Поджидая Рандольфа, Дональд заметил, как из того же подъезда вышел Мейсл-старший. Тяжелым взглядом посмотрел в сторону сына и, не говоря ни слова, уселся в машину, которая его ждала.
– Дон, вы все сошли с ума – ни тебя, ни Барбару невозможно застать дома. Я мельком видел ее несколько раз с Лооресом. Она здорово изменилась. Стала еще более эффектной. Роскошная женщина! – смачно воскликнул Рандольф.
Но, поняв, что это откровение не вызывает особого восторга, перевел разговор на другую тему.
– Да, Дон, я хотел тебя предупредить по-дружески. Естественно, чтобы па не узнал. Иначе мне конец. Совет директоров собирается привлечь тебя к ответственности, если ты не прекратишь бороться против процесса. Они хотят обвинить тебя в вымогательстве каких-то денег у заинтересованных лиц. Но это ведь чистейшая ерунда?! Однако будь осторожен – мой па на тебя чертовски зол. Ах, Дон, зря ты поругался с ним – он так к тебе хорошо относился! Я даже порой завидовал.
Рандольф оглянулся на машину. Она стояла на месте. Рандольфа ждали. Он покраснел и стал поспешно прощаться.
– Не сердись на меня, Дон, но отец косо смотрит на наши встречи. И ты его должен понять – ему не сладко.
– Я подозреваю, что ты уже передумал вступать на журналистскую стезю. Не всегда безопасно, а? – спросил, усмехаясь, Дональд.
Тот опустил голову и, как бы извиняясь, ответил:
– Нет, почему же…
– Ладно, ладно, – Дональд примирительно похлопал его по плечу. – Иди к своему па, а то он не любит ждать. Тем более когда ты разговариваешь со мной.
Он ободряюще улыбнулся Мейслу-младшему и шутя взял под козырек.
Едва Рандольф захлопнул за собой дверь, черный «плимут» рванулся с места и исчез за поворотом.
Дональд пошел к своей «волво».
«Вот и обвинение в вымогательстве. Черт возьми, Белл же говорил о деньгах, которые они положат на мой счет! Как же я тогда не сообразил, чем мне это грозит? Ведь я никогда не смогу объяснить, откуда эти деньги, – тысячи фунтов просто так не платят… А что, пожалуй, они пойдут и на процесс против меня. Белл купит Стена, их поддержит Мейсл – и тогда три свидетеля. А это уже немало! Год-два тюрьмы – и прощай журналистская работа! А может быть, Мейсл только шантажирует в надежде, что я отступлю? И подсунул для этого своего отпрыска? Нет, Рандольф бы на это не пошел. Разве что по недомыслию. Но он не такой уж простачок».
Дональд вспомнил, что говорил Рандольф о Барбаре, и не мог с ним не согласиться.
Действительно, Барбара очень изменилась за последние два-три месяца. Собственно говоря, после его возвращения из Италии. Она потеряла свое былое изящество. Ей стал изменять вкус. На первый план выступил заурядный секс. Она стала вульгарно красить глаза и губы, носить крикливые украшения и наряды. Как правило, женщины с обостренной сексуальностью неумеренны и в курении и в употреблении алкоголя. А Барбара так много стала пить.
Но замечания Мейсла-младшего в отношении Лоореса задели Дональда, хотя он и не подал виду. И, пробираясь сейчас по узким боковым улочкам к центру, он вдруг передумал ехать к Барбаре.
Дональд резко затормозил. Настолько резко, что не успел посмотреть назад. За спиной взвыли тормоза идущей следом машины. И когда он отворачивал вправо к тротуару, водитель объезжавшей машины покачал головой. Дональд отсалютовал рукой, как бы говоря: «Извини, дружище! Задумался. Со всяким бывает».
Он перестроился в правый ряд и свернул в улицу, ведущую к редакции. Последняя статья Дональда вот уже несколько дней не подписывалась в номер. Вчера Гарднер позвонил и сказал, что статья забракована. Причины ему неизвестны.
Поднявшись на «голубятню», Дональд нашел Тони. Тот молча поздоровался и позвонил редактору.
– Пришел Роуз. Вы сами объясните ему? Сейчас подойдем.
Шеф сидел за небольшим столом, освещенным двумя старомодными лампами. Зеленые металлические колпаки не менялись еще со времен второй мировой войны и показались Дональду антикварными вещами. От стола справа, вдоль стены, висели деревянные щиты с прищепками, на которых извивались свежие, еще пахнущие типографской краской полосы очередного номера. Две такие полосы редактор анатомировал у себя на столе красным фломастером.
Они сели на стулья, придвинутые к редакторскому столу.
– К сожалению, мистер Роуз, – довольно суховато, если учесть их давнее знакомство, начал редактор, – мы не можем опубликовать вашу последнюю статью. Рекомендовал бы вам ее забрать и попытать счастья в другой редакции.
– Она плохо написана?
– Нет, нет, – поспешно проговорил редактор. – Она сделана, как всегда, добротно, и замечаний нет. Но мы уже выступали с вашими статьями по этому вопросу. Получили массу отзывов и «за» и «против» ваших соображений.
