https://wodolei.ru/catalog/mebel/penaly/
Они бегут в штаб бригады, расположенный на кожевенном заводе, в четверти лиги отсюда. В лагере царит непривычная суматоха, горнисты заливаются наперебой, так что невозможно определить, какие сигналы они подают. В мастерскую набилось уже несколько десятков офицеров некоторых сигнал сбора застал во время безмятежной сиесты: они еще оправляют и застегивают мундиры. Командир бригады, полковник Жоакин Мануэл де Медейрос, взобравшись на скамейку, держит речь к собравшимся, но не слышно ни слова, потому что его голос заглушён дружным «ура», восторженными возгласами, здравицами в честь Бразилии и Республики. Кое кто из офицеров даже подбрасывает в воздух фуражку.
– Что происходит? – допытывается Пинто Соуза.
– Через два часа выступаем в Канудос! – ликуя, кричит ему в ответ какой то артиллерийский капитан.
II
– Нет, безумием, неразберихой всего не объяснить, – пробормотал барон де Каньябрава. – Дело еще и в глупости. И в жестокости.
Он вдруг вспомнил те времена, когда был имперским министром, вспомнил балы, которые задавал в этом самом особняке, и перед глазами у него возникло округлое, розовощекое, украшенное рыжеватыми бакенбардами лицо Жентила де Кастро, подходившего поцеловать у Эстелы руку. Он был утончен как светская дама, наивен как ребенок, добродушен и услужлив. Чем, кроме глупости и жестокости, можно объяснить постигшую его беду?
– Не один Канудос вся история человечества замешена на этом, – произнес барон, сморщившись от омерзения.
– Вы забываете еще о вере в бога, – прервал его репортер, и барон, услышав этот дребезжащий голос, вспомнил, что он не один. – А они там верят. Им все ясно. Голод, обстрелы, люди, искрошенные осколками, люди, умирающие от истощения, а у них на уме только бог и дьявол, Антихрист или Иисус. Они мгновенно узнают, по чьей воле происходит то или это, во зло оно будет или во благо. Вы им не завидуете? Жизнь проста, если человек может распознавать добро и зло.
– Мне вдруг пришел на память Жентил де Кастро, – ответил барон. – Я представил себе, как был он ошеломлен, когда узнал, почему разгромили его газеты и разрушили его дом.
Репортер вытянул шею. Они сидели в кожаных креслах, разделенные столиком, на котором стояли графины с прохладительным из папайи и бананов. Время летело быстро, и солнце, заливавшее сад, было уже в зените. Слышались голоса бродячих торговцев, предлагавших попугаев, фрукты, зелень, чудодейственные молитвы на случай.
– Ну, как раз это еще можно объяснить, – снова задребезжал голос репортера, изогнувшегося в кресле так, словно тело его было без костей. – То, что происходило в Рио и в Сан Пауло, логически вытекает из всего предшествующего. Это вполне закономерно.
– Да? Толпа, громившая издательства и типографии, осаждавшая дома, убивавшая людей, которые не смогли бы даже показать Канудос на карте, действовала так, потому что за тысячи километров от них какие то фанатики разбили какой то полк? Это логично? Это закономерно?
– Их одурманили пропагандой, – стоял на своем репортер. – Вы же не читаете газет, барон.
– О погромах в Рио я знаю непосредственно от одного из пострадавших. Он сам был на волосок от гибели, спасся чудом.
С виконтом де Оуро Прето барон увиделся в Лиссабоне и провел целый вечер в беседе с бывшим лидером монархистов, который бежал из Бразилии после того, как в Рио пришла весть о разгроме 7 го полка и гибели Морейры Сезара. Ему пришлось пережить несколько ужасных дней. Не веря своим глазам, в ужасе и смятении смотрел старый сановник, как мимо дома баронессы де Гуанабара, где он остановился, по улице Маркиза д'Абрантеса от Военного клуба текла толпа, требовавшая его голову и его винившая в поражении и гибели республиканцев. Вскоре он узнал, что его собственный дом, как и дома нескольких видных монархистов, был взят приступом и разграблен, а редакции «Газета де Нотисиас» и «Либердаде» пылают.
