Восковое лицо Кутьковой испещрили поперечные морщины, углы губ печально опустились. Она напоминала старую потрепанную куклу, которую безжалостные дети забросили на чердак.— Катюша! — улыбнулась Кутькова и робко замолчала. При матери она всегда тушевалась и уходила в тень.— Ты пришла одна? А где твой муж? Где твоя дочь? Катя не ответила. Она не знала, о чем говорить с этой красивой чужой женщиной. Ей захотелось развернуться и уйти. Голова противно закружилась, к горлу подкатил непроглатываемый ком.Хотелось расплакаться. Катя изо всех сил сжала веки, чтобы не разнюниться, — перед матерью ей всегда хотелось выглядеть сильной.— Вы должны немедленно расписаться! — приказным тоном произнесла Нина Николаевна, узнав, что Катя и Нельсон еще не состоят в законном браке. — Ты должна понять, что подобная ситуация бросает тень и на меня тоже.Она, как всегда, в своем репертуаре… Ей наплевать и на нее, Катю, и на ее ребенка. Все ее мысли только о том, как она будет выглядеть в глазах окружающих.— А он очень черный… этот, как его… Ну, твой муж? А твоя дочка тоже очень черная?Она не сказала «моя внучка», отстраненно именуя Лару «твоя дочка». Катю кольнуло в сердце. Она им обеим чужая, совершенно чужая…— Я пойду, — проговорила Катя, вставая, — мне скоро кормить.Мать свела на переносице светлые, ровно выщипанные бровки и почувствовала, что сейчас она должна сказать что-то очень важное для них обеих, своеобразное материнское напутствие. И она наконец нашла эти важные, долгожданные слова.— Грудь не застуди, — сказала она, провожая Катю до дверей. — При кормлении очень важно не застудить грудь.Катя вышла в коридор и расхохоталась так, что было слышно в номере. Она смеялась только потому, что ей очень хотелось плакать.Они поженились, когда Ларе исполнилось три года. К этому времени девочка превратилась в хорошенькую черную куколку с жгучими угольками широко распахнутых глаз, с пухлыми ручками и непокорной копной волос на голове. Она была всеобщей любимицей — живая, подвижная, любознательная. Она без умолку болтала с южнорусским мягким "т" и порой вставляла в речь португальские слова, которым ее учил отец.Бабушка и дедушка души в ней не чаяли, а дядя Славик, сводный брат матери, был для нее главным авторитетом.Подходила к концу учеба Нельсона в Киеве, а Катя все еще не знала, останутся ли они вместе или им придется разлучиться навсегда.Упрямый дед Жонас все еще не давал разрешения на брак, надеясь, что сын вернется на родину и забудет свою русскую жену. Катя понимала, что, если Нельсон уедет, они больше никогда не увидятся.— Я никуда не поеду без тебя и Лары, — утешал ее Нельсон. Катя старалась не плакать при мысли о скорой разлуке. Она любила мужа.Наконец Нельсон предпринял крайние меры: написал решительное письмо отцу, где извещал его, что он решил остаться с женой и дочерью в СССР и уже даже подал заявление с просьбой о советском гражданстве. Он писал, что вынужден решиться на этот шаг, потому что не хочет расставаться с семьей и предпочитает разлуку с родиной разлуке с женой и дочерью.Тогда его отец наконец сдался. Через месяц было получено разрешение, а еще через две недели молодые люди Сочетались законным браком. Вскоре они уже паковали чемоданы для отъезда. Шел тысяча девятьсот восемьдесят шестой, переломный для Союза год.Луанга встретила их тридцатиградусным зноем и высоким, без единого облачка, небом. «Ил-62», везущий родственников посольских работников и дипломатическую почту, прокатился до конца взлетной полосы и застыл у рыжей кромки поля. В иллюминаторе виднелась выжженная поляна с редкими кустиками травы. На горизонте в дрожащем мареве расплылись от зноя узколистые акации.Черный парень в коротких шортах и военной рубашке вразвалку приблизился к самолету. Его движения были плавны и грациозны, точно движения дикого зверя.Было видно, что он никогда никуда не торопится.Катя вышла из салона на трап, и раскаленный воздух расплавленной лавой влился в грудь, опаляя легкие. Она мгновенно вспотела, как будто ее опустили в горячую воду.— Мамочка, смотри! — Лара во все глаза глядела на таких же чернокожих и кудрявых людей, как она сама и папа. Ей это было в диковинку, она привыкла, что вокруг нее только белые лица, белые люди.— Они что, загорели? — спросила она удивленно.— Да, — ответила Катя, — именно.Дед Жонас не встретил их в аэропорту, однако прислал за ними машину.Пузатый минивэн долго пробирался по узким улочкам, запруженным народом. Катя с восторгом глазела по сторонам. Сияющая, яркая, беспокойная жизнь бурлила вокруг, ослепляя яркими красками.