последние десять минут вахты раздражали, как дающее осечку
ружье. Этим людям не было места в мире героических приключений, хотя они,
в сущности, были неплохими парнями. Даже сам шкипер… Но тут Джим почувств
овал отвращение при виде этой пыхтящей массы жира, испускающей булькающ
ее бормотанье Ц темный поток грязных ругательств; однако приятная уста
лость мешала ему почувствовать активную неприязнь к кому бы то ни было. Е
му не было дела до этих людей; он работал с ними плечо к плечу, но коснуться
его они не могли; он дышал с ними одним воздухом, но он был иным человеком…
Набросится ли шкипер на механика?.. Жизнь была легка, а он был слишком в себ
е уверен Ц слишком уверен, чтобы… Черта, отделявшая его размышления от д
ремоты, стала тоньше паутинки.
Второй механик незаметно переходил к рассуждениям о своих финансах и св
оем мужестве.
Ц Кто пьян? Я? Э, нет, капитан! Дело не в этом. Пора бы вам знать, что наш старш
ий не слишком щедр и даже воробья допьяна не напоит, ей-богу! На меня алког
оль никогда не действовал; не выдумано еще такое зелье, от которого бы я оп
ьянел. Я готов пить с вами на пари Ц вы пейте виски, а я жидкий огонь, и, ей-бо
гу, я останусь свежим, как огурчик. Если б я думал, что пьян, я бы прыгнул за б
орт… покончил бы с собой, ей-богу! Покончил бы! Сию же минуту! А с мостика я н
е уйду. Где вы прикажете мне подышать свежим воздухом в такую ночь, как сег
одня? Там, внизу, на палубе, со всяким сбродом? И не подумаю! Чего мне вас боя
ться?
Немец воздел тяжелые кулаки к небу и безмолвно потряс ими.
Ц Я не знаю, что такое страх, Ц продолжал механик с неподдельным энтузи
азмом. Ц Я не боюсь чертовой работы на этом гнилом судне. Счастье для вас,
что существуют на свете такие люди, которые не дрожат за свою жизнь… инач
е Ц что бы вы без нас делали Ц вы и эта старая посудина с обшивкой из обер
точной бумаги… ей-богу, из оберточной бумаги! Вам хорошо, вы из нее вытяги
ваете монету, Ц а мне что прикажете делать? Сколько я получаю? Жалкие сто
пятьдесят долларов в месяц! Почтительно спрашиваю вас Ц почтительно, за
метьте, Ц кто не откажется от такой гнусной работы? И дело это опасное! Но
я Ц один из тех бесстрашных парней…
Он выпустил поручни и стал размахивать руками, словно желая нагляднее пр
одемонстрировать свое мужество; его тонкий голос пронзительно взлетал
над морем; он приподнялся на цыпочки, чтобы ярче подчеркнуть фразу, и вдру
г упал ничком, как будто его сзади подбили палкой. Падая, он крикнул: Ц Про
клятье! Ц За этим воплем последовало минутное молчание. Джим и шкипер об
а пошатнулись, но удержались на ногах и, выпрямившись, с изумлением погля
дели на невозмутимую гладь моря. Потом взглянули вверх, на звезды.
Что случилось? По-прежнему раздавалось заглушенное биение машин. Быть м
ожет, земля приостановилась на пути своем? Они ничего не понимали; и внеза
пно спокойное море, безоблачное небо показались жутко ненадежными в сво
ей неподвижности, словно застыли у края гибели. Механик поднялся, выпрям
ившись во весь рост, и снова съежился в неясный комок. Комок заговорил заг
лушенным обиженным голосом:
Ц Что это такое?
Тихий шум, будто бесконечно далекие раскаты грома, слабый звук, Ц едва ли
не вибрация воздуха, Ц и судно задрожало в ответ, как будто гром грохота
л глубоко под водой. Два малайца у штурвала, блеснув глазами, поглядели на
белых людей, но темные руки по-прежнему сжимали спицы. Острый корпус судн
а, стремясь вперед, казалось, постепенно Ц от носа до кормы Ц приподнялс
я на несколько дюймов, словно стал складным, потом снова опустился и по-пр
ежнему неуклонно делал свое дело, разрезая гладкую поверхность моря. Он
перестал дрожать, и сразу стихли слабые раскаты грома, как будто судно ос
тавило за собой узкую полосу вибрирующей воды и гудящего воздуха.

4

Месяц спустя, когда Джим, в ответ на прямые вопросы, пытался честно расска
зать о происшедшем, он заметил, говоря о судне:
Ц Оно прошло через что-то так же легко, как переползает змея через палку.

