Друг мне рассказывал, что по вечерам тут прокручивали записи этих схваток и показывали их в вечерних новостях. Их воины стали невероятно быстры и грациозны, как танцоры. Они называют это «прекрасным стилем» войны. Вот какие они сумасшедшие. Думают, что война — прекрасна.
— Нет, они не поэтому отказываются сдаваться, — предположил я. Хотел понять и потому ухватился за соломинку. — Дело в президенте Мотоки. Если бы Гарсон не убил Мотоки, все вышло бы хорошо. Они оставили бы нас в покое. Я видел их лица, когда они смотрели на убийство. Они спятили, когда Гарсон убил президента. Не знаю, почему.
Вмешался Завала.
— Потому что на этой планете у всех долг чести перед Мотоки: у тебя, у меня, у них. Он наш наниматель. Долг слуги перед хозяином. И теперь единственная возможность отплатить этот долг — убить Гарсона и всех нас.
Я знал, что его догадка верна. Он дал ответ, который я не смог сформулировать. Завала с его культурным сдвигом.
— Ты веришь, что у нас теперь тоже долг чести? — спросил я.
Шлем Завалы повернулся ко мне.
— Не знаю. Если бы знал точно, убил бы Гарсона и всех остальных, чтобы отплатить этот долг.
— Я думаю, Гарсон считал, что убивает только политического соперника, — сказал я, надеясь успокоить Завалу. — У меня есть друг в разведке. Он практически признал это. Теперь там разрабатывается версия, которая сможет убедить японцев. Это был несчастный случай.
— Никакой случайности, — возразил Перфекто. — Гарсон знает своих врагов.
— В Гватемале был некогда генерал, который сказал, что все войны происходят случайно, — заметила Абрайра. — Он говорил, что люди не созданы для войны, что у них территориализм проявляется как у стадных животных — схватки должны быть только ритуальными поединками.
— Как овцы или быки, когда они сталкиваются головами? — Мигель рассмеялся.
— Вот именно, — подтвердила Абрайра. — На протяжении всей истории человечества сражения становились церемониалом: в древней Греции схватывались два бойца, а армии смотрели. В Африке победителя в войне выявляли с помощью соревнования по метанию копья. Это человеческий эквивалент тех самых сталкивающихся лбов. Кто-то побеждает, и никто не ранен. Похоже, японцы, с их «прекрасным стилем войны», вернулись к такому методу. Вместо того чтобы всем сражаться насмерть, выставляют борцов с каждой стороны.
Однако этот гватемальский генерал не пользовался историческими свидетельствами, чтобы обосновать свое мнение. Он подчеркивал, что лучшим аргументом является то, что люди эмоционально не вооружены для убийства друг друга. Будь иначе, лучшим способом разрешения территориальных споров всегда служил бы геноцид.
Я обнаружил, что слушаю с интересом. И подумал: странно, что генерал, военный, пришел к такому гуманному выводу.
— Я считаю, этот генерал был глуп, — объявил Мавро. — Я не возражаю против убийства людей.
Я вдруг понял, что должен бы знать этого гватемальского генерала, этого благородного кабальеро.
— О каком генерале ты говоришь? — спросил я.
— Он из твоей страны… — ответил Перфекто. — Генерал Гонзальво Квинтанилла.
У меня перехватило дыхание и закружилась голова.
— Ты лжешь! — закричал я. — Гонзальво Квинтанилла — убийца и деспот! Он не мог сказать такое. Человек, пытавшийся захватить собственную страну!
— Ты ошибаешься, Осик, — с еле сдерживаемым раздражением сказала Абрайра. Она впервые заговорила со мной сегодня. — Ты спутал генерала Гонзальво Квинтаниллу с генералом Гонзальво «Еl Puerco Боров (исп. )

» Квинотом. Это Квинот пытался захватить Гватемалу.
— Я знаю историю своей страны! — крикнул я. — Люди Квинтаниллы изнасиловали и убили мою мать! Я охотился за этими putos Педерастами (исп. )

месяцами! Не говорите мне о Квинтанилле!
Перфекто коснулся руки Абрайры, делая ей знак не расстраивать меня, и я разозлился еще больше. Абрайра насмешливо проговорила:
— Прости меня, дон Анжело. Я не хотела сердить тебя. Должно быть, я спутала. Я забыла, что ты так стар, что сам жил во времена Квинтаниллы..
Ее слова мне показались странными. Когда мы впервые встретились, я выглядел на все шестьдесят. Я отошел от группы и стал смотреть на улицу, ведущую к реке. Меня пугало, что остальные не согласились с моим отношением к Квинтанилле, так пугало, что я вообще боялся заговорить об этом, не смел даже думать. Постепенно глаза у меня отяжелели, и я уснул.