Глянцево-черные женщины с длинными шеями плавно шествовали по улице, торжественно неся на голове корзины экзотических фруктов, погонщики свистом бича и горловыми криками направляли повозки, в которых билась и переливалась на солнце океанская рыба. Автомобилей было много, но все они были очень старые, разномастные, мятые. Водители здесь были абсолютно уверены, что их шоферская обязанность состоит лишь в том, чтобы как можно чаще нажимать на клаксон, поэтому над улицей стоял жуткий вой. Машины ездили, как им заблагорассудится — и по левой стороне дороги, и по правой. Зато на центральной площади города возле бетонного куба банка стоял чернокожий полицейский в голубой рубашке и в фуражке с высоким околышем. На его груди болтался абсолютно бесполезный в городском гаме свисток. Руководить движением он даже не пытался. Повозки и автомобили, бешено сигналя, образовывали вокруг живой статуи бурный водоворот.Курчавые тонконогие ребятишки играли в пыли на проезжей части, торговцы вывешивали свой немудреный товар прямо на улице. Седые старики, тощие как щепки, с мудрыми лицами и дистрофичными телами, дремали у входа в картонные лачуги.— О Господи! — ужаснулась Катя, представив, что ей придется жить в одной из подобных развалюх.— Мы будем жить в другом районе, — успокоил ее муж.Вскоре машина свернула на боковую улицу, сшибла по пути несколько коробок, наваленных у входа в магазин, спугнула коричневых кур, которые, квохча, купались в горячей пыли, и вырвалась на просторную асфальтовую магистраль. Вдали раскинулся зеленый массив, .кое-где разреженный плоскими кровлями домов. Здесь было чисто и красиво. Аккуратные ограды вокруг белоснежных вилл не позволяли пышной растительности вылиться на улицу, лужайки с ровно подстриженной травой приглашали понежиться на мягком ложе.— Как красиво! — воскликнула Катя.— Вот наш дом. — Нельсон указал на бело-розовый особняк в колониальном стиле, прячущийся от жары под раскидистым деревом с огромными плоскими листьями и облупленным стволом.Ажурные ворота виллы автоматически разъехались в стороны, автомобиль вкатился во двор и застыл перед домом.— Мамочка, как здесь здорово! — восторженно запищала Лара и первой выпрыгнула из машины.Из дома вышла пожилая негритянка со сморщенным, как печеная картофелина, лицом.— Отнеси вещи в комнату, — повелительно бросил Нельсон шоферу и мимоходом поздоровался с женщиной:— Здравствуй, Нтама. Это моя жена Катя, она теперь будет хозяйкой в моем доме.Почтительно склонив голову, женщина изумленно уставилась на свою новую госпожу.Катя не знала, как себя вести с этой Нтамой. Кто она вообще? Может, она родственница Нельсона и будет правильным по-родственному броситься ей на шею и расцеловать в обе щеки? На всякий случай она приветливо улыбнулась, но тут же смущенно прикрыла рот рукой — негритянка с неподдельным восторгом уставилась на золотой зуб во рту госпожи.После тюрьмы Катя очень стеснялась своей улыбки. Она была уверена, что с золотым зубом смахивает на продавщицу с рынка, но ничего не могла поделать. В те годы в Союзе золотые зубы были верхом зубопротезного искусства, предметом вожделения многих, не слишком богатых граждан.Дом оказался прохладным и просторным. Он был обставлен европейской мебелью — изящной и легкой. Жалюзи на окнах были спущены, противомоскитный полог над кроватью раздвинут. В такой жаре многие привезенные Катей вещи оказались просто лишними — шерстяные кофты, платья с длинными рукавами, свитера под горло, колготки… Лара первая поняла, в чем здесь нужно ходить. Как ненужную кожу, она мигом сбросила платье и теперь гонялась на лужайке за бабочкой в одних трусиках.Поданный Нтамой обед включал в себя запеченное в листьях мясо буйвола, экзотические овощи, фрукты и жареные бананы, к которым Катя привыкла еще в Киеве.— Послушай, Нельсон, — прошептала она смущенно. — Ты мне ничего не объяснил. Кто эта женщина? — Она тайком указала глазами на суетившуюся вокруг стола Нтаму.— А, не волнуйся, — беззаботно заметил муж. — Нтама служит у моего отца уже больше двадцати лет. Она родом из той же деревни, что и мои предки. Наш прадед был там вождем и взял ее прислуживать в дом. Она меня знает вот с такого возраста. — Он опустил руку к полу.Женщина, догадавшись, что речь о ней, беспокойно взглянула на говоривших. Весь ее вид говорил о том, что больше всего на свете она боится не угодить могущественной белой госпоже с золотым зубом.Ближе к вечеру черный длинный автомобиль в сопровождении джипа, битком-набитого автоматчиками, подъехал к воротам виллы. Ощерившись автоматами Калашникова, солдаты в рубашках с закатанными рукавами высыпали из машины и образовали живой коридор к дому.— Это отец! — произнес Нельсон, вставая.