Сравнение было хорошее. Допрос клонился к освещению фактической сторон
ы дела, разбиравшегося в полицейском суде одного восточного порта. С пыл
ающими щеками Джим стоял на возвышении для свидетелей в прохладной высо
кой комнате; большие пунки
большие матерчатые веера, вделанные в раму
и приводимые в действие веревкой
тихонько вращались вверху над его головой, а снизу смотрели на нег
о глаза, в его сторону повернуты были лица Ц темные, белые, красные, Ц лиц
а внимательные, застывшие, словно все эти люди, сидевшие на узких, рядами п
оставленных скамьях, были порабощены чарами его голоса. А голос его звуч
ал громко, и Джиму он казался страшным Ц то был единственный звук, слышим
ый во всей вселенной, ибо отчетливые вопросы, исторгавшие у него ответ, ка
к будто складывались в его груди, Ц тревожные, болезненные, острые и безм
олвные, как грозные вопросы совести. Снаружи пылало солнце, а здесь вызыв
ал дрожь ветер, нагнетаемый большими пунками, бросало в жар от стыда, коло
ли острые, внимательные глаза. Лицо председателя суда, гладко выбритое, б
есстрастное, казалось мертвенно-бледным рядом с красными лицами двух мо
рских асессоров.
асессор Ц судебное должностное лицо, соответствует нашему заседа
телю
Свет из широкого окна под потолком падал сверху на головы и плечи э
тих трех человек, и они отчетливо выделялись в полумраке большой комнаты
, где аудитория словно состояла из теней с остановившимися расширенными
глазами. Им нужны были факты. Факты! Они требовали от него фактов, как будт
о факты могут объяснить все!
Ц Придя к заключению, что вы натолкнулись на что-то Ц скажем, на обломок
судна, наполовину погруженный в воду, Ц ваш капитан приказал вам идти на
нос разузнать, не получены ли какие-нибудь повреждения. Считали ли вы это
вероятным, принимая во внимание силу удара? Ц спросил асессор, сидевший
слева.
У него была жидкая бородка в форме подковы и выдающиеся вперед скулы; опи
раясь локтями о стол, он сжимал свои грубые руки и глядел на Джима задумчи
выми голубыми глазами. Второй асессор, грузный мужчина с презрительной ф
изиономией, сидел, откинувшись на спинку стула, и, вытянув левую руку, тихо
нько барабанил пальцами по блокноту. Посредине председатель в широком к
ресле склонил слегка голову на плечо и скрестил на груди руки; рядом с его
чернильницей стояла стеклянная вазочка с цветами.
Ц Нет, не считал, Ц сказал Джим. Ц Мне велено было никого не звать и не шу
меть, чтобы избежать паники. Эту предосторожность я нашел разумной. Я взя
л один из фонарей, висевших под тентом, и отправился на нос. Открыв люк в но
совое отделение переднего трюма, я услыхал плеск. Тогда я спустил фонарь,
насколько позволяла веревка, и увидел, что носовое отделение наполовину
залито водой. Тут я понял, что где-то ниже ватерлинии образовалась больша
я пробоина. Ц Он приостановился.
Ц Так… Ц сказал грузный асессор, с мечтательной улыбкой глядя на блокн
от; он все время барабанил пальцами, бесшумно прикасаясь к бумаге.
Ц В тот момент я не думал об опасности. Должно быть, я был немного взволно
ван: все это произошло так спокойно и так неожиданно. Я знал, что на судне н
ет другой переборки, кроме предохранительной, отделяющей носовую часть
от переднего трюма. Я пошел назад доложить капитану. У трапа я столкнулся
со вторым механиком; он как будто был оглушен и сообщил мне, что, кажется, с
ломал себе левую руку. Спускаясь вниз, он поскользнулся на верхней ступе
ньке и упал в то время, как я был на носу. Он воскликнул: «Боже мой! Эта гнила
я переборка через минуту рухнет, и проклятая посудина вместе с нами пойд
ет ко дну, словно глыба свинца».
Он оттолкнул меня правой рукой и, опередив, взбежал по трапу, крича на бегу
. Я следовал за ним и видел, как капитан на него набросился и повалил на спи
ну. Бить его он не стал, а наклонился к нему и стал сердито, но очень тихо что
-то ему говорить. Думаю, капитан его спрашивал, почему он, черт возьми, не по
йдет и не остановит машины, вместо того чтобы поднимать шум. Я слышал, как
он сказал: «Вставайте! Бегите живей!» Ц и выругался. Механик спустился с м
остика и обогнул застекленный люк, направляясь к трапу машинного отделе
ния на левом борту. На бегу он стонал…
Джим говорил медленно; воспоминания возникали удивительно отчетливо; д
ля сведения этих людей, требующих фактов, он мог бы, как эхо, воспроизвести
даже стоны механика. Когда улеглось вспыхнувшее было возмущение, он при
шел к тому выводу, что лишь дотошная точность рассказа может объяснить п
одлинный ужас, скрывавшийся за жутким ликом событий. Факты, которые так с
ильно хотелось узнать этим людям, были видимы, осязаемы, ощутимы, занимал
и свое место во времени и пространстве Ц для их существования требовали
сь двадцать семь минут и пароход водоизмещением в тысячу четыреста тонн
; они составляли нечто целое, с определенными чертами, оттенками, сложным
аспектом, который улавливала зрительная память, но, помимо этого, было и ч
то-то иное, невидимое, Ц дух, ведущий к гибели, Ц словно злобная душа в от
вратительном теле. И это ему хотелось установить. Это происшествие не вх
одило в рубрику обычных дел, всякая мелочь имела огромное значение, и, к сч
астью, он помнил все. Он хотел говорить во имя истины, Ц быть может, только
ради себя самого; речь его текла спокойно, а мысль металась в тесном кругу
фактов, обступивших его, чтобы отрезать от всех остальных людей; он поход
ил на животное, которое, очутившись за изгородью из высоких кольев, бегае
т по кругу, обезумев в ночи, ищет незагороженное местечко, какую-нибудь ще
ль, дыру, куда можно пролезть и спастись. Эта напряженная работа мысли зас
тавляла его по временам запинаться…
Ц Капитан по-прежнему ходил взад и вперед по мостику; на вид он был споко
ен, но несколько раз споткнулся, а когда я с ним заговорил, он налетел на ме
ня, словно был совершенно слеп. Ничего определенного он мне не ответил. Он
что-то бормотал про себя, я разобрал несколько слов Ц «проклятый пар!» и
«дьявольский пар!» Ц что-то о паре. Я подумал…
Джим уклонился в сторону; вопрос, возвращающий к сути дела, оборвал его ре
чь, словно судорога боли, и его охватили безграничное уныние и усталость.
