Эвелина. Хочешь виски?
Жорж. Пожалуй. Да ты не беспокойся. (Собирается выйти.) Эвелина. Но раз уж я здесь, я тебе налью. Только подожди секунду, я схожу за льдом.
Жорж. Не беспокойся, я сам схожу.
Эвелина. Да нет же, я сама. (Выходит.)
Жорж ходит взад-вперед по комнате, разглядывая ее, будто впервые видит. Ставит ту же пластинку и слушает. (Возвращается, держа ведерко со льдом.) А, ты опять ее поставил?
Жорж. Это 'Третий?
Эвелина. Да.
Жорж. Самый красивый из всех.
Эвелина. Я тоже так думаю. В сущности, ты очень музыкален.
Жорж. Почему ты мне это говоришь?
Эвелина. Потому что каждый раз, когда мы слушаем музыку, я убеждаюсь, что ты музыкален. И, когда ты рассуждаешь о музыке, ты всегда оказываешься прав. И вот еще… Я подумала над тем, что ты говорил тогда о Бодлере и Мюссе. Ты и тут прав: Бодлер действительно самый великий поэт. (Пытается откупорить бутылку «Перье», но это ей не удается.)
Жорж (ласково). Дай-ка мне, лапочка! Нечего тебе обдирать пальцы. (Открывает бутылку и наливает.) А тебе налить?
Эвелина. Нет, спасибо, милый. Мне не хочется пить.
Садятся оба. Слушают музыку. Жорж пьет виски.
Жорж. Ты права, давай выключим. Под музыку невозможно говорить.
Эвелина выключает проигрыватель.
Ну как, узнала новость?
Эвелина. Какую?
Жорж. Разве Пюс ничего вам не сказала?
Эвелина. Ах да!
Жорж. Это же смеху подобно!
Эвелина. Не думаю - ей, по-моему, не до смеху.
Жорж. Значит, это правда?
Эвелина. Значит, да.
Жорж. Никак не могу поверить, что такое возможно.
Эвелина. И ты вернулся, чтобы убедиться в этом?
Жорж. Да, хотелось бы. Но этот бедняга Титус просто одурел. Совсем рехнулся, ей-богу!
Эвелина. Почему?
Жорж. Как это - почему? Ты вот, например, можешь представить его в постели с Пюс, а?
Эвелина. Вполне возможно, что это очень давняя история.
Жорж. А она не говорила, когда у них началось?
Эвелина. Нет. Пюс ведь очень скрытная.
Жорж. Но Софи-то ведь знала?
Эвелина. Ты думаешь7
Жорж. Я как-то говорил с ней о Пюс, о ее девственности, и она мне сказала: «А что мы знаем?» Если уж она смогла заподозрить Пюс в любовных делишках, значит, ей было известно все. Да-да, меня вокруг пальца не обведешь, не думай! Софи знала, что Пюс спит с Титусом.
Эвелина улыбается.
Но он-то, он! В тихом омуте!… Ну и ну! Славно они нам нос натянули! Не поймешь даже, кто из них двоих хитрее, один другого стоит! Ну негодяи! Нет, какие же бессовестные негодяи!
Эвелина. Да почему же негодяи?
Жорж. Да потому, что могли бы по крайней мере хоть нам дать понять, черт возьми!
Эвелина. К чему? Это их личное дело. Нас это совершенно не касается.
Жорж. Пусть не касается, но она член нашей семьи, а он… да и он как родной!
Эвелина. Ну и что? Тебе обязательно нужен контроль за всей нашей семьей? Вплоть до друзей семьи?
Жорж. Не о контроле речь!
Эвелина. Тогда о чем же?
Жорж. Разве тебе не кажется, что тебя одурачили?
Эвелина. Вовсе нет. Это тебе почему-то все время мерещится, будто тебя дурачат.
Жорж. Ну, ясно, где я сказал «да», там ты обязательно должна сказать «нет». Горбатого могила исправит.
Эвелина. Я говорю «нет», потому что ты задаешь мне вопрос, на который я должна ответить «да» или «нет».
Жорж. Вот именно это я и констатирую: на мое «да» ты всегда говоришь «нет». А потом мне же еще говорят, что у меня отвратительный характер. Я прихожу домой спокойный, довольный, а ты через две минуты доводишь меня до белого каления! О! Уж в этом виде спорта ты, можно сказать, чемпионка!
Эвелина. Ты сам вскипаешь по любому поводу. Моей помощи тут не требуется.
Жорж. Ну, конечно, я виноват. Я всегда и во всем виноват.
Эвелина. Но ведь не я же довожу тебя до такого состояния. Я не спорила с тобой ни сейчас, ни сегодня днем. Так что же ты вдруг разбушевался? Во всяком случае, я полагаю, вопрос о Титусе теперь отпадает?
Жорж. Какой вопрос?
Эвелина. Надеюсь, ты получил доказательство того, что он не ездил за мной в Шатору?
Жорж. Да мне начхать на Шатору, да-да, и начхать на все, чем ты там занималась.
Эвелина. Днем тебе было совсем не начхать.