– Английский шпион в Ипупиаре, – нараспев сказал репортер, постукивая костяшками пальцев по столу. – Обнаруженные в сертанах ружья, которые предназначались для Канудоса. Патроны Кропачека их могли доставить только английские суда. Разрывные пули. Ложь, повторяемая день и ночь, становится правдой.
– Вы слишком высокого мнения о вашей «Жорнал де Нотисиас», – улыбнулся барон. – В Рио ее не читают.
– В столице есть свой собственный Эпаминондас Гонсалвес: его зовут Алейндо Гуанабара, он издает «Републику», – возразил репортер. – После постигшей Фебронио де Брито катастрофы не проходило дня, чтобы «Република» не представила новых доказательств участия Монархической партии в эпопее Канудоса.
Барон едва слышал его в ушах у него звучал голос виконта де Оуро Прето: завернувшись в одеяло чуть ли не с головой, оставив щелочку для рта, виконт шептал: «Самый ужас в том, что мы никогда не принимали Жентила де Кастро всерьез. Во времена Империи он не занимал никаких постов, не получал ни титулов, ни отличий, ни ответственных поручений, да и монархизм его был какого то сентиментального толка, далеким от реальности…»
– Вот, к примеру, гурты скота и оружие, которое шло из Сете Лагоаса, штат Минас Жерайс, в Канудос, – продолжал тем временем репортер. – Этот груз сопровождал знаменитый Мануэл Жоан Брандао, главарь наемников, служивших монархическим лидерам – Жоакину Набуко, виконту де Оуро Прето. Алейндо называет имена полицейских, арестовавших Брандао, цитирует его показания, где он во всем признается. Разве имеет значение, что никакого Брандао не существует в природе, что никакой груз не был обнаружен? Раз написано в газете, значит, правда. История шпиона в Ипупиаре повторяется на все лады и обрастает все новыми подробностями. Все логично и закономерно. Вас не линчевали потому лишь, что в Салвадоре нет якобинцев. Баиянцев заботят только карнавалы, а на политику им наплевать.
– Ну, для моей газеты вы просто находка, – сострил барон. – Знаете всю подноготную наших противников, все их низости.
– Вы ничем не лучше, – прошептал репортер. – Разве вы позабыли, что с недавних пор Эпаминондас – ваш союзник, а ваши старинные друзья входят в состав правительства?
– Я слишком поздно понял, какое это грязное дело политика, – ответил барон.
– А вот Наставник так не считал. Для него это было дело чистое и святое.
– Для него и для несчастного Жентила де Кастро, – вздохнул барон.
По возвращении из Европы он нашел у себя в кабинете письмо, отправленное из Рио несколько месяцев назад, и сразу узнал аккуратный почерк Жентила де Кастро. «Любезный барон! Ответьте мне, что такое Канудос? Что творится на столь любимом Вами Северо Востоке? Нам предъявляют разного рода вздорные обвинения, а мы не можем даже защититься, поскольку не понимаем, о чем идет речь. Кто такой этот Антонио Наставник? Он и вправду существует? Кто эти себастьянисты, с которыми нас так упорно пытаются обвенчать якобинцы? Пожалуйста, обрисуйте мне положение, я буду Вам очень благодарен…,» Итак, этот старик, которому так подходило его имя28, убит за то, что снабжал деньгами и оружием мятежников, поставивших своей целью реставрацию монархии, желавших, чтобы Бразилия была порабощена Великобританией. Несколько лет назад, когда он начал получать монархические «Газета де Нотисиас» и «Либердаде», барон написал виконту де Оуро Прето, спрашивая, кому и зачем понадобилось выпускать эти газеты, со сладкой тоскою вспоминающие времена Империи, теперь, когда всем совершенно очевидно, что времена эти миновали без возврата? «Что вы хотите, мой дорогой? Эта идея принадлежит не мне, не Жоану Алфреду, не Жоакину Набуко и никому другому она выношена и воплощена в жизнь исключительно полковником Жентилом де Кастро. Он решил вложить свое состояние в эти газеты для того, чтобы защитить доброе имя приближенных императора от гнусной клеветы, которой все мы подвергаемся. Мы отлично сознаем, что момент для монархических притязаний выбран в высшей степени неудачно, но попробуйте втолковать это бедному Жентилу. Помните ли вы его? Он человек добрый и порядочный, но пороха не выдумает…»
– Когда известия о разгроме пришли в Рио, Жентил находился в Петрополисе, – вспомнил барон рассказ виконта де Оуро Прето. – Я послал туда сына, Афонсо Селсо, чтобы предупредить о том, что он ни в коем случае не должен возвращаться: редакции его газет разгромлены, дом разграблен, а на улице Оувидор и на площади Святого Франциска толпы черни требуют его смерти. Разумеется, он тотчас вернулся в столицу.
