https://wodolei.ru/catalog/dushevie_paneli/s-dushem-i-smesitelem/
Есть там такой райончик, «пятак» называется. На нём, на этом «пятаке» расположено кафе «Экспресс», в котором постоянно встречаются наши информаторы с Дубиной лично или его помощниками. Прикрытие идеальное – там полно бомжей. Вот поэтому район всегда под нашим ежеминутным контролем. События развивались так: американский спецназ спровоцировал, – причём, подчеркиваю, умышленно, – негативное отношение к себе местного населения. – Генерал на минуту умолк. Главнокомандующий спросил:
– И что? В чём выразился этот негатив?
– Ммм… Капрал, командир патруля, выстрелил в людей с Подола. И не попал.
– Ну?
– А те попали. Подчёркиваю, это была самооборона в своём классическом виде.
– Видеозапись есть?
– Нет.
– Почему?
– Технический сбой, камера вела запись чуть левее событий. Звук есть, картинки нет.
– Понятно. Продолжайте. После этих событий граждане Подола были вынуждены попытаться скрыться от возможных репрессий. За ними организовали погоню, используя тяжелую бронетехнику. Танки «Абрамс» на Крещатике стреляют в русскоязычное население – это вам не кажется несколько необычным явлением? Мы решили, что это нарушение паритетного договора и предприняли ответные, и подчеркну – абсолютно адекватные меры. Группировку «Абрамс» уничтожили.
– Где она базировалась?
– На Софиевской площади.
– Мда… Собор хоть цел?
– Кирпичик не упал.
– А памятник?
– У нас применялось высокоточное оружие. Не пострадал ни один человек из гражданского населения. Мусора, правда, много осталось.
– Генерал, шестнадцать сбитых самолётов какое имеют отношение к Подолу?
– Прямое. Они пытались уничтожить группу наших штурмовиков.
– Да, логично. Хотя немного неудобно перед американцем. На Балканах идёт реальная война, а в Киеве, вроде бы де-юре мир.
– Де-факто, как вы видите, имеет отличия.
– Да, генерал. Имеет. Хорошо, оставим дело как есть. Насколько я понял, у нашей авиации потерь нет?
– Ни одного самолёта.
– Подумайте, как наш отряд МиГ-37 перебросить из Прилук на Балканы. Срок аренды базы в Прилуках скоро заканчивается, а что впереди – не совсем ясно. И. Активизируйте действия в районе Сараево и Дубровника. Вот это и есть наша главная цель. Сербы должны вернуть себе свой статус. У них его отобрали силой, придётся силой и возвращать. А дёргать Киев особо не стоит. Сегодня в девять вечера собирается Совет Безопасности. Я прошу вас присутствовать. Опишите, как начала развиваться ситуация, которую мы наблюдаем сейчас.
Штурм Киево-Могилянской академии всё время откладывался. Несколько раз приходил информация, что внутри здания остались заложники. После того, как при попытке проникнуть внутрь через окно, оттуда вылетел ПТУР и уничтожил стоящий на Контрактовой площади бронетранспортёр, американский спецназ не пытался даже проникнуть на первый этаж. Стало ясно, в здании держит оборону серьёзная группировка, а не уличные грабители банков.
– Сэр, как вы считаете, сколько там повстанцев? – спросил англичанин в звании полковника, командующий войсками, оцепившими академию, у своего заместителя, лысого капитана в чёрных очках.
– По нашим данным их около двухсот. От силы триста. Не совсем ясно, каковы их требования и цели, но продержаться они могут долго. Сэр, вы же знаете, что произошло. Это было ещё до вашего прибытия. В первом же бою, при попытке приблизится к зданию, погибло сорок четыре наших солдата. Это немыслимо! Киев бьёт рекорды! Такого не было в Ираке! Сорок четыре! Плюс девяносто два раненных.
– Мне не совсем ясны причины таких невероятных потерь, – ответил полковник, куривший трубку и мрачно глядевший на здание академии. – Мне очень, очень не совсем ясно.
