Затем он наклоняется к его самому уху, шепчет:— Надо найти радиопередатчик. Подать сигнал — единственный способ унести отсюда ноги.— Предпочтительно, — говорит Мун, — не отделенными от туловища.И Терри пополз в темноту, где гуляла смерть. Из тени в тень, от края воронки к затененной ложбинке вблизи обугленного ствола дерева. Радио, радио, звучала в голове детская песенка, кому нужно радио?Топорнику. Он вспоминает огромного негра-гитариста, вечно напевающего мелодии Дж. Хендрикса. Топорник, он ведь наш радист. Находит его — вернее, то, что от него осталось — грудью навалившегося на передатчик, будто он пытался передать сигнал бедствия, когда смертоносная очередь разрезала его пополам.Терри освобождает передатчик из его судорожно стиснутых рук и видит краем глаза вспышку, слышит знакомое та-та-та автомата чарли, а затем резкую, тошнотворную боль в боку.Хватая воздух разинутым ртом, как выброшенная на берег рыба, он перекатился с живота на спину и обратно, потом помчался в темноту, спотыкаясь и падая, пока не оказался на дне большой воронки. Дыхание давалось с трудом, его бросало то в жар, то в холод, он всем телом ощущал лихорадочное биение пульса.Съежившись в позе зародыша в утробе матери, он не сводил глаз с края воронки, ожидая неизбежного. Ожидая появления чарли.Москиты облепили его и пили его живую кровь, мухи лезли в глаза, в уши, ползали по лицу, присасываясь к каплям соленого пота на лбу. Он не смел пошевелиться, чтобы прогнать их. Не смел.Пока три темных силуэта не появились у края воронки, довольно далеко, заметили его и стали спускаться, приближаясь. Сорвав зубами чеку, Терри бросил гранату, вскрикнув от боли, которой стоило ему это усилие, слыша — а может только воображая, что слышит, — треск их автоматов. А потом мир вокруг него стал ослепительно белым и земля, осатаневшая от этого бесконечного надругательства над ней, осыпала его ошметками того, что осталось от трех чарли.Долго он лежит так, весь в поту от страха, прислушиваясь к стрекотанию и стонам ночи. Нет, думает он, все выходит не так, как хотелось бы. Не так, как я рассчитывал. Мне хотелось власти над собой, над людьми. Власти в чем? Только в смерти?Нет, должно быть что-то еще.И он думает о своем брате Крисе, который улетел из Америки, от угрозы призыва на службу, от выполнения своего долга. Улетел во Францию, где солнце теперь ласкает его бронзовую кожу. Сейчас он где-нибудь на пляже. На заднем плане — белые виллы какого-нибудь Лазурного берега, у ног плещется кобальтовая волна Средиземного моря, и какая-нибудь француженка стоит рядом с ним на коленях, ублажает его, натирая его тело ореховым маслом. В то время как он, Терри Мясник, лежит здесь в этой вонючей грязи, истекая кровью, умирая от страха. Разве это справедливо? Разве это правильно? Быть так далеко от Франции, так далеко от дома? Как он ненавидит своего брата Криса, и как он ему завидует! Он всегда завидовал той простой радости, которую Крис мог находить в компании девушек, в скучной школьной жизни, которую Терри всегда презирал. И это презрение отбросило Терри от водоворота настоящей жизни, низвело его до роли стороннего наблюдателя, эдакого Олимпийского бога.И вот теперь он истекает кровью в этой вонючей воронке, а Крис, этот трус, презревший и долг перед страной, и ответственность перед семьей, впитывает в себя солнце и дышит любовью. Как бы Терри хотел сейчас очутиться на его месте!Во рту горький привкус. Волна омерзения к самому себе накатила и отхлынула. Гораздо лучше, решает он, умереть в самом деле, чем лежать, умирая от страха. Он включает передатчик и взывает о помощи.— Нэнтакет, Нэнтакет, я — Пекод! Позывные аллюзивно связаны с романом Мелвилла «Моби Дик». Нэнтакет — островок у берегов Америки, центр китобойного промысла, а Пекод — название китобойной шхуны, на которой происходит действие романа.

