Рассказы – 0

Дональд Уэстлейк
Рискованная профессия
Мистер Хендерсон вызвал меня в офис на третий день по моем возвращении на Землю. На полтора дня позже, чем я думал. Разъездные инспекторы Танжерской страховой компании обычно не проводили дома больше тридцати шести часов подряд.
Хендерсон был дружелюбен, но строг. Это означало, что он доволен завершенной мной работой и готовит для меня какое-то новое крючкотворство. Мне это не слишком нравилось. Я вообще-то человек прямой, терпеть не могу всякие экивоки и предпочел бы вернуться к делам по пожарам и воровству в пределах Большого Нью-Йорка. Но у моего нынешнего положения были и свои преимущества. Как разъездной инспектор по претензиям, я избегал присущей нашей работе бумажной волокиты и пользовался правом выставлять расходные счета, которые никто не проверял. И это делало работу — как средство пропитания — почти сносной.
Когда я уселся, Хендерсон начал:
— Ты хорошо поработал на Луне, Гед. Сэкономил компании изрядную сумму.
— Благодарю вас, сэр, — скромно улыбнулся я в ответ. И подумал в тысячный раз, что не худо было бы компании поделиться этой сэкономленной суммой с тем, кто ее сэкономил. Иными словами, со мной.
— Ну, на этот раз дело хитрое, — продолжил босс, похлопав меня по плечу и переходя к новому заданию. Он пристально поглядел на меня, по крайней мере настолько пристально, насколько могут смотреть маленькие глазки с круглого лица грузного человека. — Что ты знаешь о пенсионной программе для представителей рискованных профессий? — спросил он.
— Что-то слышал — вот и все, — ответил я честно.
— Большинство полисов продаются, разумеется вне Земли, — пояснил он. — Некая форма страховки для “нестрахуемых”. Космические экипажи, исследователи астероидов и тому подобное.
— Понятно, — протянул я без удовольствия, поняв, что мне придется куда-то лететь. От невесомости меня выворачивает — на меня даже в лифте может напасть дурнота.
— Вот как это делается, — продолжил босс, игнорируя мой несчастный вид. — Клиент выплачивает ежемесячные страховые взносы, но может уплатить вперед или на время прекратить выплаты, полис бессрочный — лишь бы нужная сумма была внесена к конечной дате. Конечная дата наступает в пенсионном возрасте клиента — в сорок пять лет или старше, по его выбору. После этого он прекращает выплаты, и мы начинаем выплачивать ему ежемесячную страховую премию с учетом выплаченной им суммы по полису, возраста и так далее. Ясно?
Я кивал, стараясь нащупать здесь зацепку для старой доброй Танжерской компании.
— Двойная пенсия — так мы ее называем здесь, в офисе, — гарантирует, что клиент не станет на старости лет просить милостыню, даже если у него не будет других средств к существованию. Человек может вернуться на Землю и жить спокойно до конца дней.
Я добросовестно кивал.
— Но конечно, — Хендерсон назидательно потряс толстым пальцем, — эти люди все равно не подлежат страховке. Это пенсионная программа, а не страховая. Выплаты может получать только сам клиент.
Вот тут-то и была хитрость. Я знал кое-какую статистику по нестрахуемым, особенно по исследователям Пояса. Немногие из них доживали до сорока пяти, а те немногие, что возвращались домой, не протягивали больше года-двух. Человек, проведший последние двадцать — тридцать лет на астероидах, потом, на Земле, просто угасал.
Нужна была компания типа нашей, чтобы придумать такой вид рэкета. В большинстве страховых компаний под “нестрахуемыми” подразумевались те, кого профессия или привычки слишком часто делали объектом некрологов. Для Танжерской же компании это были люди, на которых она не могла заработать.
— Ну вот, — продолжил Хендерсон значительно, — теперь мы подошли к делу. — Порывшись, он извлек нужную папку, поглядел на ее гладкую обложку и, пожевав губами, объявил:
— Одним из наших клиентов по этой схеме был человек по имени Джефф Маккэн.
— Был? — повторил я.
Кивком признав мою сообразительность, Хендерсон тяжко вздохнул и потряс папкой.
— Да, правильно, он мертв. Обычно на этом все заканчивается. Но в данном случае возникли сложности.
Естественно. Иначе зачем бы им понадобился я. Но я знал, что Хендерсона лучше не торопить. Делая вид, что я — весь внимание, и думая о постороннем, я ждал, когда он доберется до сути.
— Спустя две недели после его кончины, — сказал он, — мы получили заявление о возврате денег по его полису.
— Возврате? — Ни о чем подобном я не слышал. В нашей компании такого не бывало. Мы никогда не возвращали деньги.
— Видишь ли, это особый случай, — пояснил Хендерсон, — поскольку это не страховой полис, а пенсионная программа, то клиент может в любой момент из нее выйти, получив семьдесят пять процентов своих взносов. Законом это предусмотрено.
