Только без косичек. Теперь ее волосы были острижены коротко, как у мужчины. И вместо юбки она носила теперь джинсы, на ногах были кеды. А в руках она держала ружье. Она, конечно, тоже узнала его. Но не ответила на приветствие, только махнула рукой. Она объясняла окружавшим ее вооруженным мужчинам и женщинам, что этот альбинос, Касимиро Уаркая, пять лет назад, когда все ушли на праздник в соседнюю деревню, изнасиловал ее и бросил беременную. А когда она пришла к нему рассказать, что ждет ребенка, он встретил ее как гулящую девку. А потом все-таки снизошел: швырнул, как собаке кость, немного денег, чтобы она сделала аборт. Да, это была Асунта – и не Асунта. Касимиро с трудом узнавал в этой строгой, холодной женщине робкую девчушку, когда-то поцеловавшую ему руку. Да и говорила она так, будто речь шла не о нем, а о ком-то другом.
Он хотел сказать, что все это время искал ее. Попытался спросить, что стало с ребенком, которого она ожидала, родился ли он таким же альбиносом, как он сам. Но голос отказал ему.
Эти люди говорили то на испанском, то на кечуа. Они задали ему несколько вопросов, на которые он не смог ответить. А когда он понял, что они уже решили его судьбу, все происходящее показалось ему дурным сном. Ведь это она, женщина, которую он разыскивал столько лет. Асунта шагнула к нему, подняла ружье, прицелилась в голову. Касимиро понял: эта рука, нажимавшая на спусковой крючок, не дрогнет.

* * *

– Полицейский, полицейский, – повторила она. – Никогда бы мне не пришло в голову, что ты фараон, вроде тех, что регулируют движение.
– Я понимаю, со мной ты опустилась на несколько ступенек ниже, – признал Томас. – Но с такой женщиной, как ты, я смогу многого достичь.
– Если когда-нибудь я тебя увижу в форме, умру от стыда, – сказала она.
– Почему это у нее такое отношение к нам? – проворчал Литума.
– Потому что лучшего мы не заслуживаем, – вздохнул Томас. – Из-за тех жалких грошей, что нам платят.
Они выехали из Уануко на час позже, уже около шести, в стареньком «додже». Им достались передние места, около шофера. На заднее сиденье втиснулись четыре пассажира, среди них одна сеньора, которая на каждом ухабе охала: «Ох, господи». На шофере была вязаная шапочка, натянутая низко на лоб и уши, рот и нос были прикрыты шарфом, так что видны были только глаза. Он включил радио на полную мощность, поэтому Карреньо и Мерседес могли разговаривать, не опасаясь, что их услышат. По мере того как машина углублялась в Кордильеру, радио работало все хуже, треск и шорохи начинали заглушать музыку.
– И ты, конечно, воспользовался теснотой, чтобы потискать ее, – прокомментировал Литума.
– Ты говоришь со мной, только чтобы иметь предлог поцеловать меня в шею, – сказала она, в свою очередь прижимаясь губами к его щеке.
– А тебе не нравится? – Он медленно прошелся губами вокруг ее уха.
– От всех этих обжиманий в машине только яйца болят, – поучительно сказал Литума.
– Мне щекотно, – засмеялась она. – Шофер подумает, что я какая-то дурочка – смеюсь, не переставая, всю дорогу.
– А все потому, что ты несерьезно относишься к любви, – снова поцеловал ее Карреньо.
– Обещай мне, что никогда в жизни не наденешь больше полицейскую форму, – сказала Мерседес. – Ну хотя бы пока мы вместе.
– Я сделаю все, о чем ты меня попросишь, – нежно ответил Томас.
– И посмотри, что из этого вышло, – вздохнул Литума. – Ты снова щеголяешь в форме, и здесь тебе даже не на что сменить ее. Так и умрешь в сапогах. Видел этот фильм?
Карреньо обнял Мерседес за плечи и прижал к себе, стараясь смягчить тряску. Быстро стемнело, и сразу же похолодало. Они натянули альпаковые свитера, купленные в Уануко, но холод все равно пробирал: в треснувшее стекло задувал ледяной ветер. Шофер в конце концов выключил радио, его уже совсем невозможно было слушать, и, стараясь говорить как можно громче и отчетливее сквозь толстый шарф, сказал:
– Не думаю, что с нами что-нибудь случится. Но должен вас предупредить: в последнее время на этой дороге было много случаев нападения на машины.
Никто из пассажиров не отозвался на его слова, но атмосфера в машине сгустилась, как закисающее молоко. Карреньо почувствовал, как напряглась Мерседес.
– А еще более вероятно, Томасито, что нас обоих отправят на тот свет в полной форме. Тебе не надоело дожидаться этого? Не думаешь иногда: уж хоть бы они пришли поскорее и кончилась бы эта война нервов?
– Что вы хотите этим сказать? – заговорила после долгого молчания сеньора, стенавшая на ухабах. – Нам грозит опасность?
– Надеюсь, что нет, – ответил шофер. – Но я обязан вас предупредить.
– А если нападут, что тогда? – спросил другой пассажир.