Высокий статный мужчина с наметившимися серебряными прядями в курчавых волосах, в европейском костюме быстро прошел к дому.Сразу после этого автоматчики погрузились в джип и умчались, бешено сигналя. Два статных охранника с оружием наперевес застыли у ворот виллы.Нельсон приветствовал отца объятиями и дружеским похлопыванием по спине. Дед Жонас поднял Лару на руки, улыбнулся, а потом Опустил внучку на пол и восторженно зацокал языком. Кажется, ребенок ему понравился. Невестка удостоилась вежливой улыбки и приветственной фразы на ломаном английском.Катя раздумывала, броситься ли свекру на шею с поцелуями или не стоит, но из осторожности решила пока повременить.Между собой отец с сыном говорили на чудном языке, в котором было очень много гортанных, носовых звуков, отчего звучная речь переливалась и искрилась, как журчащая по камешкам речка.Вечером Катя сонно клевала носом возле кроватки засыпавшей дочери.Вдруг близкая автоматная очередь прошила тишину за окном. Ей вторили вдалеке хлопки одиночных выстрелов. Перестрелка продолжалась несколько минут, затем стихла так же неожиданно, как и началась.Нельсон обнял дрожащую от страха жену.— Ничего страшного, — успокоил он ее. — У нас такое часто бывает.Повстанцы порой прорываются в город и устраивают провокации. Недавно было совершено покушение на моего отца, его хотели убить. Ты к этому скоро привыкнешь.— Никогда не привыкну! — воскликнула Катя, все еще дрожа.Она долго ворочалась без сна в кровати с противомоскитным пологом, вслушиваясь во враждебную гулкую тишину за окном. Оглушительно гремели цикады, хохотала птица в кроне дерева, резко вскрикивал неизвестный зверь в кустах.Катя забылась тревожным зыбким сном лишь под утро, когда бархатное небо Африки, вольготно раскинувшееся над домом, уже начало предутренне сереть на востоке.Жизнь в Луанге, полная жаркой лени и неги, текла плавно и неторопливо.Для Кати ее новое бытие Оказалось простым и легким. Хозяйство в доме текло по раз и навсегда заведенному порядку, не требуя ее вмешательства. Стоило только знаками объяснить свою просьбу исполнительной Нтаме, как та со всех ног бросалась выполнять приказания белой госпожи. В эти минуты на ее лице читался почтительный ужас, а взгляд служанки восхищенно застывал на золотом зубе хозяйки.Нельсон целыми днями находился в разъездах. То они с отцом осматривали только что купленные правительством вертолеты, то дни напролет проводили в резиденции премьер-министра, обсуждая план боевых действий против повстанцев.Катя проводила целые дни в одиночестве. Конечно, она занималась с Ларой, учила ее читать, играла с ней на лужайке, дразнила обезьян фруктами, но целый день подобными занятиями заполнить было невозможно. Блаженное ничегонеделание быстро надоело.Телевизор четырежды в день транслировал передачи местного телевидения на португальском языке. Эти передачи заключались в торжественной читке правительственных сообщений и гневном клеймении повстанцев. Некоторое облегчение приносили спутниковые европейские и южноафриканские каналы — английские, французские, голландские, но смотреть их мешала труднопреодолимая преграда — язык.Отец Нельсона выделил невестке персональную машину и шофера, пока та не научится водить. Ездить на общественном транспорте было небезопасно для жизни: автобусы ходили редко, были всегда набиты битком, и в них можно было подцепить какое-нибудь редкое кожное заболевание или вшей. Водительские права Кати, новенькие, продублированные на португальском и английском языке, пылились в ожидании, когда они наконец потребуются своей хозяйке. Большую часть дня шофер беспробудно дрых в прохладном подвале и выползал наверх, когда его госпожа отправлялась за покупками.Европейских магазинов в Луанге было мало, преимущественно они располагались в центре города, возле банка и почты. Из-за отсутствия покупателей вещи в них пылились годами, безнадежно отставая от моды, однако Кате, воспитанной на социалистическом аскетизме советских магазинов («Вхожу в советский магазин — теряю весь гемоглобин»), они казались роскошными. Крошечные лавчонки местных негоциантов торговали в основном сувенирами для туристов или необходимыми для туземцев предметами — одеялами, жестяной посудой, кастрюлями, простейшими лекарствами — и пользовались большой популярностью среди бедного населения.Белых в городе было не очень много. Это были работники посольств, технический персонал из братских социалистических стран. На рынке часто можно было услышать русскую речь — в стране работали инженеры из Союза, переводчики, рыбаки, политработники, учившие социализму выдвиженцев правящей партии ПОН.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56