– Мы не ожидали такой силы огневого удара. По информации осведомителей, в здании появился человек с автоматом. Ну, командир дежурной смены гарнизона решил, очевидно, сделать что-то вроде учений для солдат НАТО. А заодно и попугать потенциальных недоброжелателей. Провели эвакуацию студентов и три роты спецназа двинулись, – ну, типа перебежками, для эффекта зрелища, – к академии. Тот отряд, который атаковал перебежками со стороны улицы Межигорской, и пострадал. В него стреляли в упор, с двадцати метров из, минимум, шестнадцати пулемётов и десяти гранатомётов. Наши бойцы поставили дымовую завесу и срочно отошли, унося раненых. Никто не ожидал, что это будет Подольское Ватерлоо. В этом здании сидят серьёзные люди. С ними нужно разговаривать. Они выкинули обмотанный поролоном мобильный телефон.
– Где он?
– Возьмите.
Полковник посмотрел на телефон с таким видом, как будто это была красная кобра.
На Контактовой площади собралась вся бронетехника войск НАТО Восточного сектора Киева. Здание Киево-Могилянской академии окружили плотным кольцом со всех сторон. Сержант, который вызвался поднять и принести мобильный телефон, к которому был привязан метровый кусок ватмана, на котором было написано: «CONTACT», впоследствии получил награду за храбрость в прямых боевых действиях, его поздравляла королева Великобритании, и ожидала повышенная военная пенсия.
Стрелять из орудий и пулемётов по древнему памятнику архитектуры было строго запрещено из Брюсселя. Как в таких условиях провести операцию по захвату украинских мятежников, думали и в Вашингтоне и в Лондоне. Без артподготовки вести людей на верную гибель английский полковник отказался. Он имел право это сделать. Речь шла не о поле боя, а о площади в центре города.
Изредка со стороны академии бил очередями пулемёт. Ранил ещё двоих. Передвижение запретили. Несколько раз ухнул гранатомёт. Осколки рассыпались по броне танков. Но армада бронетехники молчала. Здание академии стоило очень больших денег. Стрелять в него было невозможно. По крайней мере, до особой команды.
Всего в операции было задействовано две тысячи четыреста пятьдесят солдат спецназа, армии и полицейских. Бронированное кольцо насчитывало пятьдесят четыре единицы тяжелой техники. В небе висели вертолёты «Блэк Хок» и «Апач». В воздухе Киевского региона патрулировали двенадцать эскадрилий боевых самолётов НАТО, стянутых со всей Украины. Уничтожение танков «Абрамс» на Крещатике и Софеивской площади повергло в шок командование Североатлантического альянса. Были предприняты меры для минимизации последствий возможного ядерного удара. Четыре установки «Пэтриот» стояли на Ильинской, Сагайдачного, Межигорской улицах и на Андреевском спуске. Два тяжелых самолёта разведчика системы глобального спутникового контороля кружили вокруг Киева. Шестнадцать самолётов НАТО, уничтоженных в течение нескольких минут в небе Украины, и к тому же без всяких видимых следов нападения, – этот факт заставил командование Североатлантического блока ввести на территории всего государства режим боевых действий. В воздухе это было сделано. Но на суше не получалось. Украина не была интернированным государством. Она была ассоциированным членом НАТО и политически разделённой на части страной с такой же разделённой столицей. В сущности, Киев был некой копией бывшего Берлина, поделённого на части, имел такое же разнородное, в плане политической ориентации население. И на фоне всего этого захватывают Киево-Могилянскую академию! Возникла проблема. Срочные секретные переговоры шли на всех уровнях, начиная с бандитов. А крайним во всём этом в любую минуту мог оказаться полковник Великобритании, командующий осадой.
Он тяжело вздохнул, вспомнил Ольстер, и взял телефон в руки. В этот момент тот и зазвонил.
– Да, – ответил полковник.
– Условие номер один – отвести все войска и позиции НАТО за пределы Киева. Условие номер два – отпустить из тюрьмы Гаунтанамо всех заключенных, старше шестидесяти лет. Условие номер три – дать публичные гарантии инициации проведения всеукраинского референдума с одним вопросом: хочешь ли ты быть в составе НАТО? Связь через час. – Трубку положили. Полковник сглотнул и вытер пот. Посмотрел на возвышающуюся вдали громадину здания академии. И быстрым шагом пошел к штабному бронетранспортёру.
– А Гаунтанамо ты влепил к чему? – спросил Француз у Седого.
– Чтобы боялись. Это раз. Но есть и два – уважаю старших.