Он приближался к этому… приближался… и теперь, грубо оборванный, должен
был отвечать Ц да или нет. Он ответил правдиво и кратко: «Да». Красивый, вы
сокий, с юношескими мрачными глазами, он стоял, выпрямившись на возвышен
ии, а душа его корчилась от боли. Ему пришлось ответить еще на один вопрос,
по существу на вопрос ненужный, и снова он ждал. Во рту у него пересохло, сл
овно он наглотался пыли, затем он ощутил горько-соленый вкус, как после гл
отка морской воды. Он вытер влажный лоб, провел языком по пересохшим губа
м, почувствовал, как дрожь пробежала у него по спине. Грузный асессор опус
тил веки; рассеянный и грустный, он беззвучно барабанил по блокноту; глаз
а второго асессора, переплетавшего загорелые пальцы, казалось, излучали
доброту; председатель слегка наклонился вперед; бледное лицо его прибли
зилось к цветам, потом, облокотившись о ручку кресла, он подпер голову рук
ой. Ветер пунки обвевал темнолицых туземцев, закутанных в широкие одеяни
я, распаренных европейцев, сидевших рядом на скамьях, держа на коленях кр
углые пробковые шлемы, Ц костюмы из тика облегали их тела плотно, как кож
а. Вдоль стен скользили босоногие туземцы-полицейские, затянутые в длин
ные белые мундиры; в красных поясах и красных тюрбанах, они бегали взад и в
перед, бесшумные, как призраки, и проворные, как гончие.
Глаза Джима, блуждая в паузах между ответами, остановились на белом чело
веке, сидевшем в стороне, лицо у него было усталое и задумчивое, но спокойн
ые глаза смотрели прямо, живые и ясные. Джим ответил на следующий вопрос и
почувствовал искушение крикнуть: Ц Что толку в этом? Что толку? Ц Он тих
онько топнул ногой, закусил губу и посмотрел в сторону повернутых к нему
голов. Он встретил взгляд белого человека. Глаза последнего не походили
на остановившиеся, словно завороженные глаза остальных. В этом взгляде б
ыла разумная воля. Джим между двумя вопросами забылся до того, что нашел в
ремя думать. «Этот парень, Ц мелькнула у него мысль, Ц глядит на меня так
, словно видит кого-то или что-то за моим плечом». Где-то он видел этого чел
овека Ц быть может, на улице. Но был уверен, что никогда с ним не говорил. В
течение многих дней он не говорил ни с кем, Ц лишь с самим собой вел молча
ливый, бессвязный и нескончаемый разговор, словно узник в камере или пут
ник, заблудившийся в пустыне. Сейчас он отвечал на вопросы, которые значе
ния не имели, хотя и преследовали определенную цель, и размышлял о том, буд
ет ли он еще когда-нибудь в своей жизни говорить. Звук его собственных пра
вдивых слов подтверждал его убеждение, что дар речи больше ему не нужен. Т
от человек как будто понимал его безнадежное затруднение. Джим взглянул
на него, потом решительно отвернулся, словно навеки распрощавшись с ним.

А впоследствии, в далеких уголках земли, Марлоу не раз с охотой вспоминал
о Джиме, вспоминал подробно и вслух.
Это случалось после обеда, на веранде, задрапированной неподвижной лист
вой и увенчанной цветами, в глубоких сумерках, испещренных огненными точ
ками сигар. На тростниковых стульях ютились молчаливые слушатели. Изред
ка маленький красный огонек поднимался и, разгораясь, освещал пальцы вял
ой руки, часть невозмутимо-спокойного лица, или вспыхивал красноватым о
тблеском в задумчивых глазах, озаряя кусочек гладкого лба. И, едва произн
еся первое слово, Марлоу удобно вытягивался в кресле и сидел совершенно
неподвижно, словно окрыленный дух его возвращался в пропасть времени, и
прошлое говорило его устами.
1 2 3 4 5 6 7 8