Уверенно свернул кольца в пассажирском кресле, а хвост расположил почти во всем салоне, оставив ровно столько места, чтобы втиснуться его немаленькому хозяину.
– Я надеюсь вернуться к вечеру, – сообщил отец Грэй Тиру, зачарованно взирающему на машину, – но если даже и задержусь, это не повод для беспокойства. В Лонгви, увы, даже для смиренного отшельника находится много дел. А вы чувствуйте себя как дома. И господину Мелецкому, когда он проснется, передайте, что замок, в том числе и часовня, в полном его распоряжении. Всего доброго, Тир.
– До свидания.
Когда колпак кабины захлопнулся, Озирока, нетерпеливо дергающий кончиком хвоста, весь подобрался и даже пасть приоткрыл в ожидании взлета. Зубы впечатляли, и Тир от души позавидовал. Не зубам, разумеется. Просто он и сам много дал бы, чтоб хоть попробовать, каково это – летать на легкой машине, оснащенной антигравитационными установками.
Болид стремительно и бесшумно взмыл в светлое, в утренней дымке, небо.

Казимир, проснувшись, изволил выразить сдержанное недовольство:
– Я что-то не понимаю нашего дорогого хозяина: то он говорит, что в Лонгви нельзя, то выясняется, что только туда и можно. А тебя я не понимаю вдвойне. С твоей-то профессией можно ли верить совершенно незнакомому человеку? У тебя есть гарантии, что он не направился в ближайший офис раиминов, чтобы выдать нас за скромное вознаграждение?
Гарантий не было. Выбора не было тоже. К тому же не настолько плохо знал Тир людей, чтобы не понимать: Казимир недоволен скорее тем, что впереди много часов бездействия. Опасность же предательства со стороны отца Грэя была не более чем предлогом, хоть сколько-нибудь приемлемым с точки зрения логики поводом заявить о своем недовольстве.
Есть над чем подумать.
Тир оставил светлого князя и направился в ангар – посмотреть, в каких условиях обитают болиды в этом престранном мире.

Люди такие разные, вот и с Казимиром все непонятно или слишком понятно. Слишком просто для такого, как он. Незамысловатый коктейль, действительно незамысловатый. Но ведь это же неправильно. Казимир просто обязан быть сложнее. Как получилось, что сверхъестественный боец не умеет терпеливо и спокойно ждать, ждать, получая удовлетворение от каждой секунды покоя? Куда он спешит? Каких таких приключений ищет на свою задницу, неужели мало того, что уже наскреб?
Вчерашнее уважение к светлому князю смешивалось сейчас с вежливым удивлением. Целый день впереди, минимум двенадцать часов относительной безопасности, когда можно ослабить натянутые струны осторожности и положиться на обычные внимательность и чуткость. Радоваться надо такой передышке. Особенно, после вчерашнего прыжка.
Хотя для Казимира прыжок как раз таки прошел незаметно.
А в ангаре и точно была когда-то конюшня, правда, давно уже переоборудованная и перестроенная изнутри до полной неузнаваемости. Запах за много лет выветрился почти полностью, но чуткие ноздри Тира уловили резковатый осадок. Кроме запаха были выбоины от подков на каменном полу. И труднообъяснимое ощущение, какое всегда бывает в месте, где содержится или содержалось много животных. В цирковом ли зверинце, в зоопарке или вот в большой конюшне.
Еще псарни бывают. Но туда не дай бог забрести.
Никаких специальных приспособлений для обслуживания и мелкого ремонта машин Тир в ангаре не обнаружил. Не было там даже обычного набора инструментов, тех, что от века не менялись на Земле, становясь разве что чуть более удобными. Ничего не было, что ожидаешь увидеть в ангаре ли, гараже да даже в обычной кладовой у любого мужика. Только стойка для болида типа «козлы», выполненная в несколько неожиданной для столь простого приспособления манере: в цвет машины, со вкусом украшенная позолоченными накладками.
«Мастерские Юлиуса Цуммера. Лонгви», – прочел Тир на маленькой медной табличке.
Красиво. У работников Юлиуса Цуммера, по всему видно, и руки откуда надо растут, и чувство прекрасного наличествует.

ГЛАВА 7

Великое искусство – выжидать.
Кто может в нем со мною состязаться?
Ведь я умею только убивать,
Я совершенно не умею драться.
Светлана Покатилова