Мы попали в передрягу! Понесли тяжелые потери! Вызвольте нас отсюда к чертовой матери! — и кашляет с кровью, хотя и знает, что этот кашель услышат чарли. Ну и черт с ними, пусть слышат! Отвращение, которое он сейчас испытывает к чувству страха, пересиливает всякий страх. Давно в стране? Это зависит от того, чем измерять время. Так ответил на его вопрос Вергилий. И теперь Терри в самом деле понял, что тот имел в виду. Понял, в полной мере, когда полз назад, к Муну, — медленно, мучительно, под покровом ночи, стонущей от москитов, огромных, как пиявки. Всем хочется его крови, а у него ее и так мало — каплю за каплей он ее теряет в этой зловонной земле.Где-то там, в звенящей тьме, притаился чарли, терпеливый, как Будда, злобный, как аспид. Но это не пугает теперь Терри. Он просто знает, что чарли там, как непременная часть пейзажа, — как вот те обугленные деревья, как эта искорёженная земля. От чарли не уйдешь, и Терри понимает, что если вертушка не прилетит за ним с Муном через ближайшие пять минут, им крышка прямо сейчас или, что еще хуже, они будут долго умирать в клетке у чарли, — за рекой Стикс, в самом пекле ада.Он находит Муна, тащит его на себе через грязь, боль искрит где-то за глазными яблоками, в самом мозгу. Глаза Муна закрыты, но у Терри не хватает энергии даже проверить, жив ли он еще.Он прислушивается к ночи, к стрекотанию насекомых, к брачным песням древесных лягушек, стараясь уловить за ними какой-нибудь знак, что чарли приближаются к ним. Терри еще не готов встретиться с чарли, но он не готов и к смерти.Открывает глаза, зовет:— Мун, ты меня слышишь? Мун? — Слабый бриз доносит до них запах гниющих растений, разлагающихся человеческих тел. Эдак его заживо съедят эти паразиты. — Очнись, Мун.Мун открывает глаза, шевелится.— Это ты, Мясник? — спрашивает он. — Или это Равана? — Голос у него хриплый и какой-то шершавый.— Я связался с вертолетом по радио. Скоро нас отсюда вызволят.— Нет, это Мясник, — говорит Мун со вздохом. — Значит, я еще живой. — Он вскрикивает, потому что Терри потрогал его рану.— Извини, приятель, — говорит Терри. — Но надо было проверить. Кровотечение, вроде, прекратилось. — Во всяком случае, на время, добавляет он про себя. Где эта чертова вертушка?— Я слышал взрыв, — шепчет Мун. — Или это мне приснилось?— Это я отправил чарли в страну вечного сна, — отвечает Терри.— Как?— С гранатой в штанах.— Он здесь был не один, Мясник, — говорит Мун. — Я чую их носом.— Мы отсюда скоро смотаемся, — опасливо озираясь, говорит Терри. — И зачешись они здесь все!— А если вертушка не прилетит?— Как так не прилетит? Она уже на подходе.Равана тоже на подходе. Интересно, кто доберется до нас первым?— Равана? Кто такой этот Равана?Мун поворачивается к Терри.— Я исповедую Теравадан-Буддизм, Мясник. — Терри ясно видит боль, написанную на его лице. — Равана это главный демон в нашей религии.— И велико ли могущество этого вашего дьявола?— Весьма велико, — серьезно ответил Мун. — Он может даже самого Будду оторвать от медитации.— Ну тогда, если он нацелился на нас, — сказал Терри, — надеюсь, что вертушка прибудет сюда первой.— Но может и опоздать. Мясник, — сказал Мун. — На этот случай нам надо сделать приготовления.Терри знаком призвал его к молчанию. Он услыхал что-то — но что? Крадущиеся шаги, короткую передышку в брачном танце древесной лягушки? Или и то, и другое вместе? Трудно сказать, потому что нельзя в такие минуты доверять своим органам чувств. Физическая боль, как и паника, может искажать реальность, отвлекать ваше внимание от одного, подавлять другое. Это опасное состояние в любое время, а в боевой обстановке — смертельное.Терри проверил свой АК-47, вставил новый магазин. Жаль, что он лишен мобильности. Это создает ощущение бессилия, уязвимости. И, конечно, он не хочет стрелять без особой необходимости: это выдаст их местонахождение.— Что это было? — спросил Мун некоторое время спустя.— Не знаю, — ответил Терри. — По-видимому, ничего. — И затем, чтобы отвлечься от невыносимого напряжения неопределенности, повернулся к Муну. — Так что ты говорил?— Тебе Равану нечего бояться, — сказал Мун. — Он придет не за тобой, а за мной.— Только за тобой? Как это так?— Потому что у меня есть нечто, принадлежащее ему, — объяснил Мун. — Лес Мечей.До этого момента Терри слушал Муна без особого внимания. Все эти кхмерские демоны, Будды — все это чушь собачья. Потом он вспомнил слова капитана Клэра об Азии. Прежде всего, запомните, что вам вовеки не понять этого континента. Он находится совсем в другом измерении, и если вы будете пытаться подгонять увиденное или услышанное вами здесь под ваши западные представления, то это может привести к тому, что вы послужите причиной чьей-либо смерти, а то и вашей собственной. — Что? Ты держишь у себя что-то принадлежащее демону? — переспросил он. — Что это за хреновина?— Ну, не непосредственно ему. Это талисман, принадлежавший много вечностей назад Махагири, монаху-расстриге, который был учеником Раваны. С помощью этого демона Махагири составил Муи Пуан , запрещенный Тераваданский апокриф, описывающий тысячу адов и как вызывать злых духов, обитающих там. Лес Мечей, изготовленный Махагири с помощью Раваны, является материальным воплощением этой книги. Тот, кто им обладает, является господином этой четвертой части обитаемой суши. Вот во что верит мой народ.