Жорж. Ну что, теперь ты решила устроить мне сцену? Давай-давай!
Эвелина. Вовсе нет. Просто я вспомнила наше дневное объяснение…
Жорж. Да какая связь между дневным объяснением и вечерним? Объясни, Христа ради!
Эвелина. Никакой. И я хотела бы, чтобы мы хоть раз смогли объясниться спокойно, без крика и скандала.
Жорж. А я не обязан тебе ничего объяснять. Ни-че-го! Вбей себе это в башку, моя милая.
Эвелина. Ты хочешь легко отделаться.
Жорж. Если тебе это не нравится, мне все равно.
Эвелина. Но мне не все равно, если я должна непрерывно подвергаться инквизиторским допросам по поводу любого из моих поступков или высказываний. Пойми это!
Жорж. Так чего ты добиваешься?
Эвелина. Только одного: чтобы ты спокойно, раз и навсегда разъяснил мне, полностью ли я свободна, как ты не однажды заявлял, или же я вновь должна считаться твоей личной собственностью, покорной рабыней, прикованной к дому и связанной запрещением выходить из него и видеться с кем бы то ни было.
Жорж. Да спи хоть с целым светом, если тебе желательно, мне наплевать! Ты слышала: мне на-пле-вать! Но только, во имя неба, делай это! Делай, наконец! Перестань изводить меня, сидя тут вечерами в углу, слушая пластинки и обхватив голову руками, в позе святой великомученицы. Поняла?
Эвелина. Я не считаю себя великомученицей потому лишь, что сижу дома. Согласись, не могу же я бегать ночами по кабакам, только чтобы доставить тебе удовольствие.
Жорж. А я тебе и не говорил о кабаках!
Эвелина. Тогда в чем же дело? Чего бы ты хотел? Чтобы я бегала к любовнику?
Жорж. Да черта с два ты способна его завести!
Эвелина. Ты хочешь сказать, что я уже не способна понравиться ни одному мужчине?
Жорж. Вовсе я этого не говорил.
Эвелина. Ах так? Значит, ты считаешь, что я еще гожусь для употребления?
Жорж. Да ты же назло мне не хочешь! Назло мне упираешься! Назло мне живешь затворницей! И я отлично понимаю твою тактику. Хочешь давить мне на психику! Чтобы я всегда помнил, что ты тут, у меня под боком, молчаливая, терпеливая, покорная. Ты твердо решила держаться роли Пенелопы.
Эвелина. А ты, вероятно, предпочел бы меня в роли Елены?
Жорж. Издеваешься, да?
Эвелина. Выслушай меня, Жорж.
Жорж. Нет! Оставь меня в покое!
Эвелина. Выслушай, говорю. Сначала я поклялась себе никогда не говорить с тобой об этом.
Жорж. О чем еще?
Эвелина. О письме, которое ты нашел в прошлую субботу.
Жорж. Ага, я так и знал, что ты сунешься ко мне с этим в самом скором времени.
Эвелина. Нет, я не собиралась…
Жорж. Ну да, и вот доказательство! Злорадствуешь, да? Я же вижу: с того самого дня ты измываешься надо мной и надо всем, что я наговорил тебе о своей матери, о ее неслыханной любви к отцу и об их идеальном браке. Нашла себе наконец предмет для веселья!
Эвелина. Я никогда бы не заговорила об этом…
Жорж. Ну так чего ж говорить?
Эвелина. Потому что я поняла, каким это было для тебя потрясением. Потому что я хорошо вижу, что это уже целую неделю не выходит у тебя из головы.
Жорж. Да мне в высшей степени наплевать на тот факт, что я сын какого-то типа, которого и не узнаю-то никогда, поскольку его убили на войне.
Эвелина. Ты в этом уверен?
Жорж. Да.
Эвелина. И ты знаешь, кто это?
Жорж. Нет, и никогда не узнаю.
Эвелина. Ты расспросил свою сестру?
Жорж. Я поговорил с отцом.
Эвелина. И он никогда ничего не подозревал?
Жорж. Вот именно, ничего. Ничего! Просто невероятно: такой человек, как он, - и ни тени сомнения, ни малейшего подозрения! Он глубоко убежден, что мама обожала его всю жизнь и что они являлись единственной в своем роде парой. Господи! Всю жизнь, все пятьдесят лет он прожил рядом с ложью, рядом со всем этим… а теперь живет воспоминаниями о своем безоблачном «счастье». Разве это не ужас?
Эвелина. И ужас, и счастье.
Жорж. Да чего стоит счастье, купленное такой ценой?
Эвелина. Но разве твой отец заплатил за него? Платить по счетам пришлось твоей матери - и платить дорого, очень дорого.
Жорж. Ты права. Слепцам счастье дается бесплатно. Им везет больше всех. Царство божие для невинных… и одураченных. Что ж, тем хуже для царства божьего. Как бы то ни было, я люблю своего отца, и это он был, есть и будет моим отцом до смерти. Вот и все, и давай больше не будем об этом.