Барон де Лонгви изволил гневаться. Он принял отца Грэя в своей резиденции, в одной из непарадных гостиных, что было признаком особой баронской милости, но на этом милость и закончилась. Выслушав просьбу священника, барон удивленно взрыкнул и уточнил:
– Вы это всерьез?
– Разумеется, ваша милость. – Отец Грэй смело встретил взгляд правителя. – Этим молодым людям нужна защита, предоставить которую может только Лонгви.
– Черному здесь не место, – отрезал барон, раскатисто грассируя «р». – Я убью его, как только он сюда явится. И сделаю это с большим удовольствием.
– Не убивайте его, ваша милость.
Сидеть на низком креслице, по сути, на нескольких толстых подушках, было очень неудобно. Но ради возможности неофициально побеседовать с Лонгвийцем неудобство приходилось терпеть. В резиденции предостаточно было помещений, обставленных нормальной мебелью, однако в той части дворца, которая считалась личными покоями барона, царил экзотический стиль то ли Великой Степи, то ли Измита. Сюда бы Озироку, из его колец получается отличное кресло, но змей отправился проведать свою сестрицу Саути, живущую в Лонгви, и вряд ли вернется засветло.
Отец Грэй попытался, подражая Лонгвийцу, скрестить ноги и одновременно выпрямиться.
– Не убивайте его, Эльрик. Хотя бы до тех пор, пока он не даст вам повод.
Злые алые глаза без зрачков вперились в священника как-то особенно пронзительно.
– Вы сговорились? – непонятно поинтересовался барон Лонгвийский. – Узман уже посоветовал мне не искать повода самому, а теперь еще и вы. Штез эльфе… неужели непонятно, появление Черного в Лонгви – само по себе повод. Отец Грэй, вам, может, сидеть неудобно, что вы все возитесь?
– Конечно, мне неудобно, – спокойно ответил отец Грэй, – но странно, что вы это заметили.
Рядом с ним немедленно появилось внушительных размеров кресло. Спустя несколько секунд возле кресла возник круглый каменный столик, на который плавно воспарила бутылка с вином и бокал отца Грэя.
– Садитесь, – проворчал Лонгвиец, – и объясните, почему я должен щадить всякую погань?
Отец Грэй уселся в кресло, и затекшие мышцы, кажется, застонали от удовольствия.
– Не могу я ничего объяснить, – сказал священник, наливая себе вина, – я сам ничего пока не понимаю. Вы либо без меня разберетесь, почему стоит дать этому юноше шанс, либо… не разберетесь. В этом случае я нижайше прошу вас прислушаться к моей просьбе.
– Нижайше… – Барон взглянул на отца Грэя снизу вверх и снова рыкнул, на сей раз уже задумчиво. – Я ничего не обещал Узману, но раз уж и вы с ним заодно… ладно. Я не убью Черного до тех пор, пока он не даст мне повод. Но предупредите его, отец Грэй, что поводом я могу счесть что угодно.
– Разумеется, ваша милость, – кивнул священник, – всем известно, что вы жестокий и беспощадный самодур.
– Похоже, что не всем, – недовольно заметил барон. – Черный может жить в Лонгви столько, сколько ему понадобится, чтобы найти себе другое убежище. Либо столько, на сколько у него хватит денег. В его интересах как можно быстрее найти себе покровителя. Еще что-нибудь?
– Да, ваша милость. Мне нужно отправить письмо в Зеестер. Кому-нибудь из лонгвийских капитанов, направляющихся завтра в Лонгви. Пусть сделают остановку на побережье у Кабо и примут на борт еще двух пассажиров.
– Я вашему Черному еще и транспорт обеспечить должен? – недоверчиво уточнил Лонгвиец.
– Это не мой Черный. – Отец Грэй развел руками. – Теперь это ваш Черный. Вы согласились пощадить его, по сравнению с этим письмо капитану шлиссдарка – это же сущий пустяк.
Казимир изо всех сил пытался приспособиться к новому ритму жизни. Этот ритм: сутки безделья, пятиминутный адреналиновый всплеск, и еще сутки безделья, и еще пять минут, перенасыщенных событиями, – однозначно этот ритм Казимиру не нравился. Светлый князь ненавидел бездельничать.
Он попытался как-то занять себя. Забрел в библиотеку, но поскольку богословские книги презирал, христианская философия вызывала у него зевоту, а для чтения здешних астрономических трактатов требовалась изрядная начальная подготовка, больше чем на полчаса князя Мелецкого не хватило.
Он взялся было исследовать замок, но быстро пришел к выводу, что ничего необычного в Кабо нет: крепость как крепость. Еще и полузаброшенная, а следовательно, пыльная, замусоренная, полная змей и пауков.
Змеи и пауки оказались чуть интереснее, поскольку перемещались. Перемещались на первый взгляд хаотично, но внимательный наблюдатель, каковым от скуки заделался Казимир, мог бы заметить – и заметил, – что в перемещениях есть определенный порядок. Пауки из своих темных подвалов и змеи – с открытых, прогретых солнцем террас двигались в одном направлении.
На крышу замка.
Казимир отправился туда же, время от времени стряхивая то ли падающих, то ли зачем-то прыгающих ему на голову пауков. Пауков князь Мелецкий не боялся, но мало приятного, когда восьминогая кусачая тварь запутывается в волосах.
До крыши он не дошел. На последнем этаже, в маленькой комнате с узким окном, выходящим на юг, обнаружил Тира. Тот сидел у восточной стены, смотрел в пустоту, а пол вокруг него аж шевелился: столько было там пауков. Разнообразные змеи, черные, и серые, и желтые в крапинку, свивались на потолочных балках, ползали по остаткам мебели, одна, особо длинная, разлеглась у Тира на плечах. Паукам и змеям было, похоже, хорошо и уютно. А Тиру… Казимир, не входя в комнату, всмотрелся в лицо своего подопечного и решил, что ему – никак. И неизвестно, здесь ли он вообще.
Нахмурясь, он велел змеям убраться подальше. Те послушно потянулись в дверной проем, по возможности дальше держась от драконьего сына. Носками ботинок отпинывая с дороги пауков, Казимир вошел в комнату и присел напротив Тира.
– Это хорошо, – сказал тот.
– Что? – не понял Казимир.
– Что ты не стал их давить.
Тир опустил ладонь на пол, и пауки побежали по его пальцам, по рукам, на плечи. Живой, мохнатый, многоногий ковер. Жуткое зрелище. Или мерзкое? Казимир передернул плечами и нервно попросил:
– Прогони их.
Тир кивнул. Пауки отхлынули от него как вода, разбежались из комнаты, живая дорожка – к дверям, серый шелестящий ручей – в узкую бойницу. Раз – и нет их.
– Ты не человек, – сказал Казимир, – люди так не умеют.
– Я не человек, – повторил Тир, – но я не демон или за кого там меня принимают.
– Не Черный? – спросил Казимир.
Тир молча пожал плечами.
– Тогда почему… – Казимир поискал слова, – почему ты не объяснишь им? Пардус тебя банально шантажировал, этот И’Слэх… тоже не лучше. Какого черта, тебе угрожают, а ты молчишь?
– Мне не угрожают, – сказал Тир.
Казимир сердито стукнул себя кулаком по колену.
У него на глазах с Тиром происходила очередная метаморфоза: возвращалось то, выгоревшее изнутри, ко всему равнодушное существо, которое встретил Казимир в лесу под Драганой. Плохо дело. Светлый князь понимал, что сделал что-то не так, но не мог разобрать, что именно.
– А как это называется? – спросил он наконец, смягчив тон, давая понять, что погорячился и надавил слишком сильно. – Если это не угрозы, то что? Если ты не Черный, за что тебя убивать? Ты же сам… ты сам сначала сказал Пардусу, что ничего не сделал.
– Разве для того чтобы тебя убили, обязательно нужно что-то сделать?
– Естественно!
– И что же сделал нам Моюм?
– Это другое дело. Нам его заказали и заплатили аванс.
– А, – Тир кивнул, – ну тогда считай, что за меня уже выплачена вся сумма.