– Бросьте, Лесли, скажите парню прямо, почему вы не хотите печатать! Он не из слабонервных девиц и не умрет от разрыва сердца в вашем кабинете.
– Я и говорю прямо – мы печатать не будем! Наш старый договор остается пока в силе – отчеты о матчах, все, что касается футбола, но не процесса, возьмем охотно.
– Но что случилось? Ведь вы давали еще более резкие статьи. Газета первой начала кампанию, которую подхватила вся печать. И теперь ни с того ни с сего, когда так важно каждое слово в преддверии самого процесса, вы бросаете тему. Что скажут ваши читатели?
– Мне наплевать на читателей. Меня больше волнует мнение издателя. Если я пойду вопреки его указаниям…
– Ах вот откуда дует ветер! – воскликнул Дональд. – На самом высоком уровне, значит, решается вопрос об обыкновенной статье.
– Дело не в статье как в таковой, а в том, что она затрагивает интересы крупных и богатых организаций. И, честно говоря, мистер Роуз, в вашей позиции много настораживающего. Я-то, положим, знаю, что вы не преследуете корыстных интересов. Однако ваша активность и особая точка зрения кажутся многим подозрительными.
– Но ведь это не очень согласуется со свободой мнения?! Неужели наша журналистика так далеко ушла от того, что называется свободой слова?
– Свобода слова… – раздраженно перебил редактор, – но в наше время мы слишком часто занимаемся критиканством. Обрушиваемся на каждого, кто пытается хотя бы ударить палец о палец. Этот проклятый критицизм* стал неотъемлемой частью нашей повседневной жизни. Муж яростно ругает жену за неправильно сваренный кофе. Политики ругают своих коллег из других стран, пытаясь отвлечь внимание от своих ошибок и интриг.
Редактор явственно подчеркнул последние слова, и Дональду показалось, что он как-то имел в виду его, Дональда.
–. Вот что, Лесли, все, что вы говорили, – Гарднер повысил голос, – не лезет ни в какие ворота! Перед вами не мальчик, которого можно водить за нос. Я, как редактор отдела, считаю подобное поведение газеты беспринципным. Если не пойдет статья Роуза, я ухожу к чертовой матери!
– Ты опять на меня кричишь? Кому нужна эта дешевая мелодрама с солидарностью? Можно подумать, я против статьи. Но ты знаешь, она не пойдет. И говорить нечего. А насчет твоего ухода я слышал уже раз десять! Переживу и одиннадцатый. Пойди и займись-ка работой. В сегодняшний номер не хватает двухсот строк спорта.
– Поставьте статью Роуза, и будут вам строки!
– Если не дашь материала, клянусь, оставлю в полосе белое пятно и напишу, что материала нет по вине бездельника Тони Гарднера. Все.
И, обращаясь к Дональду, уже мягче сказал:
– Не обижайтесь, Роуз. Но я ничего не могу для вас сделать. Больше того, я не уверен, что вам следовало впутываться в столь темную аферу, как процесс. Подумайте-ка лучше, как выйти сухим из всей этой истории.
Едва сдержавшись, чтобы не вспылить, Дональд поднялся и пошел к двери. Гарднер поплелся за ним.
– Не забудь двести строк! – раздался за спиной голос редактора.
– Сам писать будешь, – проворчал Тони, когда они вернулись в спортивную редакцию.
Гарднер, извиняясь, развел руками.
– Прости, Дон, но похоже, что сделать ничего нельзя. В этом вонючем газетном болоте не переносят свежего воздуха. И каждый житель болота начинает принюхиваться, искать знакомый смрадный запах в каждом, кто выглядит посвежее. Знаешь, – Гарднер помолчал, как бы подбирая слова поделикатней, – кто-то пустил слух, якобы ты не без задней мысли затеял весь этот бой. Наши шефы испугались. Мейсл, несомненно, приложил свою ручку и к распространению слуха и к запрету статьи. Дональд пожал плечами, взял рукопись со стола Гарднера и сунул ее в карман пальто.
– Что ж, Тони, ничего не поделаешь… – Он встал и пошел к двери. – А ты не бузи. Толку из этого не будет. Хозяина не переубедишь. А выгонят – такую работу не скоро найдешь.
– Дон, мне неудобно…
– Чепуха, Тони! Главное, как говорит шеф, не надо критиканства. Мы когда-то говорили о том же, помнишь? Наши спортивные журналисты слишком уж часто бьют критическим молотом по голове. Сейчас тот редкий случай, когда ударили журналиста. – Он грустно улыбнулся и вышел.
Гарднер хотел пойти за ним, но потом вспомнил о проклятых строках и только крикнул вслед Дональду:
– Дон, я буду у тебя вечером!
40
Они сидели в кабинете Стена уже больше часа. Составляли единственно возможный план борьбы.
– Дон, надо ударить на самом процессе в верховном суде. Было немало случаев, когда дело закрывалось на этой стадии. Если же верховный суд не остановит дело, мы проиграли.
– У нас есть Мэдж Эвардс – мать Джорджа. Может быть, она все-таки согласится выступить. Прошлый раз я не рискнул предложить ей… Барбара Тейлор…
– Ты уверен, что она выступит?
