У каждого лазера свой цвет луча, чтобы мы не могли спутать свои с чужими. Когда я прицеливался, голубое пятнышко показывало, куда придется выстрел.
Я несколько раз пальнул в упавшие сосны, превращая их в факелы.
Мы обогнули гору и начали подниматься к леднику, занимавшему весь склон с этой стороны. Костюмы не защищали от холода: я начал дрожать, руки застыли. Оставалось лишь пожалеть, что мне не довелось бывать в горах Перу с Перфекто.
Мы уже были у основания ледника и приближались к темной линии сосен, когда Гарсиа крикнул:
— Идут! Сворачивайте вправо!
Ябандзины начали стрелять сверху с трех точек, надеясь захватить нас на открытой местности.
Мы повернули направо, под ледник, оставаясь вне пределов досягаемости вражеских пушек. За снежным полем на крутом склоне рос сосновый лес. И сразу под нами в лунном свете блестела полоска серебристых облаков.
Поворот нарушил наш строй; наша машина больше не находилась на острие. Судно Гарсиа оказалось в вершине угла ближе всего к ябандзинам, машина Гектора двигалась рядом с нами.
— Ищите небольшую долину, не шире пятидесяти метров. С крутыми склонами. Хочу, чтобы они Вошли в нее вслед за нами, — приказал Гарсиа. — Когда найдете, поливайте снег за вами плазмой. Пусть будет снежная завеса.
Мавро выстрелил в снег за кормой. Плазма превратилась в огненный шар, ослепительно яркий в темноте. И конечно, поднялся столб пара. Мы вошли в редколесье и продолжали круто спускаться вниз.
Абрайра включила тормозные двигатели, чтобы несколько замедлить скорость спуска, и едва увернулась от дерева. Я цеплялся за сиденье ногами и руками, изо всех сил стараясь не вылететь. Кто-то в команде Гектора начал молиться: «Madre de Dios Матерь Божья (исп. )

…», и я закрыл глаза.
Спуск продолжался целую вечность.
— Ведите настильный огонь! — приказал Гарсиа. — Может, один из них столкнется с деревом! — Мавро и Перфекто начали стрелять из плазменных пушек; звучали выстрелы: «вуфт, вуфт». В темноте плазма светилась настолько ярко, что я, даже закрыв глаза, видел сквозь веки белые точки.
Абрайра лихо рулила и нажимала на педали, уклоняясь от деревьев. Я открыл глаза как раз вовремя для того, чтобы увидеть приближающуюся снежную стену. Машина уткнулась носом в сугроб, меня сбросило на пол. Абрайра прибавила мощности, судно выбралось. Мы находились в долине с почти отвесными склонами — явно слишком крутыми для судна. Гектор двигался впереди, и его машина подняла огромный столб снежной пыли, ослепив нас. В долине было много упавших деревьев и больших камней, очевидно вулканического происхождения, поэтому всякий раз, когда Гектор огибал препятствие, он кричал: «Дерево — направо!» или «Камень — налево!», чтобы Абрайра знала, куда поворачивать.
— Медленней! Продолжайте вести настильный огонь. Хочу, чтобы они пошли за нами! — послышался голос Гарсиа.
Он прав. Превосходное место для засады, и у ябандзинов нет выбора: им нужно двигаться за нами будто по туннелю. Перфекто, и Мавро стреляли вперед и по склонам. При каждом выстреле местность впереди освещало, словно молнией, и черные камни и деревья отбрасывали необычные тени; потом плазма касалась снега, поднимался туман, который неслышно заполнял долину за нашей спиной. Машина Гарсиа, шедшая последней, приблизилась и почти касалась нас.
Гектор снова крикнул:
— Камень — справа!
Мы в это мгновение проходили под наклонившейся сосной. Один из химер Гарсиа прыгнул с места артиллериста, ухватился за сосновую ветвь, подтянулся и исчез в туче снега, поднятой машинами. Перед собой в свете плазменной дуги мы увидели камень — черный вулканический утес.
Когда мы обогнули его, наемники с лазерными ружьями прыгнули с машины Гарсиа, и я вслед за ними, по колени погрузившись в снег. Они начали подниматься по крутому склону и прошли метров десять. Я попытался следовать за ними, но тефлексовые подошвы ботинок скользили, как пластиковые. Я не мог подняться не только на крутой утес, но и на более пологий склон долины. А бойцы Гарсиа карабкались как горные козлы. Я снял бронированные перчатки и попытался подтянуться, уцепившись за корни небольшой сосны, но вскоре соскользнул вниз.
Все это время я продолжал слышать, как Гектор указывает направление Абрайре и Гарсиа. Машины углублялись в долину.
Отдаленный вой двигателей и вспышки света показывали, что следом за нами движутся ябандзины. Под утесом мне было не укрыться, поэтому я побежал вниз по долине. Оглянулся и понял, что хитрость моя не подействует: я оставляю в снегу след, по которому меня найдет и слепой. Пришлось вернуться к тому месту, где мы спрыгнули с машин.