* * *

Через несколько минут меня разбудили звуки выстрелов. Меньший спутник Пекаря, Шинджу, взошел и висел в небе жемчужным шариком. Продолжали гореть дома, в которых изжарились люди. Только что закончилось нападение пятидесяти самураев.
Они так неслышно появились из потайного хода, что это могло показаться сном. Как щиты они использовали белые керамические плиты и пластины, снятые с машин. Оружие — дубины и ножи. Мы ответили, отстрелив им ноги.
Это было самоубийственное нападение. Мало кто из самураев добрался до наших линий, произошла короткая схватка.
С десяток наших людей остались лежать в разбитом снаряжении. Мы бросились к ним и обнаружили, что четверо мертвы, а у шести сломаны кости, есть ушибы и ножевые ранения. Эстевес выставил охрану у подземного входа и отправил сообщение.
Всех нас протрезвил этот инцидент. У самураев было всего несколько секунд, но они нанесли нам большой ущерб.
Когда ушли врачи, сорок наемников рассыпались среди ближайших домов и начали стрелять из лазерных и плазменных ружей, дома загорелись.
Эстевес приказал сжечь по десять домов за каждого нашего погибшего, чтобы заставить японцев покориться, но я знал, что ничего хорошего это не даст. Мы не можем заставить обитателей «Мотоки» сдаться. В нашем обществе мы восхищаемся стальными людьми. Почитаем наших диктаторов — тем легче им захватить и удерживать власть. Но японцы не примут нас, не сдадутся Гарсону. Хозяин Кейго давно объяснял нам: «На Пекаре не сдаются».
Мы оставили свое укрытие и пошли выполнять приказ. Почти в каждом доме кто-то выскакивал из двери или пытался разорвать бумажные стены и бежать. Женщин и маленьких детей мы оставляли в живых, но всех мужчин старше двенадцати лет поджаривали. Мозг и руки у меня отупели. Я отключил переговорное устройство в шлеме, отрезав себя от мира. Следил за тем, что мы делаем, будто издалека. В своем защитном снаряжении я не чувствовал никаких запахов, не мог ощутить никакого прикосновения. Доносились только слабые кряки японцев, и все происходило словно при замедленной съемке. После первых нескольких сожженных домов следующие убийства совершались почти автоматически. Как будто наши защитные костюмы двигались по своей воле, пустые изнутри. Я хотел поджарить их всех. Представлял себе, как мы закончим эту работу, опустошив весь город. Пропаганда Тамары никогда не подействует на японцев, это ясно. Мы схватились в смертельном объятии, и ни мы, ни они не спасемся, никто не может позволить другому остаться в живых.
Мы все еще жгли дома, ревело пламя, его языки вздымались к небу, когда взошло солнце. Я стоял на холме, подо мной расстилалась южная часть города, на западе виднелся океан. Мы подошли к очередному дому и подожгли его. Оттуда выбежал молодой человек, лет четырнадцати, с длинными ногами, но еще детским лицом. Я выстрелил в него из лазера, провел платиновым лучом по промежности, он с криком упал на траву.
В этот момент земля дрогнула от взрыва. В километре от нас в старом городе на воздух взлетело целое крыло промышленного здания, крыша его изогнулась так, словно здание лопнуло изнутри. Раскололся огромный хрустальный купол над старым городом. Большие и мелкие куски голубоватого хрусталя как дождь обрушились на землю вслед за другим взрывом, уничтожившим три верхних этажа гордого здания правления корпорации «Мотоки». И хотя этот взрыв произошел в полукилометре от нас, пришлось укрыться от обломков.
Вначале я решил, что это наша работа, возможно, часть плана, направленного на дальнейшую деморализацию японцев, уничтожение их корпоративного духа. Но тут кто-то показал на взорванное промышленное здание и крикнул: «Здесь размещался их ИР. Теперь вся наша внешняя защита уничтожена».
Я посмотрел на здание и вспомнил, что всего несколько часов назад Тамара находилась там на верхнем этаже. Внизу в долине послышались крики и выстрелы: в разных местах города из потайных ходов вышло несколько сотен самураев в зеленом боевом снаряжении — из — под большого камня в парке, из-за фальшивой стены магазина, из старого заброшенного склада. Наши наемники стреляли в них из лазеров, заставляя останавливаться и вертеться, а в это время стрелы разрывали их броню. Повсюду виднелись серебристые полосы: это лазеры перегревали воздух. Кто-то рядом со мной выпустил стрелу, и я стал лихорадочно оглядываться в поисках цели — выбежавшей из дома старухи с дубиной в руках. И повсюду, повсюду из домов выбегали японцы. В общей сумятице я заметил, что несколько человек указывают на юг. Четыре больших скоростных дирижабля шли низко над поверхностью на скорости 400 километров в час со стороны поселка Цумэтаи Ока. Теперь, когда ИР города мертв, наши нейтронные пушки и кибертанки бесполезны. А все остальные автоматические средства поражают цель только на поверхности. Примерно половина населения «Мотоки» живет в южных поселках. На этих дирижаблях полно самураев.
Весь мир, казалось, сузился до одной точки. Я не отрываясь смотрел на дирижабли. В Гватемале я учился управлять на расстоянии кибертанком. «Боже мой, подумал я, если бы я знал код, я смог бы подключиться к одному из танков и сбить дирижабли».
Вид дирижаблей наполнил меня страхом, и я стоял неподвижно, ожидая, когда в шлеме прозвучит голос Гарсона, когда я услышу приказ. Но Гарсон молчал, и я подумал, что он мог погибнуть во время взрыва. Я понял, что наш захват Кимаи-но-Дзи — всего лишь подобие карточного домика, а теперь, когда подошли подкрепления с юга и в городе началось восстание, карты домика падают друг на друга. Как будто земля уходила у меня из — под ног, и я чувствовал, что лечу куда-то вниз.
Но тут дирижабли пролетели над низким холмом, и неожиданно ожила одна из линий кибертанков. Луч чистой энергии разрезал небо и по очереди коснулся всех дирижаблей, они один за другим вспыхнули. Секунды спустя раздалась серия взрывов, и от них задрожали дома и качнулась земля.
Даже после этого части дирижаблей еще продолжали висеть в воздухе, и огромные куски горящей материи падали на пылающие здания. Я пытался рассмотреть людей в обломках, падающих с неба, но видел только обожженные бесформенные фигуры.
Я огляделся и увидел, что все — и наемники, и японцы — остановились и наблюдают за взрывами. На пороге каждого дома стояли люди и в ужасе смотрели в небо; с широко раскрытыми ртами, с полными слез глазами смотрели они на висящие еще в небе части дирижаблей.
Казалось, японцы будто сморщились наподобие проколотого воздушного шарика. Они не кричали. Не плакали. Не бросались на нас. По-прежнему звучали выстрелы, но после мощных взрывов дирижаблей они напоминали детские хлопушки. Наемники избавлялись от последних вооруженных самураев. Восстание закончилось так же быстро, как и началось.
Один за другим японцы у домов склонили головы, признавая поражение, и вернулись в помещения. А мы — в свое укрытие.