— Ну а ты сам веришь?— В какой-то мере, — ответил Мун, опуская глаза, — это и не важно. Их вера наделяет этот талисман силой.— И как тебе досталась эта штука?Мун колебался какое-то мгновение, и впервые Терри уловил в глазах кхмера страх.— Я происхожу из семьи, где по линии отца многие и многие поколения священников. Мы — особая династия, Мясник. — Мун шумно вздохнул. — Мы с отцом об этом, естественно, не распространяемся. Поскольку я старший сын, мне отец доверил эту тайну, местонахождение Леса Мечей, потому что мы являемся прямыми потомками Махагири.Никто из моих предков не только не прикасался к талисману и не выкапывал его, но даже не осмеливался приблизиться к нему. — Глаза Муна были так расширены от ужаса, что Терри видел белки вокруг темной радужной оболочки обоих глаз. — Времена сейчас тревожные, и я хотел быть уверенным, что никто не пронюхал про место, где он тысячелетия пролежал в земле. Я хотел просто переложить его в другое место, о котором буду знать только я один. Во всяком случае, таково было мое первоначальное намерение. Но когда я взял в руки этот меч, я почувствовал, что не могу с ним расстаться. Я ощущал его силу. Мясник, она переливалась в нем, как грохочущие воды полночной реки. Его сила была моей силой. И тогда я понял, почему все Теравадан-Буддисты — и кхмеры, и бирманцы — признают в нем символ силы и власти.Мне стало страшно, и я сделал то, что намеревался сделать с самого начала. Я закопал его в укромном месте, о котором знаю только я.Мун замолчал. О таком, понятно, говорить не просто.И страх так и исходил от него, просачиваясь в ночь, как ядовитый газ.Терри задумался над тем, что ему рассказал Мун. Впервые за то время, как они оказались в таком плачевном положении, он забыл про гложущий его страх. Он напряженно думал.— Скажи мне, — обратился он к Муну, — этот Лес Мечей почитается также и горцами на севере Бирмы, в провинции Шан?— Ты имеешь в виду тамошних вояк, контролирующих производство и торговлю опиумом? — Мун утвердительно кивнул. — О, еще как! Они в высшей степени суеверные люди. И Лес Мечей для них имеет особое значение: они будут целовать землю, на которой он лежит. Но мне-то что до этого, Мясник? Если Равана придет за мной, а Лес Мечей все еще у меня, мне тогда вечно пребывать с ним и с Махагири, отлученным от самсара, то есть колеса перевоплощений. Он содрогнулся при одной только мысли об этом.Теперь Терри стал понятен страх Муна. Для буддиста, верящего в то, что дух проходит цикл перевоплощений, нет ничего страшнее отлучения от самсара. Это примерно то же самое, что для католика быть обреченным аду. То есть, если веришь в самсара или ад.Единственный ад, в который верит Терри, это тот, в котором они пребывают в данный момент. Но Мун, наверно, прав, считая, что вера людей в Лес Мечей создает его могущество. Вот бы его мне! — думает Терри. Что бы я с ним стал делать?— Могу я тебе чем-нибудь помочь?— Да, — ответил Мун с величайшей серьезностью. — Я хочу завещать тебе Лес Мечей, Мясник. И ты должен принять этот дар от полноты сердца. Ты ведь не буддист, и для Равана ты просто не существуешь. Тогда он и меня не сможет забрать, и Леса Мечей не получит. — Его черные глаза смотрели на Терри умоляюще. — Сделаешь это для меня?Для Терри что вера, что не вера, — все одно. Кто увидит между ними разницу здесь, в стране обмана и смерти? Видя, что от волнения рваная рана на боку кхмера начинает снова кровоточить, он поспешил сказать:«Да, конечно, да!» С одной стороны, он не хочет волновать Муна: он и так потерял много крови. С другой, в самом деле не плохо было бы завладеть этим талисманом. Он уже воображал себя среди главарей азиатской наркомафии. У него в руках Лес Мечей, а эти разбойники преклоняют перед ним колено, как рыцари перед сюзереном, и передают ему свои феодальные уделы в полное его распоряжение. Власть! Неограниченная власть!Мечты, мечты... Однако они имеют смысл лишь в том случае, если они выберутся из этого ада. Мун в ближайшие полчаса умрет. Впрочем, если до них доберутся чарли, они оба умрут куда раньше. Где этот сучий вертолет, чтоб ему ни дна, ни покрышки!— Поклянись, Мясник!— Клянусь, клянусь, не волнуйся так!Мун начинает что-то говорить. Но все внимание Терри обращено сейчас в ту сторону, откуда предутренний ветерок доносит быструю, гнусавую вьетнамскую речь. Чарли уже на подходе. Не этот чертов Равана, не чертова вертушка, а чарли.— Я закопал Лес Мечей в Камбодже. Слушай внимательно, Мясник. Как только я объясню тебе, где он хранится, он твой, я свободен, а Равана останется с носом. Так слушай же. Он на территории храма Ангкор-Уат. Слыхал о таком? Это в древней столице кхмерских царей. Это полное духов место идеально подходит для хранения такого талисмана...Слушая Муна в пол-уха, Терри наводит мушку на движущуюся тень, палец на спусковом крючке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84