Барон представил себе, как розовощекий Жентил де Кастро укладывал свой чемодан и отправлялся на вокзал, а в это самое время в Военном клубе два десятка офицеров клялись на крови отомстить за гибель полковника Морейры Сезара и составляли список предателей, подлежащих казни. Жентил де Кастро значился в этом списке под № 1.
– На станции Мерити сын купил ему газеты, – продолжал свой рассказ виконт, – и Жентил узнал все, что случилось в Рио накануне: по всему городу идут митинги и манифестации, театры и магазины закрыты, флаги и знамена приспущены, балконы затянуты черными полотнищами, толпа громит редакции газет. В довершение всего он читает в «Републике» сенсационное известие: «Винтовки, обнаруженные в редакциях „Газета де Нотисиас“ и „Либердаде“, той же системы и того же калибра, что и те, которыми были вооружены мятежники в Канудосе». Как вы думаете, что делает наш Жентил?
– Что ж мне оставалось делать? – слышит барон голос Жентила де Кастро, поглаживающего седые усы. – Только одно – послать Алейндо Гуанабаре своих секундантов. Дерзость этого господина зашла слишком далеко.
Барон засмеялся. «Он хотел драться на дуэли. Из всего случившегося он понял только, что необходимо проучить столичного Эпаминондаса. И, покуда чернь искала его, чтобы линчевать, он размышлял о секундантах в черном, о шпагах, о том, как драться „до первой крови“ или „насмерть“. От смеха слезы выступили на глазах у барона, и репортер поглядел на него с недоумением. А он, барон де Каньябрава, в это время возвращался из Калумби в Салвадор; он был поражен разгромом 7 го полка, но думал только о состоянии Эстелы и не мог дождаться того часа, когда врачи с медицинского факультета и из Португальского госпиталя успокоят его, скажут, что это скоро пройдет, что к баронессе опять вернутся и радость, и веселье, и желание жить. Неотвязная тревога за жену так полно владела им, что и переговоры с Эпаминондасом, и известия о всеобщем мстительном воодушевлении, охватившем страну, о прибытии батальонов из других штатов, формировании добровольческих отрядов, благотворительных базарах и лотереях, на которых дамы из общества жертвовали свои драгоценности, чтобы вооружить новые роты, отправлявшиеся на защиту Республики, он помнил смутно, как во сне. Сейчас, снова подумав о том, какой размах приняли события, стянувшие в один тугой узел жестокость, злой умысел и недоразумения, он почувствовал, что голова у него пошла кругом.
– Приехав в Рио, Жентил де Кастро и Афонсо Селсо незамеченными проскользнули в дом своих друзей, неподалеку от вокзала Сан Франсиско Шавьер, – продолжал он вспоминать рассказ виконта. – Я тайком отправился туда: меня тоже прятали то там, то тут, чтобы спасти от бродивших по улицам разъяренных толп. Мы обязаны были убедить Жентила, что ему надо как можно скорее бежать из Рио и из Бразилии это единственное, что ему оставалось.
Барон представил себе, как Жентил де Кастро и виконт де Оуро Прето, закутанные в плащи, появились на вокзале за несколько секунд до подачи поезда на Петрополис их должны были спрятать на чьей то фазенде, пока не будет подготовлен отъезд за границу.