* * *

Остальная часть утра прошла спокойно. Гарсон объявил военное положение и приказал всем местным жителям оставаться в домах. Японцы повиновались, словно получили приказ от своих корпоративных божеств. Под городом обнаружили и уничтожили с десяток подземных ходов. Взрыв в одном из таких ходов разрушил фундамент театра. Рано утром на улицу выехала в своей коляске Тамара, направляясь к буддийскому храму, и я обрадовался, что она жива.
Я помахал ей рукой и окликнул, но она проехала мимо. Перфекто и еще несколько человек ушли в нижний город и вернулись с достаточным количеством еды и выпивки, и мы устроили пикник.
Поджарили на костре небольшую свинью, потом по очереди поспали.
Но я не мог уснуть. Снова и снова восстанавливал в сознании все увиденное — каждого убитого нами — снова и снова.
Во второй половине дня на улице показался большой механический серебристый паук на шести ногах, он остановился у бункера напротив и присел возле нескольких человек, которые вскоре выстроились в ряд. На спине у паука был лазер, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы узнать в нем древнего механического посыльного: такие в старину использовались военными для передачи сообщений, если нельзя было воспользоваться радио или лазером из боязни перехвата. Приблизившись к нашему бункеру, паук опять остановился и подключил к себе одного из наемников. Тот вставил вилку в розетку у основания своего черепа. Несколько секунд спустя он отключился, поднялся и пошел по дороге.
Чуть позже у меня в голове прозвучал вызов комлинка. Я включил комлинк, и механический голос произнес: «Приготовьтесь получить кодированное сообщение от посланца». Паук приблизился ко мне, я подключился. У меня в сознании возник образ Гарсона, стоящего на плоской крыше, сзади огни освещали его серебряные волосы.
— Muchacho, — сказал Гарсон, — как ты знаешь, наша внешняя защита не действует. Восстановить Искусственный Разум невозможно. Жители южных поселков «Мотоки» сегодня утром пошли на большой риск, и их попытка потерпела полную неудачу. Мы готовы к любой неожиданности. По нашим оценкам, «Мотоки» потеряли примерно двенадцать тысяч человек. Эти потери не остались незамеченными ябандзинами. Нашу уязвимость они тоже оценили. — Изображение генерала поблекло, сменилось аэрофотоснимком Хотокэ-но-Дза. — Два часа назад около четырех тысяч солдат выступили из Хотокэ-но-Дза. — Изображение увеличилось, и стали различимы крошечные суда на воздушной подушке, летящие низко над рекой, оставляющие характерный V —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69