По сердцу пришлись людям слова Жямгулиса, но тут уж не мог смолчать высокая шапка. Нахмурив брови, он захрустел бумагой и заговорил о том, что, мол, имеется жалоба с подписями, налицо наглядный факт совершения преступления в виде мертвого быка, а значит, кто-то должен понести ответственность. Этого требуют закон, правосудие и его мундир с пуговицами.
– Закон и вас мы, ясное дело, уважаем, – уверял Жямгулис, – и по возможности любили, любим и будем любить… Об одном лишь покорнейше просим: а нельзя ли этот закон как-нибудь так повернуть, чтобы и справедливость не пострадала, и мы в поисках ее не слишком себя обидели?
– Зачем же поворачивать? – почтительно произнес староста. – С законом шутки плохи! А еще хуже в суде, под носом у властей, рассуждать на манер Алялюмаса! Я полагаю, судье теперь ясно, кто сбил с панталыку этого оболтуса Должника?
Высокая шапка утвердительно закивал – ясно, дескать, ясно…
– Только, видать, – продолжал Даунорас, – старик жалеет, что его подопечный укокошил быка, а не старосту, благодаря которому перестали люди к Алялюмасу за дегтем обращаться – маслом колеса смазывают… Поразмыслил я тут хорошенько и вот что скажу: мы поступим не по справедливости, если осудим одного Должника, а этот завистник останется здесь и будет обвевать нас черным дегтем. Так вот, я согласен с добрым советом своего тестя Жямгулиса. Предлагаю оставить музыканта в деревне в качестве должника, покуда он нам не возместит причиненный ущерб, а смутьяна Алялюмаса выслать на пять лет, а может, и того больше, на каторгу.
– Вот спасибо, Даунорелис! – воскликнул Алялюмас. – Да с таким языком только хвалу богу воздавать или в чумном год могилы копать!
Напрасно Должник, звеня цепями, уверял людей, что Алялюмас ни при чем. Старик как раз советовал ему поступать наоборот – учиться терпению у дерева, у птаха, у родника лесного… Никто музыканта не слушал. Как ни брыкался, как ни ругался парень, люди все равно развязали веревки, сняли оковы и вместо Должника увели в цепях Алялюмаса, осужденного на девять лет каторги.