– Но обстоятельства благоприятствовали убийцам. Поезд опоздал на полчаса: его подали не в половине седьмого, а в семь, а наш странный вид наконец привлек враждебное внимание, и весь перрон заполнили манифестанты, которые кричали: «Слава маршалу Флориано!», «Смерть изменникам!» Мы уже поднимались в вагон, когда нас окружили люди с револьверами и ножами. В тот миг, когда поезд тронулся, раздались выстрелы. Все пули попали в Жентила. Не знаю, почему уцелел я.
Барон видит, как румяный старик, раненный в голову и в грудь, поднимает руку, пытаясь осенить себя крестным знамением. Что же плохого в подобной смерти? Он умер, как подобает дворянину. Не так ли?
– Может быть, – ответил ему виконт. – Но от похорон его, я уверен, вы пришли бы в ужас.
По совету властей их решили устроить скрытно. Министр Амаро Кавальканти предупредил родственников, что в связи с уличными беспорядками он не отвечает за безопасность тех, кто примет участие в многолюдной и пышной церемонии. Ни один монархист не явился к выносу, и тело Жентила де Кастро отправилось к месту вечного упокоения на простой двуколке. За нею ехала карета, в которой сидел садовник и двое его племянников. Опасаясь появления якобинцев, они даже не позволили священнику окончить поминание.
Голос репортера снова вывел его из задумчивости:
– Вы, я вижу, сильно огорчены смертью этого человека. Зато вас нисколько не тронули другие смерти, а было их немало там, в Канудосе.
Барон даже не заметил, когда его гость поднялся на ноги. Скособочившись, наклонившись вперед, он стоял у книжных полок – какая то ходячая головоломка! – и сквозь очки смотрел на барона. Тому померещилась в его взгляде ярость.
– Легче представить себе гибель одного человека, нежели сотен или тысяч, – пробормотал барон. – Размах придает страданию отвлеченный характер, а отвлеченности не трогают.
– Не трогают тех, кто своими глазами не видел, как гибель настигала десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч людей, – ответил репортер. – Да, Жентил де Кастро кончил жизнь нелепо, но многие и многие в Канудосе были убиты по еще менее веским резонам.
– Сколько же их было? – еле слышно спросил барон, понимая, что никогда этого не узнает, что историки и политики будут увеличивать или уменьшать эту цифру в зависимости от своих взглядов и от той выгоды, которую смогут извлечь из нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Что происходит? – допытывается Пинто Соуза.
– Через два часа выступаем в Канудос! – ликуя, кричит ему в ответ какой то артиллерийский капитан.
II
– Нет, безумием, неразберихой всего не объяснить, – пробормотал барон де Каньябрава. – Дело еще и в глупости. И в жестокости.
Он вдруг вспомнил те времена, когда был имперским министром, вспомнил балы, которые задавал в этом самом особняке, и перед глазами у него возникло округлое, розовощекое, украшенное рыжеватыми бакенбардами лицо Жентила де Кастро, подходившего поцеловать у Эстелы руку. Он был утончен как светская дама, наивен как ребенок, добродушен и услужлив. Чем, кроме глупости и жестокости, можно объяснить постигшую его беду?
– Не один Канудос вся история человечества замешена на этом, – произнес барон, сморщившись от омерзения.
– Вы забываете еще о вере в бога, – прервал его репортер, и барон, услышав этот дребезжащий голос, вспомнил, что он не один. – А они там верят. Им все ясно. Голод, обстрелы, люди, искрошенные осколками, люди, умирающие от истощения, а у них на уме только бог и дьявол, Антихрист или Иисус. Они мгновенно узнают, по чьей воле происходит то или это, во зло оно будет или во благо. Вы им не завидуете? Жизнь проста, если человек может распознавать добро и зло.
– Мне вдруг пришел на память Жентил де Кастро, – ответил барон. – Я представил себе, как был он ошеломлен, когда узнал, почему разгромили его газеты и разрушили его дом.