— Ага, я понял. Закон провели через международный комитет по финансовым операциям, а страховое лобби его проглядело.
— Но заметь, — продолжал Хендерсон, — заявление поступило через две недели после кончины клиента.
— Вы же сказали, что никто больше получателем быть не может, — удивился я.
— Верно. Но заявление прислал его партнер, некий Эб Карпин. Маккэн письменно завещал все ему. А так как заявление было написано до кончины Маккэна, то, как говорит Карпин, деньги эти не могут считаться частью полиса, а должны рассматриваться как часть остававшейся у Маккэна наличности. Теперь их хочет получить Карпин.
— Вряд ли это такая уж большая выплата? — спросил я в надежде, что сумма не настолько велика, чтобы посылать меня на астероид.
— Маккэн умер, — ответил Хендерсон, — в возрасте пятидесяти шести лет. Полис он получил в тридцать четыре года с правом пенсии в шестьдесят лет и ежемесячными платежами по пятьдесят. Можешь подсчитать.
Я подсчитал — вышло на круг десять тысяч. Приходилось признать, что ради этого стоило ехать.
— Понятно, — вздохнул я.
— И вот что, — продолжил Хендерсон, — причины, вернее, обстоятельства смерти Маккэна вызывают подозрение. Соответственно и заявление.
— Может быть подлог?
— Вначале так и подумали. Но наши графологи, сравнив все образцы писаний Маккэна, пришли к заключению, что это его рука, причем в возрасте пятидесяти шести лет.
— Значит, Маккэн заявление сам написал. Вы полагаете — под принуждением?
— Понятия не имею, — благодушно ответствовал Хендерсон. — Это предстоит выяснить тебе. Да, вот еще что. Я напрягся.
— Маккэн и Карпин последние пятнадцать лет работали вместе — официально свое сотрудничество никак не фиксировали, правда, они находили там-сям залежи редких металлов, небольшие, не из тех, о которых мечтают все исследователи Пояса. Но за день до кончины Маккэна...
— Ага, — задумчиво протянул я, — и смерть Маккэна...
— Несчастный случай.
— Ну да. Доказательства есть?
— Никаких. Тело утеряно в космосе. А законы на этот счет еще не приняты.
— Так что мы здесь полагаемся только на слова Карпина?
— Это все, что у нас есть. Пока что.
— И теперь вы хотите, чтобы я туда отправился, разобрался и, возможно, сохранил для компании десять тысяч.
— Именно, — подытожил Хендерсон.

* * *
Вертолет доставил меня в каирский космопорт, где я пересел на, хороший космический корабль “Деметра”, следующий до. Луна-Сити и далее. Ко времени прибытия в Этроникс, в поясе астероидов, мои внутренности и я достигли некоего соглашения: пока я не буду есть, желудок оставит меня в покое.
В Этроникс-Сити было душно, как в турецких банях. Город располагался на осколке в пару миль толщиной и выглядел как мастерская по электросварке.
Снаружи он представлял собой, темный и грязный на вид никелево-стальной купол, и внутри было не лучше, на всех четырех уровнях обеспечения жизнедеятельности. На верхнем уровне, непосредственно под куполом, располагалась зона посадки транспортных средств и кабинеты руководства, пограничного контроля и т, п. Ниже, в недрах астероида, располагался завод, на третьем уровне — торгово-развлекательная зона, и на четвертом — жилые помещения. Все помещения были прямоугольной формы, выкрашены в тускло-оливковый цвет. В общем, вы словно оказывались внутри ночного горшка.
Как бы там ни было, “Деметра” подбросила меня до этого местечка, и сейчас она на пути в Ладлэм-Сити и к другим астероидам, а меня с двумя чемоданами лифт тащит в гостиницу на четвертом уровне. Я вам честно скажу, лифт на низкогравитационном астероиде — удовольствие ниже среднего. Багаж приходится привязывать, а пассажирам — крепко ухватиться за поручни, и все равно ощущение неважное.
Добравшись до своего четвертого уровня, я вышел с чемоданами, напутствуемый лифтером. Чемоданы здесь весили полунции каждый, да и сам я был не намного тяжелее. Каждый раз, делая шаг, я думал, что сейчас впишусь в стену. Местные жители проплывали мимо меня, легко касаясь стального пола, и я провожал их недобрым взглядом.
На четвертом уровне были лишь стены и окна, между которыми тянулся прямой длинный коридор со стальным полом, пересекавший под прямым углом другие “улицы”, а по стальному потолку располагался двойной ряд осветительных флюоресцентных трубок. Я уже начинал испытывать клаустрофобию.
В “Чалмерс-отеле” — названном именем здешнего вице-президента — меня зарегистрировали и проводили в номер на втором этаже (все здания на четвертом уровне были не выше чем два этажа), где я стал распаковывать свой багаж.