Снег здесь утоптан, и следы перемешаны. Похоже, лучше всего спрятаться тут. Я лег в снег и закопался как мог, оставив только небольшое отверстие для глаз. Отключил лазерный прицел на ружье, чтобы голубое пятнышко не выдавало моего присутствия. Ябандзины стреляли вперед, чтобы видеть дорогу, и долина заполнилась мягким белым светом.
— Стой! — приказал Гарсиа. Голос его звучал отдаленно — не типичный идущий как бы со всех сторон «глас божий», какой слышится на близком расстоянии. — Абрайра, сюда. Гектор, стой на месте.
Я лежал неподвижно и ждал, крошечные кристаллики льда хрустели на моем защитном снаряжении; когда кристаллик касался кожи, меня словно щипали, но потом лед становился влажным и теплым и таял от тепла. В шлемофоне слышалось сопение: это химеры на утесе надо мной тяжело дышали после подъема. Один из них сказал:
— Ты, там внизу, человек: не забудь сообщить, если убьешь кого, прежде чем ябандзины подстрелят тебя.
— Хорошо, — ответил я. Заговорил Гарсиа:
— Мы примерно в двух километрах от вас. Будем вести перекрестный огонь. У вас есть что доложить?
Химера надо мной сообщил:
— Они движутся осторожно, скорость не больше тридцати километров в час, держат дистанцию в сто метров. Поджаривают скалы и деревья — любое место, где можно спрятаться. Я насчитал четырнадцать. Похоже, где-то выше по долине они оставили снайпера.
— Где вы расположились? — спросил Гарсиа.
— Мы с Ноэлем наверху, на скале. Человек…
— Анжело, — вмешался я.
— Анжело у основания скалы, с вашей стороны, укрылся в снегу.
— Хорошо, Анжело, — сказал Гарсиа. — Цезарь, Мигель и Ноэль будут подстерегать ябандзинов в засаде. Они могут снять семь — восемь человек. Но я хочу, чтобы ты лежал тихо — не двигайся в течение четырех минут после прохода японцев. Примерно к этому времени они встретятся с нами. Они оставят снайперов, чтобы те занялись Цезарем и Ноэлем, и я хочу, чтобы ты застал их врасплох. Лучший снайпер — коротышка, который при ходьбе размахивает руками. Мы называем его Шимпанзе. Быстро поджарь его. После этого жди, пока не спустится последний снайпер. Если нас убьют, в живых останешься только ты.
— Да, сержант, — ответил я, довольный нарисованным мне планом действий.
Я включил дополнительный микрофон на шлеме, чтобы лучше слышать звуки вне пределов костюма. В обычной схватке наружные звуки отвлекают, поэтому я не пользуюсь им. Сейчас же звуки снаружи ворвались ко мне. Я готов был поручиться, что ябандзины не ближе чем в полукилометре, но в микрофон казалось, что они совсем рядом.
Нужно было приготовиться, стараясь помнить, что надо падать вперед, если в меня попадет плазма: так скорее охладится защита.
Звуки двигателей становились все громче, в то время как я лежал неподвижно. Плазма вспыхивала ярче. Небо надо мной неожиданно осветилось: выстрел ударил в ствол дерева. Закричал химера, ябандзины выстрелили в утес, земля задрожала. Затем новый взрыв оранжево — белым светом озарил все вокруг.
Белые потоки плазмы неожиданно исчезли. Только огонь по другую сторону утеса освещал долину. Мимо пронеслись два судна, вздымая столбы снега, который грозил похоронить меня. Я лежал неподвижно.
— Докладывает Ноэль. Они только что миновали нас, сержант. Мигель взорвал одну машину. Я знаю точно, что погиб водитель, но несколько других успели спрыгнуть до взрыва. Трое, может быть, четверо. Остальные две машины продолжают идти в темноте, у них не хватает двух артиллеристов. Они не стали останавливаться» чтобы подобрать спрыгнувших.
— Gracias Спасибо (исп. )

, — откликнулся Гарсиа.
Лежа в снегу, я считал секунды. В шлеме послышалось жужжание, словно туда забралась пчела, я забеспокоился, но шлем вскоре согрелся, жужжание прекратилось, и снег на очках растаял. Через шестьдесят секунд у основания утеса послышались тихие шаги.
Ябандзины застыли на секунду.
Потом снова двинулись; я слышал их дыхание. Один начал подниматься по самому крутому склону. Другой прошел мимо меня, по оставленному мной ложному следу.
Через две минуты он вернулся. В темноте миновал меня и снова двинулся к скале. Я решил, что четыре минуты уже прошло.
Неслышно встал и потряс головой — снег соскользнул со шлема, я включил лазерный прицел. Двое ябандзинов стояли под утесом и глядели вверх. Со спины их освещало пламя горящей машины; проследив за их взглядом, я увидел, что вулканическая скала над ними похожа на голову уродливого великана. Третий поднимался на скалу и сейчас как раз цеплялся за нос великана. Один самурай держал лазерное ружье, прикрывая взбирающегося, товарищ стоял рядом с ним с пустыми руками. Я прицелился в снайпера с ружьем. Голубое пятнышко появилось у него на затылке. Выстрел. Ябандзин упал. Его компадре обернулся и с удивленным возгласом бросился на меня.