Эвелина. Но ведь это не отец тебя потряс. Тебя поразила тайна твоей матери. Та сторона ее жизни, о которой не знал ни твой отец, ни все мы. Вот что сводит тебя с ума. Ты паникуешь, терзаешь себя и всех подряд в чем-то подозреваешь.
Жорж. И правильно делаю! Разоблачил же я Титуса и Пюс. Ничего себе пустячок!
Эвелина. И ты смотришься вместе с детьми во все зеркала, спрашивая себя, твои ли они.
Жорж. Так я и знал! Шпионки чертовы! Здесь каждый мой жест тут же фиксируется и обсуждается! И сразу начинается: «шу-шу-шу», «шу-шу-шу». Что они всюду суются, сучки проклятые!
Эвелина. Ты же знаешь, что это правда, Жорж.
Жорж. Что ж, я не имею права в зеркало посмотреться, когда у меня ребенок на руках?
Эвелина. А я «изменила» тебе с Титусом, и мы втайне от тебя встречались на стороне. Я прекрасно понимаю, что творится у тебя на душе после того ужасного разоблачения. Уверяю тебя, я вовсе не собираюсь смеяться ни над твоими родителями, ни тем более над тобой.
Жорж. Ах ты боже мой, как трогательно! Ты, я вижу, собралась меня жалеть? Плакать надо мной? Нет уж, избавь меня от мелодрамы? Терпеть не могу этот жанр.
Эвелина. Я просто хотела тебя успокоить, немножко умерить твою тоску.
Жорж. Мою тоску?!
Эвелина. Да, твою тоску. Ту тоску, что охватывает нас, когда мы прикасаемся к тайне близких нам людей и понимаем, что, как они ни близки, мы ничего или почти ничего о них не знаем. И то, что ты обнаружил в жизни твоей матери, внезапно разбудило в тебе эту тоску и сделало безумно несчастным.
Жорж. Ну и что? У тебя, может, имеются пилюли от несчастья и тоски?
Эвелина. Мне кажется, да, у меня есть средство. И я единственная им владею.
Жорж. А именно?
Эвелина. Я знаю, что тебя мучит: тебе не дает покоя то, что ты ничего не знаешь обо мне. Вот уже три года, как мы живем раздельно, и ты часто выходишь из себя потому, что ничего не понимаешь в моей жизни. Тебе хотелось бы, чтобы у меня был любовник: тогда все стало бы на свои места, и ты перестал бы задавать себе этот вопрос и почувствовал себя наконец полностью освобожденным от меня.
Жорж. И ты хочешь наконец признаться, что он у тебя есть?
Эвелина. Да. Я решила тебе сказать. В моей жизни есть мужчина. Благодаря ему моя жизнь вот уже два года обрела новый смысл. Я больше не одинока. Вот… ты можешь больше не мучиться по этому поводу.
Жорж. Ты хорошо сделала, что сказала мне, милая моя Эвелина. Ты очень хорошо сделала. И твоя жалость очень тронула меня. Но только, видишь ли, твоя история шита белыми нитками. Спасибо тебе, спасибо за сочувствие, но не надо… избавь меня от него. Ты видишь, я говорю с тобой спокойно, без гнева. Но сейчас ты кривишь душой, дорогая моя.
Эвелина. Но, Жорж… это правда!
Жорж. Нет. Не убеждай меня, это бесполезно. Ты добьешься лишь того, что действительно причинишь мне боль.
Эвелина. Хочешь доказательств?
Жорж. О нет, нет! Только не это! Не надо мне никаких доказательств. Я тебя слишком хорошо знаю, именно доказательствами ты меня и обманешь.
Эвелина. Но, Жорж… за кого ты меня принимаешь?
Жорж. Ты очень умна. Очень умна. Ты видишь: я признаю твое превосходство. Ты взяла надо мной верх. Согласен. Но все же не заходи слишком далеко, поняла? Доброй ночи.
Эвелина. Что я тебе сделала, Жорж?
Жорж. Ничего. Ничего ты мне не сделала. Ты просто взяла надо мной верх, вот и все.
Эвелина. Я вовсе не стремилась взять над тобой верх. Я просто хотела помочь тебе.
Жорж. Хотела меня успокоить?
Эвелина. Да.
Жорж. Я так и понял. Еще раз благодарю тебя. Все равно, никто ничего ни для кого не может сделать. Запомни это. Особенно ты - для меня.
Эвелина. Почему именно я для тебя?
Жорж. Спроси у огня, спроси у воды.
Эвелина. Боже, как ты несчастлив!
Жорж. Что? Ты смеешься надо мной?
Эвелина. Как ты, должно быть, несчастлив, если до такой степени презираешь меня за то, что я - не несчастна.
Жорж. Ладно, оставим это. Доброй ночи. И не болтай ерунды. Я больше не доверяю счастью других. Завтра я зайду поцеловать Фредерика. Спи спокойно. Доброй ночи. И… передай привет своему любовнику. (Выходит.)
Эвелина. Ну вот… (Наливает себе виски, закуривает новую сигарету, садится по-турецки в глубокое кресло, ставит стакан рядом и берет телефонный аппарат. Набирает номер.) Это я!

Занавес

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10