Репортер вытянул шею. Они сидели в кожаных креслах, разделенные столиком, на котором стояли графины с прохладительным из папайи и бананов. Время летело быстро, и солнце, заливавшее сад, было уже в зените. Слышались голоса бродячих торговцев, предлагавших попугаев, фрукты, зелень, чудодейственные молитвы на случай.
– Ну, как раз это еще можно объяснить, – снова задребезжал голос репортера, изогнувшегося в кресле так, словно тело его было без костей. – То, что происходило в Рио и в Сан Пауло, логически вытекает из всего предшествующего. Это вполне закономерно.
– Да? Толпа, громившая издательства и типографии, осаждавшая дома, убивавшая людей, которые не смогли бы даже показать Канудос на карте, действовала так, потому что за тысячи километров от них какие то фанатики разбили какой то полк? Это логично? Это закономерно?
– Их одурманили пропагандой, – стоял на своем репортер. – Вы же не читаете газет, барон.
– О погромах в Рио я знаю непосредственно от одного из пострадавших. Он сам был на волосок от гибели, спасся чудом.
С виконтом де Оуро Прето барон увиделся в Лиссабоне и провел целый вечер в беседе с бывшим лидером монархистов, который бежал из Бразилии после того, как в Рио пришла весть о разгроме 7 го полка и гибели Морейры Сезара. Ему пришлось пережить несколько ужасных дней. Не веря своим глазам, в ужасе и смятении смотрел старый сановник, как мимо дома баронессы де Гуанабара, где он остановился, по улице Маркиза д'Абрантеса от Военного клуба текла толпа, требовавшая его голову и его винившая в поражении и гибели республиканцев. Вскоре он узнал, что его собственный дом, как и дома нескольких видных монархистов, был взят приступом и разграблен, а редакции «Газета де Нотисиас» и «Либердаде» пылают.
– Английский шпион в Ипупиаре, – нараспев сказал репортер, постукивая костяшками пальцев по столу. – Обнаруженные в сертанах ружья, которые предназначались для Канудоса. Патроны Кропачека их могли доставить только английские суда. Разрывные пули. Ложь, повторяемая день и ночь, становится правдой.
– Вы слишком высокого мнения о вашей «Жорнал де Нотисиас», – улыбнулся барон. – В Рио ее не читают.
– В столице есть свой собственный Эпаминондас Гонсалвес: его зовут Алейндо Гуанабара, он издает «Републику», – возразил репортер. – После постигшей Фебронио де Брито катастрофы не проходило дня, чтобы «Република» не представила новых доказательств участия Монархической партии в эпопее Канудоса.
Барон едва слышал его в ушах у него звучал голос виконта де Оуро Прето: завернувшись в одеяло чуть ли не с головой, оставив щелочку для рта, виконт шептал: «Самый ужас в том, что мы никогда не принимали Жентила де Кастро всерьез. Во времена Империи он не занимал никаких постов, не получал ни титулов, ни отличий, ни ответственных поручений, да и монархизм его был какого то сентиментального толка, далеким от реальности…»
– Вот, к примеру, гурты скота и оружие, которое шло из Сете Лагоаса, штат Минас Жерайс, в Канудос, – продолжал тем временем репортер. – Этот груз сопровождал знаменитый Мануэл Жоан Брандао, главарь наемников, служивших монархическим лидерам – Жоакину Набуко, виконту де Оуро Прето. Алейндо называет имена полицейских, арестовавших Брандао, цитирует его показания, где он во всем признается. Разве имеет значение, что никакого Брандао не существует в природе, что никакой груз не был обнаружен? Раз написано в газете, значит, правда. История шпиона в Ипупиаре повторяется на все лады и обрастает все новыми подробностями. Все логично и закономерно. Вас не линчевали потому лишь, что в Салвадоре нет якобинцев. Баиянцев заботят только карнавалы, а на политику им наплевать.
– Ну, для моей газеты вы просто находка, – сострил барон. – Знаете всю подноготную наших противников, все их низости.
– Вы ничем не лучше, – прошептал репортер. – Разве вы позабыли, что с недавних пор Эпаминондас – ваш союзник, а ваши старинные друзья входят в состав правительства?