– Да, Вова, ты прав.
– Наверное, пора отходить, – сказал Моня. – Я только что слушал радио. Метро уже не работает, с сегодняшнего дня. Остановили из-за событий на Контрактовой площади. Пешком пройдем до Днепра, у Француза есть катер. Поплывём на остров Змеиный, там нескончаемый запас пива. Россия и Белоруссия, вроде, с нами солидарны. Сенат США собирается на экстренное заседание. Во Франции объявлена общенациональная забастовка, в поддержку угнетённых украинцев, забаррикадировавшихся в Киево-Могилянской академии. Это всё по новостям только что сказали.
– Интересные новости, – сказал Француз. – А как там Алжир?
– Ох, Слава, достал ты своим Алжиром. Тебе что, Парижа мало? Париж – с нами.
– Ну, и то хорошо.
– И, правда, давай сваливать, – сказал Димедрол. – Мы сильно намутили, надо уходить. Да и патронов маловато. Гранат почти не осталось.
– Сваливать, так сваливать, – сказал Седой. – Пусть они нас здесь посторожат. С недельку.
Все двинулись в актовый зал. Прежде чем зайти в кладовую, где был вход в катакомбы, Моня ещё раз, осторожно, выглянул в окно. Кольцо бронемашин продолжало стоять на месте в знойной дымке раннего лета. Площадь пустынна, как поверхность Луны. В небе детонировали вертолёты. Было впечатление, что людей вообще нет. Одни только машины обступили оплот славянской культуры, основанный несколько столетий назад и, казалось, пытаются что-то понять. Уставились своими стволами как толпа баранов на новые ворота. Моня вздохнул и нырнул в узкий лаз. Проход за ним закрылся.
– Количество очень редко переходит в качество, так что можешь особо не стараться, – сказал второй первому, который быстро записывал в тетрадке один за другим бредовые стишки.
– Не надо меня учить, брат. Лучше я буду писать стихи, чем сутками пялиться на фотографии «Мерседесов», «Шевроле» и «Ягуаров».
– Тачки – это вещь!
– Я это уже понял.
Второй замолчал и продолжил отжиматься от пола. Двести двадцать один, двести двадцать два, двести двадцать три…
Первый нарушил тишину:
– Ты знаешь, кто такая та снайперша, которую мы грохнули позавчера?
– Нет. – Двести двадцать семь…
– Дочка хозяина всех шоколадных фабрик Украины. Адреналин ловила. Поймала.
– Да? – Двести тридцать три…
– И ещё. Слышал, что в Киеве мятеж?
– Нет. Что это такое – мятеж?
– Это война, но с другим названием.
– Там давно война. – Двести сорок два…
– Да нет, реальная война. Танки стоят на Контрактовой площади. На Софиевской подожгли штук пятьдесят «Абрамсов».
– Столько «Абрамсов» в одном месте не собирается. Врут.
– Ну, может меньше. – Помолчал. Сказал:
– Ты знаешь, я, наверное, свалю домой. Пойду и напишу рапорт. Если война у меня дома, какого черта я буду воевать на Балканах? А? Ты мне ответь – какого черта? И, передают по радио, что-то там сильно русский вопрос затронут. А у меня мать русская, в конце концов.
Двести шестьдесят… Упал, полежал, встал, сел. Сказал, вытерев пот со лба:
– Ты киевлянин, тебе виднее. Нас всё равно будут отводить. Ты же видишь, что здесь происходит? Тут воевать можно бесконечно. Сараево – город вечной войны. Ты сказал генерал. И я с ним согласен. А что наши сделали с американцами в Дубровнике! Ты же в курсе. Нет, здесь бой не прекратится никогда. – Встал, встряхнулся, помахал руками, расслабляя мышцы. Повернулся к первому.
– Ну что, пробежимся? Пока туман не рассеялся.
Первый отбросил тетрадку и сказал:
– Давай. Движение – жизнь.
И оба побежали по дорожке среди кустов можжевельника, окутанной утренним туманом. Вскоре их фигуры исчезли из виду. Начиналось жаркое лето две тысячи известного года.
