упокоенных там людей К тому же на улице было жарко — Нет, спасибо Я поброжу недолго, оставайтесь здесь — ему действительно не нужны были провожатые и он был абсолютно уверен, что прогулка не займет у него много времени В конце концов, это был всего лишь каприз, навеянный минутными воспоминаниями детства Размышляя подобным образом, он покинул машину Стояло лето одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года Его звали Дмитрием Поляковым, от роду было ему тридцать девять лет В недалеком прошлом был он женат, но теперь состоял в разводе, успешно весьма занимался бизнесом и жил постоянно в Москве.
Двадцатый, страшный век пришел на планету и шквал немыслимых испытаний обрушился на головы людей Словно кто-то, впуская в дом новое тысячелетие, неплотно притворил после дверь и в оставленную щель сначала тонкой струйкой, а уж потом, полноводным потоком, вовсе сорвав ее с петель, хлынули страдания и беды Еще не прогремел выстрел в Сараево, и жив был несчастный эрцгерцог Фердинанд, и еще не грянули залпы на подступах к Зимнему дворцу, морозным январским днем 1905. Еще не свистели в воздухе нагайки казаков, а вздыбленные их кони не казались ожившими враз творениями Аненнкова, но уже в холодном и сыром, « чахоточном» воздухе Питера, под серым его небом, низко лежащим на крышах домов, была разлита тревога и ожидание грядущих страшных перемен Лихорадочное сумасшедшее, замешанное на крови и разврате веселье бушевало в городе В сияющих хрусталем и бронзой люстр, бриллиантами обнаженных женских плеч и рук великосветских салонах, пронизанных кокаиновым туманом, сотрясаемых сумасшедшими спорами и безумными виршами богемных сборищах, грязных вонючих трактирах темных рабочих окраин — всюду веселились одинаково, поправ все правила, нормы, мораль, так, словно нынешняя ночь, окаянная и последняя не только в жизни, но и на всей планете, а далее — темень, хаос и небытие окутают мир и в нем ничего, ни вечной жизни, ни расплаты, ни Страшного Суда и нет над ними более Великого Судии и ничего нет, коме темных холодных, пронизанных страхом и пороком ночей. Смутные, страшные, одни отвратительнее другого слухи, грязными тяжелыми волнами несла по городу молва, как безразличная ко всему темная холодная река катила свои волны в гранитных коридорах набережных. Но и они уже не потрясали умы и не заставляли трепетать сердца, ибо нечеловеческое, сродни дьявольскому шабашу веселье прочно поселилось в городе рука об руку с мрачной тупой апатией приговоренного к скорой смерти узника Так и жили с начала века. А слякотной и промозглой декабрьской ночью встречали год 1917 Был уже четвертый час пополуночи Сильно шумела молодежь в гостиной. громче других слышался пьяный голос Стивы — ее младшего сына Степушки, звавшего всех ехать в какой-то кабак на Васильевском Он спешил побыстрее покинуть дом, чтобы там без родительских глаз разгуляться уж так, как привык последние годы Пускай едет — ей и вправду было все равно-сын давно стал далеким, чужим молодым мужчиной, из той породы, . что всегда не вызывала в ней ничего кроме гадливости и отторжения. Но теперь с этим ничего поделать было нельзя и в душе она желала, чтобы он поскорее покинул дом, женившись или поступив на военную службу Плохо было то, что они непременно утащат с собой Ирину — семнадцатилетнюю красавицу — младшую последнюю дочь, но и с этим даже бороться не было у нее сил К тому же страшное подозрение вот уже несколько месяцев снедало ее душу — глаза Ирины и без того огромные, последнее время казались ей неестественно расширенными, словно безумными, блестящими фарфорово, как у дорогой искусно исполненной куклы, речи были туманны и невнятны. Она бывала лихорадочно активна, все порывалась что-то делать — писать стихи, сочинять музыку, немедленно ехать в госпиталь и там ухаживать за самыми тяжелыми ранеными, потом вдруг начинала бранить государя и правительство доказывала неизбежность и необходимость срочных революционных перемен, а потом надолго впадала в апатию, более напоминающую транс и часами сидела, не меняя позы и не отводя невидящих глаз от какой-то одной случайно избранной ею точки на стене или в оконном проеме Она все более утверждалась в мысли. что дочь сражена порочным недугом наркомании и не знала способов и путей с этим бороться Все чаще ей становилась известно, что Ирина сопровождает брата во всех его похождениях и теперь они оба возвращались домой под утро, почти не таясь и лишь слегка приглушая голоса, проходя мимо ее комнаты, а после до самых сумерек оставались в постелях. выходя к чаю, когда уже зажигались