– Я слишком поздно понял, какое это грязное дело политика, – ответил барон.
– А вот Наставник так не считал. Для него это было дело чистое и святое.
– Для него и для несчастного Жентила де Кастро, – вздохнул барон.
По возвращении из Европы он нашел у себя в кабинете письмо, отправленное из Рио несколько месяцев назад, и сразу узнал аккуратный почерк Жентила де Кастро. «Любезный барон! Ответьте мне, что такое Канудос? Что творится на столь любимом Вами Северо Востоке? Нам предъявляют разного рода вздорные обвинения, а мы не можем даже защититься, поскольку не понимаем, о чем идет речь. Кто такой этот Антонио Наставник? Он и вправду существует? Кто эти себастьянисты, с которыми нас так упорно пытаются обвенчать якобинцы? Пожалуйста, обрисуйте мне положение, я буду Вам очень благодарен…,» Итак, этот старик, которому так подходило его имя28, убит за то, что снабжал деньгами и оружием мятежников, поставивших своей целью реставрацию монархии, желавших, чтобы Бразилия была порабощена Великобританией. Несколько лет назад, когда он начал получать монархические «Газета де Нотисиас» и «Либердаде», барон написал виконту де Оуро Прето, спрашивая, кому и зачем понадобилось выпускать эти газеты, со сладкой тоскою вспоминающие времена Империи, теперь, когда всем совершенно очевидно, что времена эти миновали без возврата? «Что вы хотите, мой дорогой? Эта идея принадлежит не мне, не Жоану Алфреду, не Жоакину Набуко и никому другому она выношена и воплощена в жизнь исключительно полковником Жентилом де Кастро. Он решил вложить свое состояние в эти газеты для того, чтобы защитить доброе имя приближенных императора от гнусной клеветы, которой все мы подвергаемся. Мы отлично сознаем, что момент для монархических притязаний выбран в высшей степени неудачно, но попробуйте втолковать это бедному Жентилу. Помните ли вы его? Он человек добрый и порядочный, но пороха не выдумает…»
– Когда известия о разгроме пришли в Рио, Жентил находился в Петрополисе, – вспомнил барон рассказ виконта де Оуро Прето. – Я послал туда сына, Афонсо Селсо, чтобы предупредить о том, что он ни в коем случае не должен возвращаться: редакции его газет разгромлены, дом разграблен, а на улице Оувидор и на площади Святого Франциска толпы черни требуют его смерти. Разумеется, он тотчас вернулся в столицу.
Барон представил себе, как розовощекий Жентил де Кастро укладывал свой чемодан и отправлялся на вокзал, а в это самое время в Военном клубе два десятка офицеров клялись на крови отомстить за гибель полковника Морейры Сезара и составляли список предателей, подлежащих казни. Жентил де Кастро значился в этом списке под № 1.
– На станции Мерити сын купил ему газеты, – продолжал свой рассказ виконт, – и Жентил узнал все, что случилось в Рио накануне: по всему городу идут митинги и манифестации, театры и магазины закрыты, флаги и знамена приспущены, балконы затянуты черными полотнищами, толпа громит редакции газет. В довершение всего он читает в «Републике» сенсационное известие: «Винтовки, обнаруженные в редакциях „Газета де Нотисиас“ и „Либердаде“, той же системы и того же калибра, что и те, которыми были вооружены мятежники в Канудосе». Как вы думаете, что делает наш Жентил?
– Что ж мне оставалось делать? – слышит барон голос Жентила де Кастро, поглаживающего седые усы. – Только одно – послать Алейндо Гуанабаре своих секундантов. Дерзость этого господина зашла слишком далеко.