Глава 3
Большая, серая, угрюмая собака брела по улице, прыгая через лужи. Пёс шел домой. Хозяйка завезла его километров за сорок, но он уже знал эту дорогу наизусть. Дерьмо ли жизнь? Для него это был не вопрос. Брёл, и всё. Он чувствовал, что хозяин его любит, но если бы пёс был человеком, то понимал, какова разница между хозяином и хозяйкой. И почему все нехорошие перемены в его жизни происходят исключительно в момент, когда хозяйка становится хозяином.
Подошел к закусочной «Макдональдс». Оттуда струились заманчивые запахи. Но крутиться рядом нельзя, это он знал. Быстрыми прыжками миновал опасную зону. Двинулся дальше. Тёмная фигура выросла перед ним.
– Иди сюда, мохнатый.
Пёс поднял взгляд, всеми своими органами чувств сканируя незнакомца. Флюиды были нормальные. Можно сказать, что парень свой. Вильнул хвостом. Незнакомец погладил его и взглянул в глаза. Пёс завилял хвостом сильнее.
– Старенький, брат. Пойдём, прогуляемся. – Протянул псу кусок сыра, достав его из сумки. Тот жадно схватил его и сразу проглотил. Стал смотреть на нового друга.
– Пойдём, пойдём…
Пошли. Миновали речной порт и двинулись по набережной, вдоль Днепра. Новый друг молчал и глядел на воду. Было раннее утро, солнце только-только показалось из-за серой многоэтажной линии левого берега.
– Бездомный, дружище? Или выгнали? Бывает, бывает… Ты мне скажи, кого в этой жизни не выгнали? В каком-то смысле.
Мимо проехала на большой скорости стайка велосипедистов, в чёрных очках, с рюкзаками и в наушниках. Пёс проводил их взглядом.
– Я тоже многих выгнал. Жалею теперь. Но себя, брат не переделаешь. И когда поймёшь это окончательно, вот тогда-то и наступает настоящая тоска.
Они миновали церквушку, стоящую на берегу, на самой воде. Возле двери стоял священник в рясе и, зевая, смотрел на них. Пёс поглядел на него.
– Да, мохнатый. Это называется церковь. Когда теряешь всё, идёшь сюда. Говорят, помогает. Но когда всего через край, сюда никто не ходит. Вот такое раздвоение души.
Человек с собакой пошли дальше, вдоль набережной. Солнце уже почти взошло и бросало огненные отблески на крыши домов. Подошли к небольшой гостинице на воде. У входа на трап стоял швейцар в тёмно-синем костюме и с блестящими погонами.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
1 2 3 4 5
– И что? В чём выразился этот негатив?
– Ммм… Капрал, командир патруля, выстрелил в людей с Подола. И не попал.
– Ну?
– А те попали. Подчёркиваю, это была самооборона в своём классическом виде.
– Видеозапись есть?
– Нет.
– Почему?
– Технический сбой, камера вела запись чуть левее событий. Звук есть, картинки нет.
– Понятно. Продолжайте. После этих событий граждане Подола были вынуждены попытаться скрыться от возможных репрессий. За ними организовали погоню, используя тяжелую бронетехнику. Танки «Абрамс» на Крещатике стреляют в русскоязычное население – это вам не кажется несколько необычным явлением? Мы решили, что это нарушение паритетного договора и предприняли ответные, и подчеркну – абсолютно адекватные меры. Группировку «Абрамс» уничтожили.
– Где она базировалась?
– На Софиевской площади.
– Мда… Собор хоть цел?
– Кирпичик не упал.
– А памятник?
– У нас применялось высокоточное оружие. Не пострадал ни один человек из гражданского населения. Мусора, правда, много осталось.
– Генерал, шестнадцать сбитых самолётов какое имеют отношение к Подолу?
– Прямое. Они пытались уничтожить группу наших штурмовиков.
– Да, логично. Хотя немного неудобно перед американцем. На Балканах идёт реальная война, а в Киеве, вроде бы де-юре мир.
– Де-факто, как вы видите, имеет отличия.
– Да, генерал. Имеет. Хорошо, оставим дело как есть. Насколько я понял, у нашей авиации потерь нет?
– Ни одного самолёта.