Три дня спустя приплыли из Алитуса два жандарма с саблями на боку, смахивающие на больших черных жуков. Даунорасу удалось еще нацедить им со дна мутного свадебного пива. Новобрачная нажарила говядины – накормила жуков, еще и на дорогу кусок сунула. Пусть сами жуют и про беднягу Алялюмаса не забывают.
А девятибедовцы после свадьбы все хлебали кислый кленовик и никак не могли очухаться. Только на этот раз уже не голова болела – щемило сердце. Да как же такое могло случиться: взяли и засудили безвинного человека!.. Верно, староста для своего пива воду из того проклятого колодца брал, и вовсе не пиво им в голову ударило, а бес попутал.
– Прости, Алялюмас, – крадучись подойдя к амбару, говорили они и стучали кулаками в стенку, – прости…
В подслеповатое оконце Даунорасова амбара видно было, как прикованный к жерновам Алялюмас улыбался, кивал людям, а сам продолжал молоть – даром старостиного хлеба не ел.
Но сегодня, узнав о приезде жандармов, никто не появлялся во дворе у Даунораса, все потянулись к реке. Один нес в кулаке кисет с табаком, другой держал круг колбасы, третий – рукавицы или шарф для колодника… Тихо переговариваясь и громко вздыхая, люди ждали.
Кто-то предложил Должнику поиграть – мол, с музыкой Алялюмаса проводим, – но тот лишь покачал головой и продолжал следить за горкой, за Старостиным двором.
Наконец двое жуков-жандармов и староста третий выкатились из застекленных сеней, направились к амбару и скрылись там. Вскоре они вышли оттуда, только теперь посредине шагал белый с лаптей до головы, запорошенный мукой узник. Поразились люди и даже испугались: Алялюмас, всю жизнь варивший черную-пречерную смолу – и вдруг такой белый!..
Староста спускаться к реке не стал, распрощался у ворот: черным пожал руки, а белого похлопал по плечу. Жандармы же, испугавшись такого скопления народа, принялись кричать лодочнику, чтобы он подогнал лодку ближе к ним, а не туда, где стояли в ожиданье люди.
Но провожающие пустились бежать вслед за лодкой по берегу. Обступив Алялюмаса, одни плакали, другие хватали его за руки и умоляли простить их. А жандармов упрашивали отдать дегтярю хлеб, колбасу и еще вот этот кисет с табаком…
Алялюмас опять же кивал головой, благодарил людей и говорил, что не держит зла ни на кого из них. Ведь мы братья, сказал, стыдно таить в душе злобу, прощаясь… Должнику старик велел не сокрушаться и поиграть людям, покуда не разошлись.
Музыкант хотел сказать Алялюмасу еще что-то, и не только он, все хотели, но не успели. Лодка уже отчалила от берега и все быстрее неслась по течению, унося белого Алялюмаса вдаль, мимо зеленых дубрав, в черную неволю.
Должник продолжал бежать следом по берегу.
– Алялюмас! – кричал он. – Как отец родной, скажи! Что мне делать? Я уже трижды должник, что мне делать? – кричал музыкант.
– Возвращайся! Возвращайся! – махал в ответ Алялюмас. – Люди ждут! Поиграй им! Может, и я еще услышу!
– Я в тройном долгу! – не унимался Должник. – Как мне жить, скажи!
Алялюмас попросил одного жандарма, у которого глотка не была забита мукой, крикнуть за него. И жандарм ответил словами Алялюмаса:
– Живи и радуйся! Хороший ты человек, раз люди добрые тебе в долг давали!
– А ты им даром раздавай! – добавил белый.
– А ты им даром раздавай! – громко прокричал черный.
Лодка уплыла, превратившись вдалеке в щепку с двумя черными жуками и белым перышком. А люди все махали ей вслед с обрыва, пока не вернулся Должник. Он запыхался от бега: спешил, чтобы успеть поиграть для Алялюмаса. Неман-то в том месте словно лось: бежит-бежит по лесу, потом увидит вдруг широкие луга, поля – и прыг назад, в лесу оно уютнее.
И вот уже пуща разносит песню Должника – от сосны к сосенке, от горки к пригорку, от валуна к камушку:

То не черный пес лежит
На дороге.
Это горюшко мое
И тревога…

Я кручинушку мою
Одолею.
Перед черным злыднем псом
Не сробею.

Вырвались у людей сердца из груди, словно птицы из клетки, и взлетели высоко над домами, стадами, ребятишками, над неполотыми огородами, над телегами без ободьев, забытым в печи хлебом, нестрижеными овечками… Над тревожными снами прошлой ночи и заботами сегодняшнего дня.
Люди поголосистее потянулись к Должнику и запели с ним вместе. Другие отошли в сторонку, чтобы спокойно послушать, поразмыслить, попытаться уяснить себе что-то не совсем понятное, прикоснуться к чему-то неосязаемому…

На руки тогда возьму
Я отраду.
Сквозь недолю пронесу,
Сквозь преграды.

Пусть нелегок, долог путь,
Пусть ненастье –
Мы придем когда-нибудь
В страну счастья.

Лес густой – зеленый храм
Та держава.
Алялюмас выйдет к нам
Из дубравы…

И все же то один, то другой вставали и потихоньку уходили – звали дела: пора было к малым детям, корову доить, ужин готовить. Но до заката слышна была доносившаяся с берега мелодия:

Алялюмас, Алялюмас,
Алялюмас…

Староста Даунорас и тот не вытерпел – вышел поглядеть, послушать людские пересуды. Не успел спуститься с холма, вдруг видит: плывет враскачку по Неману судно купеческое! По бокам зелено-красные полосы – ни дать ни взять яичко пасхальное.
Заслышав звуки музыки и увидев столько народу, купцы стали потихоньку причаливать к берегу. На тяжело нагруженном корабле под полосатым навесом трубно ржал белогривый рысак в яблоках…

1971



1 2 3 4 5