Барон засмеялся. «Он хотел драться на дуэли. Из всего случившегося он понял только, что необходимо проучить столичного Эпаминондаса. И, покуда чернь искала его, чтобы линчевать, он размышлял о секундантах в черном, о шпагах, о том, как драться „до первой крови“ или „насмерть“. От смеха слезы выступили на глазах у барона, и репортер поглядел на него с недоумением. А он, барон де Каньябрава, в это время возвращался из Калумби в Салвадор; он был поражен разгромом 7 го полка, но думал только о состоянии Эстелы и не мог дождаться того часа, когда врачи с медицинского факультета и из Португальского госпиталя успокоят его, скажут, что это скоро пройдет, что к баронессе опять вернутся и радость, и веселье, и желание жить. Неотвязная тревога за жену так полно владела им, что и переговоры с Эпаминондасом, и известия о всеобщем мстительном воодушевлении, охватившем страну, о прибытии батальонов из других штатов, формировании добровольческих отрядов, благотворительных базарах и лотереях, на которых дамы из общества жертвовали свои драгоценности, чтобы вооружить новые роты, отправлявшиеся на защиту Республики, он помнил смутно, как во сне. Сейчас, снова подумав о том, какой размах приняли события, стянувшие в один тугой узел жестокость, злой умысел и недоразумения, он почувствовал, что голова у него пошла кругом.
– Приехав в Рио, Жентил де Кастро и Афонсо Селсо незамеченными проскользнули в дом своих друзей, неподалеку от вокзала Сан Франсиско Шавьер, – продолжал он вспоминать рассказ виконта. – Я тайком отправился туда: меня тоже прятали то там, то тут, чтобы спасти от бродивших по улицам разъяренных толп. Мы обязаны были убедить Жентила, что ему надо как можно скорее бежать из Рио и из Бразилии это единственное, что ему оставалось.
Барон представил себе, как Жентил де Кастро и виконт де Оуро Прето, закутанные в плащи, появились на вокзале за несколько секунд до подачи поезда на Петрополис их должны были спрятать на чьей то фазенде, пока не будет подготовлен отъезд за границу.
– Но обстоятельства благоприятствовали убийцам. Поезд опоздал на полчаса: его подали не в половине седьмого, а в семь, а наш странный вид наконец привлек враждебное внимание, и весь перрон заполнили манифестанты, которые кричали: «Слава маршалу Флориано!», «Смерть изменникам!» Мы уже поднимались в вагон, когда нас окружили люди с револьверами и ножами. В тот миг, когда поезд тронулся, раздались выстрелы. Все пули попали в Жентила. Не знаю, почему уцелел я.
Барон видит, как румяный старик, раненный в голову и в грудь, поднимает руку, пытаясь осенить себя крестным знамением. Что же плохого в подобной смерти? Он умер, как подобает дворянину. Не так ли?
– Может быть, – ответил ему виконт. – Но от похорон его, я уверен, вы пришли бы в ужас.
По совету властей их решили устроить скрытно. Министр Амаро Кавальканти предупредил родственников, что в связи с уличными беспорядками он не отвечает за безопасность тех, кто примет участие в многолюдной и пышной церемонии. Ни один монархист не явился к выносу, и тело Жентила де Кастро отправилось к месту вечного упокоения на простой двуколке. За нею ехала карета, в которой сидел садовник и двое его племянников. Опасаясь появления якобинцев, они даже не позволили священнику окончить поминание.
Голос репортера снова вывел его из задумчивости:
– Вы, я вижу, сильно огорчены смертью этого человека. Зато вас нисколько не тронули другие смерти, а было их немало там, в Канудосе.
Барон даже не заметил, когда его гость поднялся на ноги. Скособочившись, наклонившись вперед, он стоял у книжных полок – какая то ходячая головоломка! – и сквозь очки смотрел на барона. Тому померещилась в его взгляде ярость.
– Легче представить себе гибель одного человека, нежели сотен или тысяч, – пробормотал барон. – Размах придает страданию отвлеченный характер, а отвлеченности не трогают.
– Не трогают тех, кто своими глазами не видел, как гибель настигала десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч людей, – ответил репортер. – Да, Жентил де Кастро кончил жизнь нелепо, но многие и многие в Канудосе были убиты по еще менее веским резонам.
– Сколько же их было? – еле слышно спросил барон, понимая, что никогда этого не узнает, что историки и политики будут увеличивать или уменьшать эту цифру в зависимости от своих взглядов и от той выгоды, которую смогут извлечь из нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97