– Подумайте, как наш отряд МиГ-37 перебросить из Прилук на Балканы. Срок аренды базы в Прилуках скоро заканчивается, а что впереди – не совсем ясно. И. Активизируйте действия в районе Сараево и Дубровника. Вот это и есть наша главная цель. Сербы должны вернуть себе свой статус. У них его отобрали силой, придётся силой и возвращать. А дёргать Киев особо не стоит. Сегодня в девять вечера собирается Совет Безопасности. Я прошу вас присутствовать. Опишите, как начала развиваться ситуация, которую мы наблюдаем сейчас.
Штурм Киево-Могилянской академии всё время откладывался. Несколько раз приходил информация, что внутри здания остались заложники. После того, как при попытке проникнуть внутрь через окно, оттуда вылетел ПТУР и уничтожил стоящий на Контрактовой площади бронетранспортёр, американский спецназ не пытался даже проникнуть на первый этаж. Стало ясно, в здании держит оборону серьёзная группировка, а не уличные грабители банков.
– Сэр, как вы считаете, сколько там повстанцев? – спросил англичанин в звании полковника, командующий войсками, оцепившими академию, у своего заместителя, лысого капитана в чёрных очках.
– По нашим данным их около двухсот. От силы триста. Не совсем ясно, каковы их требования и цели, но продержаться они могут долго. Сэр, вы же знаете, что произошло. Это было ещё до вашего прибытия. В первом же бою, при попытке приблизится к зданию, погибло сорок четыре наших солдата. Это немыслимо! Киев бьёт рекорды! Такого не было в Ираке! Сорок четыре! Плюс девяносто два раненных.
– Мне не совсем ясны причины таких невероятных потерь, – ответил полковник, куривший трубку и мрачно глядевший на здание академии. – Мне очень, очень не совсем ясно.
– Мы не ожидали такой силы огневого удара. По информации осведомителей, в здании появился человек с автоматом. Ну, командир дежурной смены гарнизона решил, очевидно, сделать что-то вроде учений для солдат НАТО. А заодно и попугать потенциальных недоброжелателей. Провели эвакуацию студентов и три роты спецназа двинулись, – ну, типа перебежками, для эффекта зрелища, – к академии. Тот отряд, который атаковал перебежками со стороны улицы Межигорской, и пострадал. В него стреляли в упор, с двадцати метров из, минимум, шестнадцати пулемётов и десяти гранатомётов. Наши бойцы поставили дымовую завесу и срочно отошли, унося раненых. Никто не ожидал, что это будет Подольское Ватерлоо. В этом здании сидят серьёзные люди. С ними нужно разговаривать. Они выкинули обмотанный поролоном мобильный телефон.
– Где он?
– Возьмите.
Полковник посмотрел на телефон с таким видом, как будто это была красная кобра.
На Контактовой площади собралась вся бронетехника войск НАТО Восточного сектора Киева. Здание Киево-Могилянской академии окружили плотным кольцом со всех сторон. Сержант, который вызвался поднять и принести мобильный телефон, к которому был привязан метровый кусок ватмана, на котором было написано: «CONTACT», впоследствии получил награду за храбрость в прямых боевых действиях, его поздравляла королева Великобритании, и ожидала повышенная военная пенсия.
Стрелять из орудий и пулемётов по древнему памятнику архитектуры было строго запрещено из Брюсселя. Как в таких условиях провести операцию по захвату украинских мятежников, думали и в Вашингтоне и в Лондоне. Без артподготовки вести людей на верную гибель английский полковник отказался. Он имел право это сделать. Речь шла не о поле боя, а о площади в центре города.
Изредка со стороны академии бил очередями пулемёт. Ранил ещё двоих. Передвижение запретили. Несколько раз ухнул гранатомёт. Осколки рассыпались по броне танков. Но армада бронетехники молчала. Здание академии стоило очень больших денег. Стрелять в него было невозможно. По крайней мере, до особой команды.