– Тогда лучше ни в чем не перечить им, – откликнулся шофер. – Во всяком случае, я вам так советую. Те, кто нападает, вооружены и держат пальцы на спусковом крючке.
– Стало быть, мы, как овечки, отдадим им все, что у нас есть? – В голосе сеньоры сквозило раздражение. – Все отдадим и останемся ни с чем? Прекрасный совет, спасибо вам большое.
– Если вы хотите быть героиней, дело ваше, валяйте, – ответил шофер. – Я сказал только то, что думаю.
– Вы запугиваете пассажиров, – вмешался Карреньо. – Одно дело давать советы, а другое – нагонять страх.
Шофер немного повернул голову, чтобы взглянуть на него.
– Я не собираюсь никого запугивать. Просто я сам пережил три нападения, и в последний раз мне разбили кувалдой колено.
Снова наступило долгое молчание, нарушаемое только шумом мотора да скрежетом корпуса машины на выбоинах.
– Почему же вы не бросите такую опасную работу? – подал голос пассажир, до сих пор не принимавший участия в разговоре.
– По той же причине, по которой вы едете в Лиму на машине, зная, что дорога опасна. По необходимости.
– Зачем только я поехала в Тинго-Марию, зачем приняла приглашение этой скотины? – прошептала Мерседес на ухо Томасу. – Дела мои шли совсем неплохо, могла покупать себе наряды, выступала в «Василоне», ни от кого не зависела. А сейчас меня преследуют, и вдобавок я оказалась связанной с фараоном.
– Такая уж у тебя судьба. – Карреньо снова поцеловал ее за ухом и почувствовал, что она вся дрожит. – И хотя в это трудно поверить, но именно сейчас начинается лучшая пора в твоей жизни. И знаешь почему? Да потому, что теперь мы будем вместе. Хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
– Я все жду от тебя чего-нибудь, что поможет мне переносить вынужденный пост, – ну, как ты ее трогал, щупал, что ты с ней делал в постели, а тебя все заносит в романтику, – пожаловался Литума. – Ты неисправим, Томасито.
– Что? – прошептала она.
– Мы будем вместе, пока нас не разлучит смерть! – Он слегка укусил ее за ухо, она громко засмеялась.
– У вас случаем не свадебное путешествие? – покосился на них шофер.
– Оно самое. Мы только что поженились, – тут же подтвердил его предположение Карреньо. – Как вы догадались?
– Шестое чувство. – Шофер засмеялся. – Уж больно часто вы целуетесь.
Пассажир на заднем сиденье тоже засмеялся, а другой пробормотал: «Поздравляю новобрачных». Карреньо обнял Мерседес, притиснул к себе и шепнул:
– Для других мы уже муж и жена. Ты теперь никогда не сможешь уйти от меня.
– Если ты не перестанешь меня щекотать, я поменяюсь с кем-нибудь местами, – также шепотом ответила она. – А то я описаюсь от смеха.
– А знаешь, я бы, пожалуй, отдал бы все на свете, чтобы посмотреть, как писает какая-нибудь девица, – раздумчиво проговорил Литума. – Никогда раньше мне не приходило это в голову. А теперь вот ты меня навел на эту мысль, а вокруг ни одной подходящей бабы.
– Тебе надо было бы ехать в багажнике, – сказал Карреньо. – Ну да ладно, дам тебе передышку. Десять минут без поцелуев. Можешь поспать у меня на плече, как в грузовике. Если на нас нападут, я тебя разбужу.
– Так хорошо все начиналось насчет пописать, а теперь ты опять укладываешь ее спать, – запротестовал Литума. – Вот непруха.
– Ишь какой хитрюга полицейский, – сказала она, устраиваясь поудобней.
Дорога была пустынна, лишь изредка им встречались мощные грузовики, вытеснявшие «додж» на обочину дороги. Дождя не было, но все небо затянуло, и вместо звезд полыхали зарницы, высвечивая свинцовые подбрюшья туч и заснеженные вершины гор. Карреньо задремал.
– Меня разбудил яркий свет, он бил прямо в глаза, громкий голос произнес: «Документы!», – продолжал Томас. – Я никак не мог прийти в себя со сна, схватился за пояс – револьвер был на месте.
– Переходим к ковбойской части, – отметил Литума. – Сколько человек ты ухлопал в тот раз?
Мерседес потерла глаза, тряхнула головой. Шофер протянул избирательские удостоверения пассажиров человеку с автоматом, всунувшему голову в машину. Карреньо увидел освещенную лампами будку с гербом и другого человека, в пончо, тоже с автоматом на плече, он дул на пальцы и растирал руки. Вокруг не было ни домов, ничего – только горы.
– Минуту, – сказал человек и направился с документами в будку.
– Не знаю, какая муха их укусила, – пожал плечами шофер, повернувшись к пассажирам. – В этом месте никогда не останавливали машины, тем более в такое время.
В желтоватом свете настольной лампы полицейский проверял документы. Он подносил их близко к глазам – видимо, страдал близорукостью. Второй продолжал растирать руки.
– Там, снаружи, должно быть, совсем холодно, – пробормотала сеньора с заднего сиденья.