Казимир замолчал.
Надолго.
Сидел на пятках, поза не самая привычная для европейца, и Тир лениво отметил для себя, что светлый князь не испытывает неудобства.
Зачем он пришел?
Не зачем, а почему. Потому что не знает, чем заняться.
Задает дурацкие вопросы. Понятно уже, что то, от чего бежал с Земли, здесь не догнало, а встретило. Это справедливо. Это резонно. Но от ненужных вопросов начинает казаться, будто сил на то, чтобы драться за себя, уже не осталось.
А это неправда. Силы есть. Есть посмертный дар Моюма, стоящий двух чужих жизней. Есть болиды…
Тир улыбнулся, но улыбка не коснулась ни губ, ни глаз. Засветилась и погасла где-то у сердца.
На Земле тоже были болиды, но смыслом жизни там, в конечном итоге стало бегство, бесконечное, безнадежное бегство вслепую, в попытке спасти свою жизнь.
Пусть его, Казимира Мелецкого. Не убудет от его вопросов.
Тир вернулся к тому, чем был занят с полудня.
Он чистил файлы памяти. Занятие это требовало скрупулезности и тонкости, ведь удалять лишнее нужно так, чтобы в процессе удаления не вспомнить ненароком то, что хочешь забыть. А это не так-то просто, когда имеешь дело с собственными воспоминаниями.
Тир справлялся. Сегодня он мог себе позволить никуда не спешить и не оглядываться по сторонам, поэтому погрузился в процесс очистки памяти целиком, почти не уделяя внимания окружающему. На тот маловероятный случай, если кто-то недобрый все-таки потревожит его покой, рядом были змеи и пауки – отличные сторожа. Ну сейчас ни змей, ни пауков в комнате нет, зато есть князь Мелецкий. Тоже ничего.
Покровитель, хм, опекун и защитник. Удобное подспорье в работе, не будь он при этом еще и разумным, и чересчур уж деятельным. Болтает о том, о чем стоило бы помолчать, зато не удивляется тому, что у людей на Земле вызывало как минимум недоумение.
Впору самому начать его расспрашивать. О себе.
Тир знал кое-что, знал даже больше, чем хотелось бы, но не совсем то, что было нужно. Ладно, сейчас не это важно. Пока все идет к тому, что, если он сумеет выжить в новом мире, он найдет и ответы на свои вопросы. Пардус и отец Грэй уже рассказали достаточно, чтобы сделать паузу и начать осмысливать услышанное.
Но сначала… стереть последние файлы. Последнюю память о том, о чем помнить нельзя. О том, о ком нужно забыть раз и навсегда. Чтобы не поддаться импульсу, чтобы не вернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52