Всего в операции было задействовано две тысячи четыреста пятьдесят солдат спецназа, армии и полицейских. Бронированное кольцо насчитывало пятьдесят четыре единицы тяжелой техники. В небе висели вертолёты «Блэк Хок» и «Апач». В воздухе Киевского региона патрулировали двенадцать эскадрилий боевых самолётов НАТО, стянутых со всей Украины. Уничтожение танков «Абрамс» на Крещатике и Софеивской площади повергло в шок командование Североатлантического альянса. Были предприняты меры для минимизации последствий возможного ядерного удара. Четыре установки «Пэтриот» стояли на Ильинской, Сагайдачного, Межигорской улицах и на Андреевском спуске. Два тяжелых самолёта разведчика системы глобального спутникового контороля кружили вокруг Киева. Шестнадцать самолётов НАТО, уничтоженных в течение нескольких минут в небе Украины, и к тому же без всяких видимых следов нападения, – этот факт заставил командование Североатлантического блока ввести на территории всего государства режим боевых действий. В воздухе это было сделано. Но на суше не получалось. Украина не была интернированным государством. Она была ассоциированным членом НАТО и политически разделённой на части страной с такой же разделённой столицей. В сущности, Киев был некой копией бывшего Берлина, поделённого на части, имел такое же разнородное, в плане политической ориентации население. И на фоне всего этого захватывают Киево-Могилянскую академию! Возникла проблема. Срочные секретные переговоры шли на всех уровнях, начиная с бандитов. А крайним во всём этом в любую минуту мог оказаться полковник Великобритании, командующий осадой.
Он тяжело вздохнул, вспомнил Ольстер, и взял телефон в руки. В этот момент тот и зазвонил.
– Да, – ответил полковник.
– Условие номер один – отвести все войска и позиции НАТО за пределы Киева. Условие номер два – отпустить из тюрьмы Гаунтанамо всех заключенных, старше шестидесяти лет. Условие номер три – дать публичные гарантии инициации проведения всеукраинского референдума с одним вопросом: хочешь ли ты быть в составе НАТО? Связь через час. – Трубку положили. Полковник сглотнул и вытер пот. Посмотрел на возвышающуюся вдали громадину здания академии. И быстрым шагом пошел к штабному бронетранспортёру.
– А Гаунтанамо ты влепил к чему? – спросил Француз у Седого.
– Чтобы боялись. Это раз. Но есть и два – уважаю старших.
– Да, Вова, ты прав.
– Наверное, пора отходить, – сказал Моня. – Я только что слушал радио. Метро уже не работает, с сегодняшнего дня. Остановили из-за событий на Контрактовой площади. Пешком пройдем до Днепра, у Француза есть катер. Поплывём на остров Змеиный, там нескончаемый запас пива. Россия и Белоруссия, вроде, с нами солидарны. Сенат США собирается на экстренное заседание. Во Франции объявлена общенациональная забастовка, в поддержку угнетённых украинцев, забаррикадировавшихся в Киево-Могилянской академии. Это всё по новостям только что сказали.
– Интересные новости, – сказал Француз. – А как там Алжир?
– Ох, Слава, достал ты своим Алжиром. Тебе что, Парижа мало? Париж – с нами.
– Ну, и то хорошо.
– И, правда, давай сваливать, – сказал Димедрол. – Мы сильно намутили, надо уходить. Да и патронов маловато. Гранат почти не осталось.
– Сваливать, так сваливать, – сказал Седой. – Пусть они нас здесь посторожат. С недельку.
Все двинулись в актовый зал. Прежде чем зайти в кладовую, где был вход в катакомбы, Моня ещё раз, осторожно, выглянул в окно. Кольцо бронемашин продолжало стоять на месте в знойной дымке раннего лета. Площадь пустынна, как поверхность Луны. В небе детонировали вертолёты. Было впечатление, что людей вообще нет. Одни только машины обступили оплот славянской культуры, основанный несколько столетий назад и, казалось, пытаются что-то понять. Уставились своими стволами как толпа баранов на новые ворота. Моня вздохнул и нырнул в узкий лаз. Проход за ним закрылся.
– Количество очень редко переходит в качество, так что можешь особо не стараться, – сказал второй первому, который быстро записывал в тетрадке один за другим бредовые стишки.
– Не надо меня учить, брат. Лучше я буду писать стихи, чем сутками пялиться на фотографии «Мерседесов», «Шевроле» и «Ягуаров».
– Тачки – это вещь!
– Я это уже понял.
Второй замолчал и продолжил отжиматься от пола. Двести двадцать один, двести двадцать два, двести двадцать три…
Первый нарушил тишину:
– Ты знаешь, кто такая та снайперша, которую мы грохнули позавчера?
– Нет. – Двести двадцать семь…
– Дочка хозяина всех шоколадных фабрик Украины. Адреналин ловила. Поймала.