– Подождите, вот доедем до пуны, тогда вы узнаете, что такое холодно, – пообещал шофер.
Какое-то время все молчали, слушая завывание ветра. Полицейские переговаривались. Тот, что собрал у них документы, передал другому чье-то удостоверение и ткнул рукой в сторону «доджа».
– Если со мной что-нибудь случится, езжай дальше, – сказал парень Мерседес, увидев, что полицейские идут к машине. И поцеловал девушку в ухо.
– Мерседес Трельес! – Полицейский снова просунулся в кабину.
– Такая, значит, была фамилия у пьюранки? – спросил Литума. – Тогда она, наверное, родственница одного знакомого парня. Патохо Трельеса. Он держал обувную лавку около кинотеатра «Мунисипаль», вечно жевал чипсы.
– Это я.
– Выйдите на минуту, надо кое-что уточнить.
Другие документы полицейский вернул шоферу, чтобы тот раздал их пассажирам, и теперь ждал, пока Карреньо выйдет из «доджа», освобождая путь женщине. Второй полицейский стоял в метре от машины, автомат он теперь держал в руках.
– Но вообще-то они, судя по всему, не придавали большого значения этой дополнительной проверке, – сказал Томас. – Было похоже, что все им порядком надоело, просто соблюдали формальность. Может, была чистая случайность, что позвали ее. Но что бы там ни было, дело коснулось Мерседес, и я не хотел рисковать.
– Еще бы, – усмехнулся Литума. – Ты ведь из тех, кто сначала стреляет, а уж потом спрашивает, что случилось.
Мерседес медленно шла к будке в сопровождении полицейского. Карреньо остался стоять у открытой дверцы «доджа» и, хотя в темноте нельзя было рассмотреть выражения лица, старательно улыбался второму полицейскому, оставшемуся у машины.
– И как вы здесь не окочуритесь от холода, начальник? – вымученно посочувствовал он и энергично потер руки. – Бр-р! На какой высоте мы находимся?
– Всего три тысячи двести метров.
Карреньо достал пачку сигарет, сунул одну в рот и собирался положить пачку обратно в карман, но, как бы спохватившись, протянул ее полицейскому: «Не хотите закурить?» И, не дожидаясь ответа, подошел к нему вплотную. Полицейского это нисколько не обеспокоило, он молча вытянул из пачки сигарету.
– Он хоть и полицейский, а лопух, – рассудил Литума. – Уж на что я тоже в таких делах лопух, но тут сразу бы заподозрил неладное.
– Они оба до смерти хотели спать, господин капрал.
Карреньо зажег спичку, она погасла на ветру. Он зажег вторую, наклонился, чтобы телом укрыть язычок пламени от ветра, и весь напрягся, как хищник, готовящийся к броску. Невольно вслушиваясь в голос сеньоры, просившей шофера закрыть дверцу, он поднес руки к сигарете полицейского. Тот подался было вперед, но вместо тепла горящей спички вдруг ощутил ртом холодное дуло револьвера.
– Молчи и не шевелись, – приказал Томас. – Не то хуже будет.
Не спуская глаз с оторопевшего полицейского – тот открыл рот, сигарета упала на землю, – Карреньо мягко вынул из его рук автомат, прислушался, не закричит ли шофер или кто-нибудь из пассажиров, чтобы предупредить полицейского в будке.
– Но из машины не раздалось ни звука, пассажиров сморил сон, и они ничего не заметили, – продолжил за него Литума. – Видишь, я угадываю все, как было. А знаешь, почему? Да потому что я видел великое множество фильмов и знаю все эти уловки.
– Руки вверх! – крикнул он от порога. Его револьвер был направлен на сидевшего за столом полицейского, а автомат прижат к голове второго, которого он использовал как щит. Он услышал, как вскрикнула Мерседес, но не взглянул на нее, его глаза были прикованы к сидевшему напротив человеку. После минутного замешательства тот поднял руки. Удивленно моргая, уставился на Карреньо.
– Я сказал Мерседес: «Возьми его автомат». Но она была так напугана, что даже не пошевелилась. Мне пришлось прикрикнуть на нее.
– Неужели и в этот момент она не описалась?
На этот раз она взяла двумя руками лежавшее на столе оружие.
– Я поставил их лицом к стене, приказал положить руки на голову. Просто удивительно, какими они оказались послушными, господин капрал. Позволили обыскать себя, отобрать пистолеты, связать вместе – даже не пикнули.
И только когда они с Мерседес были уже у дверей, один из полицейских осмелился сказать сквозь зубы:
– Далеко не уйдешь, приятель.
– Ты и не ушел далеко, – подытожил, зевая, Литума. – Я хочу спать, Томасито, у меня глаза слипаются, твой рассказ нагнал на меня сон.
– Теперь я был хорошо вооружен, – не слушал его Карреньо, – мне было чем защищаться.
– Что здесь происходит? – раздался сзади голос шофера.
– Ничего, ничего, сейчас поедем.
– Как это ничего? – воскликнул шофер. – А это?.. Кто вы такой? Почему…
– Спокойно, спокойно, тебя это не касается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35