Я решил провести день-другой в Этроникс-Сити — базовом пристанище Маккэна и его напарника, перед тем как отправиться к Эбу Карпину. Все платежи Маккэна отправлялись отсюда, и сюда же приходила его корреспонденция.
До свидания с Эбом Карпином я хотел разузнать о нем как можно больше. Кажется, Этроникс был для этого подходящим местом.
Но только не сегодня. Сегодня желудок у меня не в порядке, да и с головой неладно. Так что первый день я собирался провести в постели, стараясь не улететь под потолок.

* * *
Начать лучше всего с бюро топографии и регистрации — так мне подумалось на следующее утро. Это было место, где старатели регистрировали свои заявки, но и не только. Приемная этого бюро служила и своеобразным клубом, где они встречались друг с другом, разговаривали, заключали и расторгали свои временные соглашения.
В этом смысле Карпин и Маккэн были необычной парой — их содружество продержалось пятнадцать лет, то есть примерно в шестьдесят раз дольше обычного.
Разведка редких и ценных металлов на астероидах — удел одиночек, поэтому часто старатели пользуются возможностью, соскучившись по человеческому общению, организовать команду. Однако наряду с этим обстоятельством подобная деятельность привлекает людей не самых уживчивых, и такого рода компании создаются и распадаются в среднем каждые три месяца.
Бюро топографии и регистрации занимало большое помещение близ стены купола на первом уровне. Войдя туда, я оказался в уютной просторной приемной, легко вмещавшее шесть каштанового цвета диванов на бледно-зеленом ковре. На тот момент там собралось человек шесть; они беседовали группами по трое и были очень друг на друга похожи. Люди с посеревшими лицами, без возраста, с водянистыми глазами, одетые опрятно, но мешковато. Миновав их, я подошел к столу в дальнем конце, где сидел молодой человек в форме, машинально вертевший рукоятку микрофильмоскопа.
При виде меня он поднял глаза. Я предъявил свое удостоверение и сказал, что хотел бы поговорить с управляющим. Молодой человек куда-то сходил, вернулся и провел меня в кабинет, одновременно спартанский и роскошный. Стены были обиты пластиком, имитировавшим ткань, металлический пол застлан превосходным серым ковром, а стол был из натурального дерева.
Управляющий — худощавый, одетый “с иголочки” человек по фамилии Тикинг — хорошо сочетался со своим кабинетом. Встретил он меня с вежливым любопытством. Я спросил, знает ли он старателя Эба Карпина.
— Карпина? Конечно, и его, и старину Джеффа Маккэна. Я слышал, он погиб.
— Да.
— Так вы здесь поэтому? Не знал, что ребята из Пояса могут страховаться.
— Ну, не совсем так. Это, собственно, пенсионная программа, и.., ну, не стоит вдаваться в детали. Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о Карпине. Да и о Маккэне тоже.
Он поморщился.
— Видели людей в приемной? — спросил он. Я кивнул.
— Тогда вы поймете, кто такие Карпин и Маккэн. Абсолютно такие же. Им может быть и тридцать, и шестьдесят, и сколько угодно. Не важно, как они выглядели прежде. Проведя здесь несколько лет, все становятся на одно лицо.
— Это все касается внешности, — заметил я. — А меня они интересуют как личности.
— То же самое. Вечные изгои с болезненным стремлением к независимости и притом неисправимые романтики. Они все верят, что завтра найдут жилу. Маккэн, правда, был несколько большим реалистом. От него можно было ожидать, что он воспользуется пенсионным полисом. Скопидом, хоть о покойнике и не следовало бы так говорить. Но это правда. Попроворнее других, когда доходило до денежных дел. Помню, как он торговался из-за оборудования или ремонта, — прямо артист.
— А Карпин? — Старатель, — сказал управляющий, как будто это все объясняло. — Такой же, как другие. Не такой мастер по части денег, как Маккэн. Потому тот и вел их денежные дела. Зато Карпин был дока в минералогии. Породы знал такие, каких никто и не слыхивал, и определял их на глазок. Почти все тут кончали колледжи и знают, что почем, но с Карпином никто не сравнится.
Он мастер.
— Наверное, они хорошо сочетались, — заметил я.
— Потому, полагаю, они и продержались вместе так долго, — согласился управляющий. — Дополняли друг друга. — Он наклонился ко мне, словно желая поведать что-то втайне. — Я вам скажу кое-что не для протокола. Эти двое были поумнее других. Их партнерство никогда не оформлялось юридически, даже на клочке бумаги. И сегодня по этому поводу некоторые ребята здесь очень страдают. Я же говорил, что Джефф Маккэн вел все денежные дела. Он многим задолжал.
— А с Карпина они получить ничего не могут? — спросил я.
1 2 3 4