— Вот они! — Гарсиа был ниже в долине.
Я прицелился самураю в лицо и выстрелил снова. На шлеме, как раз над носом, появился ослепительно белый круг. Враг продолжал бежать ко мне, я отступил и крикнул:
— Один есть! — думая, что лазер не прожжет вовремя его защиту и я не успею сообщить другим о своем первом убитом. Но тут самурай остановился и поднял руки, словно собирался ими поймать лазерный луч.
Эффект получился почти волшебный: компьютер прицела рассчитан на то, чтобы удерживать цель; но как только цель накрыта, лазер перестает действовать. Я вторично нажал спуск, целясь в грудь. Ябандзин подпрыгнул и перевернулся. Лазер отключился вторично.
Я выстрелил в третий раз, в район почек, . и тут он добежал до меня. Прыгнул и ударил ногами. Я отступил, продолжая стрелять и пытаясь прожечь его защитный костюм. Он ударил ногой по стволу, выбив ружье у меня из рук. Я повернулся и побежал. Он было бросился за мной, но вдруг упал, скользнув лицом по снегу. Я повернулся к нему.
— Двое, — отметил Цезарь в шлемофон. Самурай лежал в снегу, из черной дыры на затылке поднимался пар, ноги дергались.
Теперь надо было отыскать третьего. Он уже был почти на самом верху утеса и успел найти для себя удобную позицию — ну впрямь как курица на насесте. Цель он успел найти тоже. В руках у него было ружье — на корпусе химеры показалась розовая точка. Прежде чем я успел крикнуть, химера скользнул вперед. В своем защитном снаряжении он ехал по снегу, словно в санках, пролетел метров пять — и упал с крутизны.
— Ноэль погиб, — доложил Цезарь.
Я подбежал к своему ружью и поднял его.
Снайпер-ябандзин исчез в расселине. Я разглядывал место, где он только что находился, но не мог его отыскать.
— Цезарь, ты кого-нибудь видишь вверху? — крикнул я.
Цезарь не ответил.
Но я и не ждал, что он ответит. Заговорив, он выдал бы свою позицию. Отключив лазерный прицел, я пошел к основанию утеса, а ниже в долине послышались крики: «Один готов! Еще один! Фелипе погиб! Гарсиа погиб! Еще один!» Крики следовали один за другим так быстро, что я не мог понять, кто побеждает.
Я обогнул утес и подошел к разбитой машине японцев. Языки пламени, черный дым. Видны были скорченные тела Мигеля и двух ябандзинов. Под выступом скалы я принялся искать возможность для подъема. Тут посыпался лед, и я поднял голову. Из темноты сверху показалось тело и упало у моих ног.
Химера в зеленом защитном костюме.
— Цезарь погиб, — сообщил я остальным.
В битве наступило затишье. В течение нескольких минут никто не сообщал о потерях, не слышно было и приказов. Кто-то закашлялся прямо в микрофон шлема — обычно такой кашель соотносится с пневмонией. Я ждал, когда самурай спустится с утеса. У подножия скалы намело сугроб, я сел и зарылся в него, поджидая снайпера. Смотрел по сторонам, не шевельнется ли что. Я не думал, что смогу выбраться из долины. Кашель прекратился, и Завала низким неровным голосом сказал:
— Не оставляйте меня самураям. Я не хочу сгореть. — Он сказал это негромко и как-то без выражения. Слова он произносил так, словно получил сотрясение мозга. Потом заплакал. Я надеялся, что кто-нибудь сломает ему шею до того, как его накроет огнем.
Плач Завалы раздражал меня. За последние девять дней каждый из «ас был убит не менее пятидесяти раз. Можно уж было привыкнуть. В первый раз, сгорев, я все время чувствовал себя так, словно с моей головы содрали кожу, срезали череп и обнажили мозг перед огнем. После четырех часов боли лицо онемело, зубы болели. Но содержание эндорфина постепенно повышалось, и я приспосабливался к постоянному шоку. Каждый приступ боли был не легче предыдущего. Каждый угрожал затопить меня. Но сейчас волна не поглощала меня, а перекатывалась. Так я по крайней мере это чувствую. Теперь я мог выдерживать боль. Я надеялся, что то же самое произойдет с Завалой, но этого не случилось. Он верил, что у него гниют руки, и каждый раз, как он обращался в корабельный госпиталь, ему отказывались дать антибиотики.
На мгновение мне захотелось назвать Завалу ребенком, для того чтобы он хоть немножко устыдился и перестал плакать. Но потом я понял, что никогда в жизни не стремился кого-либо унизить. Я всегда хотел быть врачом и помогать другим, сочувствовать им в их горе. Поэтому я сделал вид, словно не слышу плача, чтобы не смутить Завалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69