под окнами особняка газовые фонари, измотанные и помятые будто и не спали вовсе весь минувший день Она почти не говорила с ними, если не считать обыденных фраз, без которых просто невозможно обойтись, живя под одной крышей и совершенно не имела представления, как будут жить они дальше В будущем мерещилось ей что-то ужасное настолько, что она даже не могла себе представить этого в более ли менее определенных картинах, и от этого сердце в груди почти переставало биться, замирало предчувствуя словно скорую страшную кончину Ужасным было и то, что ей не кому было рассказать о постигших ее бедах и страданиях Несколько лет назад она овдовела и кроме двоих детей рядом теперь не было ни одной близкой души Делиться же подобным с приятельницами не принято было в их кругу, да хотя бы и в память о покойном муже, она никогда не посмела бы вынести такой позор из величественных стен своего прославленного дома В молодости очень близка душевно была она со своей сестрой — Ольгой, но та каким-то совершенно непостижимым образом — потому что и увлечения, и круг чтения, и верования и представления о жизни у них, как казалось ей, были безумно схожи, вдруг решительно отреклась от мирской жизни, со страшным скандалом покинула родительский дом и приняла постриг в одном из небольших монастырей на юге России Они переписывались изредка, но все реже и реже, потому что каждой из них жизнь другой казалась далекой и неинтересной — писать, стало быть, было не о чем. Сейчас ей было лишь известно, что сестра жива и по-прежнему монашествует далеко на юге. Но мысли написать ей о своей теперешней боли не приходило в голову — Ольга стала совершенно чужим ей человеком, даже облик ее в памяти бы размыт и переменчив, иногда сестра вспоминалась ей одной, а иногда в совершенно иначе, и, перебирая иногда, в минуты особой тоски старые семейные фотографии она с удивлением смотрела на молодую девушку с глубокими, тогда уже строгими, задумчивыми глазами и тяжелой темной косой, переброшенной через плечо Громко хлопнула дверь парадной — дети покинули дом, ей не хотелось даже думать о том, куда они направятся теперь Стараясь не шуметь, прислуга убирала посуду в гостиной, боясь потревожить сон хозяйки Была половина четвертого утра.Наступил год одна тысяча девятьсот семнадцатый В девичестве ее звали княжной Ниной Долгорукой, теперь же ей шел пятьдесят третий год и она звалась баронессой фон Паллен.
День и впрямь выдался жарким — он ощутил это сполна, едва покинув прохладный салон автомобиля и ступив на раскаленный асфальт улицы. Однако уже через несколько минут зной перестал быть нестерпимым и даже просто раздражать его — он шагнул за кладбищенские ворота, а там под сенью деревьев в тиши и покое аллей и дорожек, посыпанных мелким шуршащим гравием, дышалось совсем иначе. Воздух был пропитан ароматом цветущих кустарников, молодой травы и свежей земли, особенно сильным в жарком мареве дня, но именно это и скрадывало жару, делая ее не столь ощутимой. Чем-то еще был насыщен этот воздух, и он не знал тому названия, но именно так всегда пахнет на кладбищах, причем именно на юге Много лет назад, когда живы были еще родственники бабушки в маленьком южном городке, . она наносила им визиты каждое лето и иногда брала его с собой. Там они обязательно ходили на кладбище, посещая многочисленные могилы умершей бабушкиной родни. На это уходил как правило целый день и он очень хорошо помнил маленькое ухоженное кладбище с аккуратными дорожками также посыпанными гравием и строгими скорбными пирамидальными тополями, обрамляющими главную аллею и даже название его помнил до сих пор — кладбище называлось « Госпитальным» Сейчас знаменитое на весь мир русское кладбище в предместье французской столицы чудным образом напомнило ему то, далекое маленькое, теперь возможно уже и стертое с лица земли какими-нибудь новостройками кладбище. Как он помнил, оно находилось едва ли не в центре города, и такой исход был наиболее вероятен. Еще он вспомнил, что однажды спросил бабушку, почему кладбище называется госпитальным, и она объяснила ему, что сначала здесь хоронили солдат скончавшихся от ран в госпитале во время войны — Какой войны? С фашистами? — тут же полюбопытствовал он, будучи, как любой мальчик в его возрасте, увлечен войнами и их историей — Господи, конечно же нет, глупенький, — ответила бабушка, — Гражданской войны, с белыми. Пойдем, я покажу тебе монумент красным солдатам Они довольно долго пробирались в дальний конец кладбища, к самой ограде, здесь дорожки были слегка запущены, кустарники и высокая трава отвоевывали себе их пространство. Но бабушка была женщиной целенаправленной — в конце концов они выбрались на маленький пятачок, в центре которого высился небольшой обелиск из белого камня увенчанный красной звездой "Героическим бойцам красной гвардии, павшим в борьбе с белогвардейскими мятежниками Октябрь! 