– Надеюсь. Еще Гарднер и Тиссон.
– Неплохо бы услышать Марфи.
– Исключено. Он отказался наотрез.
– Это правда, что после рождества он уезжает в Италию?
– Да, он уезжает.
– Чудовищно! Но в таком случае он охотнее пойдет на выступление. Ему теперь все равно.
– Нет. Марфи не будет выступать. Он сказал, что у него нет сил для большой драки… Остался я. Если что-нибудь значу теперь для присяжных, – сказал Дон. – Ты со своей речью…
– Я не могу выступать, поскольку принимал участие в подготовке дела на предварительных этапах.
– Вот как…
– Но это не имеет значения. Больше трех-четырех свидетелей с одной стороны и слушать не будут. Поскольку процесс через пять дней, нам надо поговорить со всеми свидетелями. Стоит завтра всех поодиночке пригласить ко мне – благо я свободен. И мы расставим акценты… Это я беру на себя. Сложнее другое. Предстоит везти столько людей до Лондона, поместить в отель, кормить… На это нужны деньги. Они есть у нас?
– Есть кое-какие запасы… Думаю, на этот вояж хватит. Что касается поездки на заседание королевского суда, то, пожалуй…
– Я тебе еще раз повторяю: королевскому суду достаточно разбирательства верховного суда. Свидетели ему не нужны.
Обговорив точные сроки завтрашних встреч, Дональд поехал к себе. Он не успел раздеться, как внизу хлопнула дверь. Дональд бросился вниз и через мгновение столкнулся с Барбарой в коридоре. Он обнял ее и прижал к груди.
– Барбара, милая, я так ждал тебя, так хотел видеть… Как хорошо, что ты пришла…
Она поцеловала его в губы и, отстранившись, прошла в гостиную. Дональд засуетился, бросился к бару. Достал бутылку. Потряс ее. Пустая. Достал вторую. На дне было немного коньяка. Он поставил пару тяжелых пузатых стопок на серебряный поднос вместе с остатками коньяка и все это подкатил на маленьком столике к Барбаре. Она сидела в кресле и со скрытым любопытством следила за его суетой.
– Что ты так смотришь? – спросил он, поймав на себе взгляд Барбары.
– Так… – Она затянулась сигаретой и медленно сцеживала дым, отчего ее накрашенный рот напоминал действующую модель вулкана.
Черные глаза Барбары запали еще глубже. Землистая кожа на щеках и шее как-то сразу стала напоминать о возрасте.
– Нельзя сказать, что ты здорово выглядишь, – осторожно проговорил Дональд.
– Увы, и я должна сказать тебе то же самое.
– Я-то понятно…
– Большие неприятности? – Пока небольшие, – не желая расстраивать Барбару, сказал Дональд. – Вот только бы выиграть дело в верховном суде.
– Ты проиграешь, Дон…
– Почему ты так думаешь? Впрочем, ты будешь права, если откажешься выступить…
– Дело не во мне, – уклончиво ответила она. – Лоорес сказал, будто ходят слухи, что тебя могут посадить в тюрьму за вымогательство. Это правда, Дон?
– «Ходят слухи». Ты не первая, кто спрашивает об этом.
– Какие у них есть основания для обвинений?
– А какие есть у тебя основания верить всякой чепухе и спрашивать меня о ней с серьезным видом? – Дональд говорил уверенно, даже тоном своего вопроса стараясь успокоить Барбару.
– Мне не безразлично твое будущее.
– Спасибо. Но тебе нечего волноваться. Ты же знаешь, что я родился «под счастливой звездой». И только с успехом связываю свое будущее.
– Это похоже на юмор приговоренного к казни…
– Ты так думаешь? – Он внимательно посмотрел на Барбару. – Если так, то плохи мои дела.
– Выпьем за твои успехи.
– За наши общие успехи.
Барбара промолчала. Сделав глоток в полрюмки, поставила ее на поднос. Прошлась по комнате, по-утиному раскачиваясь всем телом.
Теперь Дональд наблюдал за Барбарой. Он чувствовал, что в душе ее происходит какая-то внутренняя борьба, которая началась давно. С этими сомнениями она и пришла к нему. Но все не решается заговорить о самом главном.
– Скажи, Дон, – спросила она, стоя у окна. – Если скала должна упасть, зачем сидеть и ждать обвала?
Он подошел к ней и повернул ее за плечи к себе. Лицо ее было залито слезами.
– Ты что, зачем же плакать? Я тебя обидел?
– Я так… Я ничего… Пройдет… Она плакала и глядела мимо него.
– Дон, я очень прошу тебя – будь осторожен! А еще лучше – брось все! Давай завтра же уедем куда-нибудь подальше. Пусть провалятся и этот процесс и этот Манчестер! Неужели мы не найдем кусок земли, на котором будем спокойны хотя бы две послерождественские недели?! Дональд, прошу тебя, давай уедем! Я устала ждать тебя. Мне страшно, понимаешь, страшно… Ты борешься против падающей скалы, и она раздавит тебя. Они – и Мейсл и Лоорес – хитрее тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37