– Да? – Двести тридцать три…
– И ещё. Слышал, что в Киеве мятеж?
– Нет. Что это такое – мятеж?
– Это война, но с другим названием.
– Там давно война. – Двести сорок два…
– Да нет, реальная война. Танки стоят на Контрактовой площади. На Софиевской подожгли штук пятьдесят «Абрамсов».
– Столько «Абрамсов» в одном месте не собирается. Врут.
– Ну, может меньше. – Помолчал. Сказал:
– Ты знаешь, я, наверное, свалю домой. Пойду и напишу рапорт. Если война у меня дома, какого черта я буду воевать на Балканах? А? Ты мне ответь – какого черта? И, передают по радио, что-то там сильно русский вопрос затронут. А у меня мать русская, в конце концов.
Двести шестьдесят… Упал, полежал, встал, сел. Сказал, вытерев пот со лба:
– Ты киевлянин, тебе виднее. Нас всё равно будут отводить. Ты же видишь, что здесь происходит? Тут воевать можно бесконечно. Сараево – город вечной войны. Ты сказал генерал. И я с ним согласен. А что наши сделали с американцами в Дубровнике! Ты же в курсе. Нет, здесь бой не прекратится никогда. – Встал, встряхнулся, помахал руками, расслабляя мышцы. Повернулся к первому.
– Ну что, пробежимся? Пока туман не рассеялся.
Первый отбросил тетрадку и сказал:
– Давай. Движение – жизнь.
И оба побежали по дорожке среди кустов можжевельника, окутанной утренним туманом. Вскоре их фигуры исчезли из виду. Начиналось жаркое лето две тысячи известного года.
Глава 3
Большая, серая, угрюмая собака брела по улице, прыгая через лужи. Пёс шел домой. Хозяйка завезла его километров за сорок, но он уже знал эту дорогу наизусть. Дерьмо ли жизнь? Для него это был не вопрос. Брёл, и всё. Он чувствовал, что хозяин его любит, но если бы пёс был человеком, то понимал, какова разница между хозяином и хозяйкой. И почему все нехорошие перемены в его жизни происходят исключительно в момент, когда хозяйка становится хозяином.
Подошел к закусочной «Макдональдс». Оттуда струились заманчивые запахи. Но крутиться рядом нельзя, это он знал. Быстрыми прыжками миновал опасную зону. Двинулся дальше. Тёмная фигура выросла перед ним.
– Иди сюда, мохнатый.
Пёс поднял взгляд, всеми своими органами чувств сканируя незнакомца. Флюиды были нормальные. Можно сказать, что парень свой. Вильнул хвостом. Незнакомец погладил его и взглянул в глаза. Пёс завилял хвостом сильнее.
– Старенький, брат. Пойдём, прогуляемся. – Протянул псу кусок сыра, достав его из сумки. Тот жадно схватил его и сразу проглотил. Стал смотреть на нового друга.
– Пойдём, пойдём…
Пошли. Миновали речной порт и двинулись по набережной, вдоль Днепра. Новый друг молчал и глядел на воду. Было раннее утро, солнце только-только показалось из-за серой многоэтажной линии левого берега.
– Бездомный, дружище? Или выгнали? Бывает, бывает… Ты мне скажи, кого в этой жизни не выгнали? В каком-то смысле.
Мимо проехала на большой скорости стайка велосипедистов, в чёрных очках, с рюкзаками и в наушниках. Пёс проводил их взглядом.
– Я тоже многих выгнал. Жалею теперь. Но себя, брат не переделаешь. И когда поймёшь это окончательно, вот тогда-то и наступает настоящая тоска.
Они миновали церквушку, стоящую на берегу, на самой воде. Возле двери стоял священник в рясе и, зевая, смотрел на них. Пёс поглядел на него.
– Да, мохнатый. Это называется церковь. Когда теряешь всё, идёшь сюда. Говорят, помогает. Но когда всего через край, сюда никто не ходит. Вот такое раздвоение души.
Человек с собакой пошли дальше, вдоль набережной. Солнце уже почти взошло и бросало огненные отблески на крыши домов. Подошли к небольшой гостинице на воде. У входа на трап стоял швейцар в тёмно-синем костюме и с блестящими погонами.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
1 2 3 4 5