921 года" — такие слова были высечены на обелиске, а три белые мраморные плиты под ним были испещрены именами похороненных здесь солдат революции Бронза на тиснение букв кое-где облупилась, и слова читались с трудом, но дежурные венки, правда, тоже слегка пожелтевшие, и с выцветшими лентами подпирали обелиск со всех сторон, подчеркивая, что память красных бойцов местные власти все-таки чтили. Бабушка, однако, осталась недовольна, и осуждающе покачивая кружевным старорежимным зонтиком, под которым скрывалась от палящих лучей южного солнца, грустно заметила — А ведь здесь похоронены и дедушкины товарищи чекисты, убитые мятежниками Он бабушкину реплику почти не расслышал, потому что внимание его привлекли какие-то странные бугорки, прилепившиеся к щербатой кирпичной стене, опоясывающей кладбище, густо поросшие высоким бурьяном под которым проглядывалась прошлогодняя пожухлая и местами гниющая листва — Там что, мусор складывают? — спросил он бабушку, указывая туда пальцем. Проблема мусора взволновала его не случайно, бабушка его была великой аккуратисткой и засохшие цветы и черепки кем-то разбитой вазочки, собранные ею с могилы родственников, не выбросила за ограду, а педантично сложила в пластиковый пакетик, которые поручила ему донести до помойки возле кладбищенских ворот Пакетик сильно его обременял и сейчас он обрадовался возможности от него избавится, но ошибся. Более того, бабушка от чего-то рассердилась — Нет, не мусор Что ты везде суешь свой нос! Там зарыты преступники, — она схватила его за руку и почти поволокла назад, но он не обратил на это внимания, так был потрясен услышанным — Как зарыты? Без гробов? — почему-то он именно так представил себе значение слова « зарыты» В другом случае, бабушка, наверное бы сказала — похоронены — Господи, Боже мой! Что ты несешь? Откуда я знаю, как они зарыты? — они почти бежали по заросшей тропинке, пробираясь к центральной аллее, но он не унимался — Какие преступники, бандиты?— Белогвардейцы, мятежники Они убили дедушкиных друзей, я же говорила тебе, ты ничего не слушаешь, — бабушка почти плакала, так расстроил он ее своей любознательностью, но в него словно вселился бес — А кто их зарыл?— Да замолчи ты, прости Господи душу мою грешную! Это не ребенок, а наказание Господне! Откуда я знаю, кто их зарыл? Солдаты, наверное или заключенные… Все, немедленно закрой свой рот и чтобы я тебя больше не слышала Мне сейчас будет плохо с сердцем!Этого он боялся Когда бабушке становилось плохо с сердцем, пугался даже дедушка Говорили, что у нее стенокардия или грудная жаба, от одного этого названия ему хотелось плакать Теперь он немедленно замолчал, и тема был навсегда закрыта А потом он просто все это забыл, чтобы тридцать с лишним лет спустя вдруг вспомнить отчетливо и ярко, ступив на тенистые аллеи русского кладбища Сент — Женевьев де Буа под Парижем Странная все же штука, наша память, — подумал он, но долго предаваться размышлениям и воспоминаниям ему не пришлось, внимание очень скоро оказалось приковано к могильным плитам и надписям на них. Он медленно читал их, шагая вдоль безлюдных аллей, и ему иногда начинало казаться, что тихо шелестят страница истории, или вдруг оживали в памяти поэтические строчки, отзываясь на имя, высеченное на мраморе или граните. Душа же пребывала в состоянии удивительно покоя и умиротворения, которое редко испытывал он в своей суетной жизни. И не было не печали, ни тоски. Не скорбью веяло от старых плит, а тихой светлой грустью И это редкое состояние души его вместе с удивительным ни на что не похожим ароматом растворенном в горячем, но не душном воздухе было так приятно и восхитительно даже, ( хотя в обыденной жизни он был чужд какому бы то ни было пафосу и уж тем более, чувствительной восторженности), что хотелось чтобы это длилось вечно Он не замечал времени и все шел и шел вдоль величавых гробниц, не чувствуя усталости и не намереваясь возвращаться в машину по крайней мере в ближайшие часы Был рабочий день, и аллеи кладбища были совершенно безлюдны, поэтому он сразу обратил внимание на женщину, неподвижно стоящую возле одной из могил в самой старой части кладбища Он как раз направлялся туда и сейчас несколько замедлил шаг, размышляя прилично ли будет пройти мимо нее.
1 2 3 4 5 6 7 8